Дарья,

— В тексте «Туда, где дороги нет» в контексте деколониальности Беларуси ты в т.ч. пишешь про языковой вопрос. Скажи, есть ли среди философ:ок языка наиболее близкие тебе? Кто это и почему?

Я назову не только философов языка, но философов вообще, поскольку заключить о языке нечто важное можно из многих перспектив, не только собственно языковой. Во-первых, мне важна интерсекциональная оптика, которая видит отношения пересечений и множеств. Мишель Фуко, например, показал проблему власти сложной и многоликой: в частности, открыл, что знание — это тоже власть, и то, как оно производится и распространяется, тесно связано с политикой и экономикой. Язык — одно из обличий знания, власти, идентичности. Во-вторых, я хочу слышать голоса женщин и ЛГБТК-сообщества, видеть, как культура, власть и насилие осмысляется внутри них. Сьюзен Сонтаг, Ханна Арендт, Поль Б. Пресьядо, Джудит Батлер, Гаятри Чакраворти Спивак — вот несколько важных в этом плане имен. В-третьих, ценно читать тексты, написанные беларусками и беларусами, поскольку у каждого государства свой уникальный опыт (культурный, национальный, языковой). Здесь я бы отметила следующие тексты: «Национальные Идентичности в 21 веке» Ольги Шпараги, «Тутэйшасць как тактика культурного сопротивления: о локальности, социальной мобильности и беларусской национальной идентичности» Алекса Першая, «Код адсутнасці» Валянціна Акудовіча, «Адвечным шляхам» Ігната Абдзіраловіча. Также по отношению к языку меня интересуют философия памяти и философия истории: здесь можно найти положения, из которых продуктивно осмысливается путь Беларуси и личный опыт, в котором язык, привнесённый в мою страну из–за колонизации, для меня первый и родной — и эта коллизия содержит в себе большое напряжение, конфликт, который я решаю в том числе в своем письме.

«Нам нужно идти туда, где дороги нет, и это путешествие по своей природе противоречит такому регистру производства знания, где интеллектуалка пишет манифест для толпы, поучая и предписывая. Я не стану этого делать».

— Какие литературные герои:ни, блукающие и / или обретающие дорогу во время повествования, наиболее близки тебе сейчас?

Когда я думаю, на чей опыт и образ могу опереться, то в голову приходят персонажи детских, а не взрослых книг. Сейчас хочется обращаться к историям, где все точно заканчивается хорошо: Алиса просыпается дома, Волан-де-Морт повержен, Нильс возвращается в родную деревню. Если говорить не о художественной литературе, а о книгах вообще, то хочется читать про политологию, экономику и социальные науки: это ничего не меняет внешне, но внутренне даёт немного определенности, помогает видеть закономерности (пускай часто они неутешительные, но при этом создают чувство неодиночества, помогают понять, к опыту каких поколений, государств и сообществ можно обратиться за солидарностью и эмпатией).

— Лаборатория и издание сборника: Объединяющий опыт или параллельное существование?

Для меня это было опытом параллельности: я провела в Лаборатории занятие, а не училась там, и у меня не было возможности хорошо познакомиться со студентами и студентками. Я не стала частью сообщества, и, наверное, это заметно даже в выборе формы: я написала не рассказ или стихотворение, а эссе. При этом в такой параллельности тоже много силы: влияние микросообщества обычно простирается за его пределы, и практики солидарности и совместности затрагивают в том числе тех, к кому они напрямую не обращены.

— На твоём месте: Каково быть в роли читательницы текстов тех, кто оказался с тобой под одной обложкой и с кем, возможно, у вас очень различаются опыты? Дало ли это чтение новое измерение понимания чего-либо?

Сборник меня очень порадовал, потому что я открыла для себя новых писатель:ниц. С кем-то я была знакома, но не подозревала, что человек пишет художественные тексты — и здесь было самое большое удивление, потому что опыт, который я, в силу каких-то своих представлений о людях, предполагала определенным образом, часто отражался совсем иначе, и это была важная ремарка о сложности и разнообразности наших рецепций.

— Стратегии выживания писательниц в эмиграции и подполье: Какой тебе представляется современная беларуская литература, учитывая географическую и цензурную проблематичность?

Главные её черты — разобщенность и неравенство. Во-первых, бывает так, что эмигрировавшие люди (в том числе писатель:ницы) с недоверием относятся к оставшимся, считая пребывание в Беларуси сейчас глупым или аморальным. Во-вторых, оставшимся непросто участвовать в литературном процессе, поскольку приходится говорить эзоповым языком, использовать умолчания или вовсе не высказываться по каким-то темам. Это создаёт условия, в которых появляется новый вид неравенства и невидимости: голоса оставшихся не просто не звучат — об их существовании часто забывают, представляя беларусскую литературу как созданную сугубо в эмиграции. В-третьих, никуда не исчезли старые иерархии: косные институции, патриархат.

Задавала пытанні і падрыхтавала ілюстрацыі Ганя Горн.

Гэта — серыя інтэрв'ю з удзельніцамі лабараторыі фем-пісьма «Расцяжэнне». Заняткі групы былі прысвечаныя пратэстнай ды эмігрантскай траўме беларусак і беларусаў. Лабараторыя працавала з чэрвеня па жнівень 2022 г.

Даведацца больш пра пісьменніцкую ініцыятыву, пазнаёміцца з іншымі аўтар:камі і сачыць за новымі тэкстамі можна на сайце.

Спампаваць зборнік «Расцяжэнне» і зрабіць данат арганізатаркам можна тут.