Эпиграф:

МОСКВА, 19 сен — РИА Новости. СК РФ пресек деятельность преступного сообщества, возглавляемого главой Республики Коми Вячеславом Гайзером, его заместителем Алексеем Черновым, а также Александром Зарубиным и Валерием Веселовым, сообщил официальный представитель СК РФ Владимир Маркин.

РАМТ (Российский Академический Молодёжный Театр) взялся за сложнейшую тему, решил трудную задачу — поставить киноповесть Луцика-Саморядова «Северная одиссея». Режиссёр Екатерина Гранитова почти без изменения перенесла отрывки текста на сцену, выстроив строгую сюжетную последовательность, так что на три часа вы погружаетесь в языковую стихию уникальных отечественных авторов. Пригласив хореографа Альбертса Альбертса и композитора Петра Налича, РАМТ сделал заявку на необычность, выходящую за рамки, так сказать, обыденных для себя спектаклей. Спектакль «Северная одиссея» получился ярким. Подберём и другие слова.

Странное дело — провидческий дар авторов повести раскрывается в первом действии, но постепенно сводится к нулю во втором. Мы видим батьку-атамана Сковородникова (Александр Гришин), берущего подоходный налог спиртом с экспедиции Сафронова (Александр Доронин) и воюющего с регулярной армией уже развалившегося на глазах СССР. В этом смысле этот текст — прототип для трэш-утопии «Теллурии» Владимира Сорокина, эпическо-комедийная предтеча слишком серьёзного «Санькя» Захара Прилепина. Да половину хорошей литературы 2000-х можно вывести из киноповестей Луцыка-Саморядова.

Сибирское казачество переходит из одного романа в другой, в «Окраине» Сафронов и Махотин вообще взрывают нефтяное министерство Москвы, отобравшее обманом казачью степь. Кстати, Махотин самый колоритный персонаж и в «Северной одиссее», где его играет Олег Зима. Промахнув на нарах Берингов пролив и спасшись от вертолётов советской ещё армии, команда видит марсианский космодром с дорогами из стекла. Так им показалось, так показалось и читателям.

Расслабленная добродушная Аляска уморительно кормит и поит героев в баре, ибо поначалу они решают не сдаваться живыми. Как думаете, они советских шпионов вешают?Затем спаивают спиртом американских геологов и все вместе улетают на военную базу где-то в Калифорнии. Музыка Налича мутирует из казацко-бурятской в спиричуэлс, джаз, рэгги и прочий фанк. Музыка безупречна, только мне лично интереснее что-то вроде группы «Ноль». Фёдор Чистяков в 1992 году гениально озвучил выпавшую из киноведческого и общественного сознания потрясающую вещь Луцыка-Саморядова, превращённую Бахытом Килибаевым в триллер «Гонгофер». Гениально и потрясающе — не пустые фигуры речи, особенно в нынешней вымороченной, в основном, пустыне российского кино.

Итак, после приключений в субтропическом мегаполисе герои возвращаются на собачьей упряжке, от Аляски на Чукотку, собирают американский пулемёт и воюют под американским флагом с войсками СССР. Там их и находит батька-генерал, чтобы совместно отбить атаку. Так в сценарии. В спектакле кончается слишком весело, розово, оптимистично — все женятся, жёны рожают, хэппи энд, танцы дружбы андреевского и американского флага.

На премьере был, естественно, аншлаг, зрители бурно радовались качественному зрелищу и кричало браво. Тема 90-х годов, да ещё в сказочно-абсурдистском аспекте волнует образованную часть общества особенно сильно в последние годы, и даже устроен фестиваль «Остров 90-е» порталом Colta.ru, в том числе и с картиной Луцика-Саморядова «Окраина», и с песнями «Аукцыона». Песни «Ы» отсылают к балабановскому «Брату», который вырос из духа текстов Луцыка-Саморядова.

В общем и целом, спектакль оказался мелодраматической феерией, очень похожей по ритму и форме на замечательный спектакль Екатерины Гранитовой, поставленный с курсом Кудряшова (РАТИ-ГИТИС, 2009) — «Историю мамонта». Тогда был поставлен ставший знаменитым после экранизации роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил», тогда спели семь песен Петра Мамонова. «Северную одиссею» тоже, несомненно, экранизируют, это неизбежно. Так что РАМТ уже внёс вклад в возможную широкую популярность текстов Луцика-Саморядова, взламывающую узкий круг кино-литературных ценителей. А Екатерина Гранитова третий раз выводит на сцену культовую, особую, кардинальную в своём роде литературу, ещё были «Девочки» Улицкой в Театре Эстрады.

В чём же особенность Петра Луцика и Алексея Саморядова? Почему столько киноведческих статей написано, столько полемических копий сломано вокруг кинопьес, кинороманов и киносказок главных выразителей «ощущения 90-х»? Луцык прожил 40 лет, Саморядов совсем мало, 32 года. Однако именно они стали в 90-х годах новейшими «сказителями», певцами и художниками странной натуры — души русского человека. В их текстах удивительны стилистические напластования, смешения и синтез разных литературных форм, древне-эпическое подпирает современнейшее киносценарное.

С точки зрения нынешнего продвинутого Голливуда именно Луцык-Саморядов открыли сегодняшние тренды ещё в начале 90-х. Когда пишется роман со «встроенной» в текст «суггестивной машинкой» (как сказали бы адепты НЛП) усиления, активизации и проработки читательского воображения, то всегда рождается выдающийся киносценарий. Луцык-Саморядов именно таким способом и писали. Картинность сопряжена с точными штрихами типажности героев. А поиск и открытие синтетической актёрской индивидуальности, собирающей тысячи рассеянных в человечестве телесно-психологических черт, поиск выдающейся типажности, то есть «система звёд» и «система кастинга» — главные достижения Голливуда. Фильмы и степень их воздействия только следствия этих открытий.

Для нас здесь важнее, что писать киносценарий как полноценный детективный роман, где ощутимо присутствует персонаж по имени «душа русского человека» — сверхценно, потому что тематизируется и выявляется — в забирающей всё внимание читателя форме — нечто невидимое, неосмысленное и странное — мир душ. Наука ничего об этом мире не знает, а писатели очень даже знают.

А в спектакле РАМТ на уровне жеста, тона и сценографической формы, созданной совместными усилиями сценографа Роситы Рауд, художника по свету Андрея Изотова, а так же упомянутых Альбертса и Налича, под руководством Екатерины Гранитовой — что происходит? Снег, скалы и чукотская тундра, лёд, дичь, наглость, шапкозакидательство и лукавство союзного племени славян и чукчей — всё явственно. Свобода времени перемен ощущается отчётливо, с помощью супрематической слоистой структуры, посаженной вместе с оркестром на периодически движущийся сценический лимб. Длинные якутские нарты превращаются в теневые вертолёты, крупнокалиберно косящие отважных торговцев спиртом. Вместо ездовых собак — мохнатые унты, немеряно полушубков, шапок и дублёнок, включая длиннополую шубу из нерпы (наверное). Во время боёв — стрельба из десятка стволов, запах пороховой гари и вспышки фейерверков. Шоу по полной программе, на радость тем зрителям, что не ходят в Театр.DOC.

Первое действие музыкально наполнено тягучими казацко-якутскими стилизациями, песнями Налича, а самопровозглашённый батька, повелитель тундры, со товарищи, плясали скупо, по мужски, стреляли громко. Всё почти тождественно атмосфере текста, хотя зря не использовали пару матерных словечек. Зрителя окутывала суровая атмосфера брутальности, экшен строго следовал за поворотами текста. Ведь любой киносценарий, не только Луцык-Саморядовский, преисполнен экшена даже не в диалогах, а в диспозициях, кратких описаниях места и времени: День. Холмы под низким солнцем стали круче, впереди начинался горный хребет, обледенелый и голый.

Второе действие, следуя за приключением случайно забредших на Аляску и Калифорнию героев, погрузилось вдруг в мамба-танцы, как будто и Аляска, и Сан-Франциско переполнены весёлыми чёрными диджеями и белокурыми чизлидершами в мини-юбках. Такого ощущения совсем нет в тексте «Северной одиссеи», зато там есть напряжённая охота за американскими жуликами. И в Америке, на удивление четвёрки, оказались кидалы, отобравшие у простодушной команды ценнейшие зелёно-бордовых камни александриты. «Крокодил Данди в Лос-Анжелесе» — вот ближайший по смыслу и драйву фильм, но второе действие «Северной одиссеи» всё-таки больше на стандартный мексиканский сериал смахивает. Зато в первом действии есть шут в исполнении Дениса Баландина, который в тексте совсем другой. Зато в начале второго действия есть гениальная сцена, не пришедшая в голову киносценаристам — когда бойцы прилетают к пальмам, речь полисменов растягивается, герои выпадают из времени и впадают в изменённое состояние сознания, что-то между тяжёлым похмельем и полноценным индейским трипом. Потенция киноповести такова, что совершенно разные спектакли можно ставить.