Исследовательский интерес к животным — явление далеко не новое. Его генеалогию можно проследить как минимум до античных времен, когда человеческий интерес к животным в основном ограничивался изучением домашнего скота и был тесно связан с задачей совершенствования сельского хозяйства. В то же время художники и поэты, а также их критики и исследователи, всегда работали с анималистической тематикой и символикой, историки и социологи изучали и описывали важнейшие институции, созданные человеком для взаимодействия с животными, а биографы описывали как жизни людей, получивших известность благодаря своей связи с тем или иным животным, так и выдающиеся жизни самих животных. Эта подборка, составленная на основе книжного фонда «Иностранки», электронных баз PROQUEST EBOOK CENTRAL и SPRINGER LINK (удаленный доступ открыт зарегистрированным читателям библиотеки), призвана познакомить читателей с некоторыми тенденциями гуманитарных междисциплинарных исследований животных.

The Innocent Eye Test (1981) — картина в жанре иллюстративного реализма американского постмодернистского художника Марка Тэнси. На ней мы можем наблюдать корову в художественной галерее, смотрящую на картину Паулюса Поттера «Молодой бык» (1647). Вокруг нее собрались некие эксперты, которые пытаются выяснить, способна ли корова отличить художественный вымысел от реальности. Узнает ли она в изображении быка настоящего быка и поприветствует ли его или предпочтет стога сена на картине Моне (1890-91) справа?

В данной картине Тэнси изобразил фундаментально важную для искусства от античности до по крайней мере XIX века идею того, что совершенство произведения искусства можно измерить степенью его реалистичности и качеством создаваемой оптической иллюзии. Особенно наглядно этот «метод» работал, когда в качестве оценщиков искусства привлекались животные. В частности, например, Плиний и Сенека свидетельствуют о том, что греческий художник Зевксис изобразил гроздья винограда настолько правдоподобно и заманчиво, что птицы пытались клевать их, так качественно они были обмануты мастерством художника. С тех пор этот забавный эпизод вошел в историю как идеальный пример совершенного искусства, к которому необходимо было стремиться каждому художнику.

Еще одна легенда, которую, судя по всему, распространил Конрад Цельтис, выдающийся немецкий гуманист рубежа XV–XVI веков, гласит: любимый пёс Альбрехта Дюрера принял только что законченный художником автопортрет за, собственно, самого Дюрера, своего хозяина, подбежал к нему и будто бы уткнулся в него носом. О популярности (и убедительности?) этой легенды говорит тот факт, что она не давала покоя искусствоведам вплоть до начала XX века, когда ученые всё же решили проверить картину (автопортрет Дюрера 1500-го года) на предмет следов от собачьей морды.

Нужно заметить, что чарам правдоподобия и иллюзии искусства поддавались не только животные, но и человек, причем с не меньшим успехом. В трактате флорентийского священника и философа-гуманиста Марсилио Фичино «Платоновское богословие о бессмертии души» или «Платоническая теология» (1482) можно найти целый ряд примеров подобной иллюзии правдоподобия искусства, среди них: виноград Зевксиса, собака Апеллеса, «Афродита Книдская» Праксителя, «летающий голубь» Архита Тарентского, и потрясающие «говорящие статуи» Древнего Египта.

Таким образом получается, что, с одной стороны, подражая Природе посредством художественного обмана, человек тем самым позиционирует себя как соперника не только Природы, но и в пределе — самого Бога как Создателя всего сущего (между прочим, ключевая идея эпохи Романтизма). С другой стороны, можно сделать и другой вывод: поскольку органы чувств у животных гораздо более восприимчивые и точные, чем у человека, инстинктивная реакция животного не на объект действительности, а на его репрезентацию, говорит об очень высоком уровне убедительности иллюзии. В этом смысле удачный обман животного для художника мог быть наивысшей похвалой и наивысшей оценкой его мастерства.

В статье с характерным названием Animals as Art Historians известный философ и искусствовед Артур Данто предположил, что в контексте проблемы восприятия в искусстве животные могут проявлять себя гораздо лучше человека. Ну, во всяком случае если предположить, что мы знаем наверняка, что животные видят, когда смотрят на человеческое искусство. Данто утверждает, что животные — отличные наблюдатели и не испытывают трудностей в распознавании деталей и отличий на разных демонстрируемых изображениях. Судя по всему, в этом деле точно хороши овцы, голуби и обезьяны, но в разной степени. Они воспринимают изображение, но не реагируют на изображенный объект так, как могли бы реагировать на соответствующий объект реальной действительности. Например, эксперимент по изучению реакции голубей на искусство, проведенный в 1990-е годы японскими учеными, показал способность голубей различать художников (им был показан ряд картин, в том числе «Натюрморт с грушами и виноградом» Клода Моне, «Натюрморт с луковицами» Поля Сезанна и «Натюрморт с омаром и охотничьими трофеями» Эжена Делакруа).

Таким образом, возвращаясь к корове на картине Тэнси, нам, как аудитории этого художника, остается гадать, видит ли данная корова только пигменты, тона, цвета и некие различные между собой объекты, и поэтому ее взгляд — невинный, незамутненный знанием о связи изображения быка с реальным быком? Или же корова действительно узнает быка как своего сородича? Понимает ли корова, что реалистическое изображение заключает в себе комплекс визуальных знаков, отсылающих к определенным объектам в реальной действительности, но этим объектам не равняется и к ним не сводится?

С уверенностью можно сказать лишь одно: корова, смотрящая на картину, точно не воспринимает это изображение как искусство, поскольку в жизни коровы в принципе отсутствует культурный и исторический контекст восприятия, без которого невозможно вынести окончательное суждение, является что-то искусством или нет. Видимо, в первую очередь не способность создавать искусство, а способность воспринимать что-то как искусство, — настоящая лакмусовая бумажка, показывающая как сходства между человеком и животным, так и фундаментальные различия.

Конечно, исследовательский интерес к животным — явление далеко не новое. Его генеалогию можно проследить как минимум до античных времен, когда человеческий интерес к животным в основном ограничивался изучением домашнего скота и соответственно был тесно связан с задачей совершенствования сельского хозяйства. В то же время художники и поэты, а также их критики и исследователи, всегда работали с анималистической тематикой и символикой, историки и социологи изучали и описывали важнейшие институции, созданные человеком для взаимодействия с животными (от разного рода зоопарков и зверинцев до обществ по защите животных и приютов), а биографы описывали как жизни людей, получивших известность благодаря своей связи с тем или иным животным (заводчики, ученые-зоологи и тп.), так и выдающиеся жизни самих животных (напр., слона Джамбо или скаковой лошади Seabiscuit).

Тем не менее, в последнюю пару десятилетий животные стали особенно частым объектом исследований в гуманитарных и социальных науках, о чем свидетельствует количество опубликованных книг и статей, конференций, новых обществ и академических журналов. Повышение интереса к животным повлекло за собой качественные изменения: расширился диапазон возможных тем исследований, связанных с животными, в ряде дисциплин, форм взаимоотношений между исследователем и исследуемым, а также наметились тенденции обновления привычных способов понимания роли животных в прошлом, настоящем и отчасти будущем.

Литературные животные созданы из слов. Будь то полусобака-полуволк в повести Джека Лондона «Белый клык» (1906), волк-пожиратель бабушек в сказке братьев Гримм «Красная шапочка» (1812), Ликаон (персонаж древнегреческой мифологии, один из первых царей Аркадии), превращенный Зевсом в волка за то, что подал ему блюдо из человеческого мяса, у Овидия в «Метаморфозах», — эти литературные животные явно отличаются от настоящих животных реального мира. Хотя бы тем, что литературные волки не могут нас укусить, а мы, читатели, не можем их убить.

В литературоведении это принципиальное различие между настоящими и литературными животными долгое время считалось бесспорной данностью. По некоторым сведениям именно оно лежит в основании традиционного литературоведческого интереса к «животным» жанрам (басня, животный эпос, рассказы и сказки о животных) и животным характерам (верный пёс, смешная обезьяна, злой волк, трусливый заяц и тп.). Из этих примеров сам собой напрашивается вывод о том, что литература создает свои собственные миры, которые функционируют по своим собственным правилам. В её рамках одни волки из басен и сказок могут разговаривать на понятном для человека языке (как в «Красной шапочке»), другие волки могут сами вести повествование (как в «Белом клыке»), а третьи волки вообще могут быть по рождению людьми, превратившимися потом в волков насильно или по доброй воле в силу обстоятельств (как в «Метаморфозах»). Казалось бы, ничего из этого объективно не существует в реальном мире.

Выделившись в отдельную дисциплину в начале XXI века, animal studies, конечно, породили и локальные дисциплинарные образования. Например, literary animal studies, которые, как следует из названия, занимаются вопросами репрезентации животного мира в художественной литературе, проблематизируя и пересматривая традиционно сложившиеся способы мышления и письма о животном в литературе, аналитические подходы, теоретические предпосылки и терминологию. Иначе говоря, любая данность заслуживает рефлексии (и это актуально не только для академической среды).

«Поворот к животному» (the animal turn), который иногда включается в более масштабный «поворот к нечеловеческому» (the post/non-human turn) как часть тенденции ухода от антропоцентризма критической теории, конкретно в литературоведении означает не только относительный рост числа исследовательских работ, условно посвященных «животному в художественной литературе», но и качественный пересмотр традиционных оппозиций, вроде: человеческое/нечеловеческое, субъект/объект, культура/природа.

Исследования в области literary animal studies наглядно показывают, как на самом деле эстетические вопросы тесно переплетены с политическими и биологическими. Да, литературные и настоящие животные могут сильно отличаться друг от друга, но эти различия ни в коей мере не являются самоочевидными и тривиальными. В каждом литературном волке отражается «настоящий» волк, но и каждый «настоящий» волк обладает чертами своего литературного собрата, и обе эти ситуации в равной степени заслуживают внимания. В сущности, главной целью literary animal studies является изучение этих взаимоотношений во всей их сложности и неоднозначности.

Данный сборник можно считать введением в современные теоретические тенденции внутри animal studies. В него включены статьи международных исследователей в области биологических, гуманитарных и социальных наук, в которых анализируются различные аспекты взаимоотношений человеческих и нечеловеческих агентов. Сборник охватывает обширную проблематику, связанную с межвидовым взаимодействием, например, репрезентацию животных (в литературе, искусстве, СМИ и тд.), этические и практические аспекты взаимодействия человека с животными, проблему «субъектности» животных и др. Авторами подобраны любопытные кейсы, например, о соотношении животной эмоциональности и человеческой сентиментальности, о репрезентации животных в современном искусстве и кинематографе (напр. фильмы «Птицы 2: Путешествие на край света» Люка Жаке, «Делай ноги» Джорджа Миллера, «Человек-гризли» Вернера Херцога), о переживании животными природных катаклизмов, вроде урагана «Катрина». Очевидно, что сложившийся дисбаланс в отношениях человека и животных нужно решать не какой-то одной научной дисциплине, а всем и сообща.

Под обложкой книги собраны статьи, в которых исследуется теоретический и практический потенциал набирающей популярность в научных кругах идеи снятия четкой границы между человеческим и нечеловеческим существом. Авторы предлагают разнообразные подходы к осмыслению проблемы межвидовых границ с учетом специфики нашей эпохи, которая всё чаще и чаще сталкивает нас с глубокими экологическими, этическими и политическими проблемами мультивидового мира. Объединяет авторов данного сборника (впрочем, как и многих других современных мыслителей) осознание необходимости ухода от антропоцентризма в критической теории к большей межвидовой осознанности.

Эта книга, наряду с некоторыми другими, составляет теоретическое основание animal studies. В ней Донна Харауэй размышляет о взаимодействии людей с различными видами животных, особенно с домашними. Анализируя искусственные гибридные породы, лабораторных мышей, специально обученных терапевтических собак и собак-поводырей, она наглядно демонстрирует философские, культурные и биологические аспекты «встреч» животных и людей. В этой глубоко личной, но в то же время по-настоящему революционной в интеллектуальном плане работе Харауэй развивает идею видов-компаньонов, видов-сожителей, тех, кто делит вместе «стол и кров».

Зоопоэтика (и эта книга в частности) основывается на утверждении Аристотеля о том, что исток поэтического творчества лежит в инстинкте подражания. Однако не бездумного подражания, а новаторского. Изучение произведений Уолта Уитмена, Э. Каммингса, У.С. Мервина и Бренды Хиллман открывает множество мест, где имитация поэзиса другого вида (греч. poiesis) способствует инновативности в поэтической форме.

Однако люди — не единственные подражатели в животном мире. Другие виды также достигают качественных скачков в своей деятельности благодаря вниманию к деятельности других животных, например, мимические индонезийские осьминоги, слоны, белухи и многие другие. Более того, поскольку многие виды являются в широком смысле создателями, зоопоэтика расширяет поэтическую традицию, включая в нее нечеловеческий поэзис.

В то время как в историографии преобладает стандартизация и деиндивидуализация поведения животных, реальная история изобилует свидетельствами об исключительных жизнях тех или иных животных. Авторы этой книги предлагают использовать жанр письма «биография животного», чтобы (пере)осмыслить роли животных как объектов познания и как субъектов индивидуальной жизни. Этот сборник принципиально междисциплинарен и объединяет ученых, занимающихся литературными, историческими и культурными исследованиями. Тексты, собранные в нем, стремятся усовершенствовать биографическое письмо о животном как метод исследования и репрезентации опыта нечеловеческого другого.

На основе «биографий» собаки Хатико, кота Мурра («Житейские воззрения кота Мурра»), обезьяны Цезаря («Планета обезьян»), слонихи Топси и др. авторы демонстрируют, как «биографии животных» создаются и исследуются через анализ связей этих животных с людьми, свидетельства о которых можно найти в различных архивах, этологических научных исследованиях и романах. Авторы также показывают, как жанр «биография животного» меняется в зависимости от медиума высказывания — будь то таксидермия, фильм, художественная литература или социальная сеть. Таким образом они приглашают к более глубокому анализу биографий животных в различных социально-политических и культурных контекстах их существования, благодаря чему биографии животных перестают быть исключительно историями жизни конкретных животных в конкретный промежуток времени (что само по себе тоже важно), а достигают более высокого уровня обобщения на уровне межвидового взаимодействия.

На протяжении сотен и тысяч лет в мифах и сказках практически всех народов Земли животные разговаривали на человеческих языках. Некоторые из текстов этого сборника очень сильно напоминают привычный нам жанр автобиографии (что тоже, конечно, неслучайно). Сегодня животные разговаривают чаще всего в детской литературе, мультфильмах и фильмах, но, наверное, самый показательный пример современного «говорящего животного», ведущего повествование о своей жизни «от первого лица», — это страничка домашнего любимца в социальной сети, полностью мимикрирующая под аналогичные странички человеческих пользователей.

Думается, каждый пользователь Инстаграма в тот или иной период своей жизни боролся (или не боролся) с искушением подписаться на аккаунт ёжика или котика-путешественника, которые, кажется, осмотрели больше достопримечательностей, чем многие из нас. В этом сборнике статей с очень характерным названием «Говоря от имени животных» собраны междисциплинарные тексты, в которых анализируются различные аспекты этой древней мультикультурной традиции изображения речи и письма животных как если бы они сами умели изъясняться на человеческих языках.

Животные всегда были привлекательными объектами изображения для художников, но именно сейчас отношениям между художником и животным уделяется особенное внимание. Причина — увеличение активности различных международных движений за права животных и все большее усиление влияния постгуманистической оптики в критической теории. Автор данной книги Стив Бейкер анализирует творчество некоторых современных художников, непосредственно работающих с «животной» тематикой (Sue Coe, Eduardo Kac, Lucy Kimbell, Catherine Chalmers, Olly and Suzi, Angela Singer, Catherine Bell и др.). На их примере он демонстрирует возможность этичного анималистического искусства, где животные фигурируют не только как эстетически привлекательные объекты и не в качестве некоего абстрактного символа «человеческой ситуации» («human condition»), а как полноценные существа с собственной биографией, которые обладают ровно теми же правами на Землю, что и человек. Опираясь на множество интервью с художниками, Бейкер показывает, как современная художественная практика способствует концептуальному расширению понятия жизни животных и возникновению новых способов осмысления межвидового взаимодействия. При этом подчеркивается особенная важность креативности и базового доверия не только в процессе создания произведения искусства с животным или о животном, но и в процессе его восприятия и понимания аудиторией.

Современная художественная литература вовсе не так тиха, как мы привыкли думать. Напротив, в последнее время всё чаще и чаще главный «микрофон» в ней передается именно нечеловеческим агентам и звукам. Как замечательно демонстрируется в этой книге, писатели различных жанров стремятся уделять значительное внимание голосам животных, а также истории и технологиям слушания, которые формируют культуру и окружающую среду двадцать первого века. Тем самым их мультивидовые (multispecies) произведения демонстрируют культурное значение, которое мы придаем таким существам, как собаки, лягушки, киты, шимпанзе и тасманские тигры, не говоря уже о различных видах птиц и даже растениях.

В то же время в этих художественных текстах исследуются и репрезентируются различные сообщества людей, которые занимаются целенаправленным слушанием животных: от ветеринаров, музыкантов и звуковых художников до смотрителей в зоопарках и специалистов по гидролокации.

Выделяя звуки животных и их культурное значение в качестве центральной тематики, современные писатели, в их числе Амитав Гош, Джулия Ли, Ричард Пауэрс, Карен Джой Фаулер, Кормак Маккарти и Хан Канг, также привлекают широкое общественное внимание к проблемам вымирания видов, звукового загрязнения и межвидового контакта. Они предлагают нам переосмыслить соотношение человеческого и животного в нас самих и пересмотреть привычные способы повествования о зонах межвидового контакта и о роли звука в них.

Это сборник воображаемых руководств по взаимодействию с животными по всему миру, который представляет собой изложение в игровой форме важнейших теорий, документальных и исторических свидетельств о взаимодействии человека с животными на протяжении всей истории человечества. В форме простых «manuals» антропологи, этнографы, историки рассказали, «что делать» с животными в лаборатории, на ферме, в зоопарке, в джунглях, т. е. как мы извлекаем выгоду из животных, как мы живем с ними, и как пытаемся укрощать их дикую природу. Благодаря такому творческому подходу читатель получает возможность прислушаться и примерить на себя различные голоса, «шкуры» и точки зрения.

Эта книга представляет собой компактное исследование уникального литературного стиля Франца Кафки с особенным вниманием к часто встречающимся в его текстах мотивам животных и других нечеловеческих агентов. Привлекая дополнительный материал в виде текстов Адорно, Дерриды, а также литературную традицию от раннего романтизма до Диккенса (непосредственно повлиявшую на творчество Кафки), автор анализирует «нечеловеческий» дискурс Кафки и то, как он проблематизирует представление о «нормальном», естественном и простом существовании, которое навязчиво транслирует общество и культура, и вопрошает границы человеческого и нечеловеческого. Благодаря пристальному чтению произведений Кафки, автор переосмысляет понятие «кафкианского», давно и надежно вошедшее в нашу культуру.

Этот небольшой сборник из 136 стихотворений целиком посвящен животным. В нем можно увидеть, как анонимный англосаксонский поэт воспевает кита, Шекспир симпатизирует затравленному зайцу, Марианна Мур пытается поймать медузу, Вергилий и Эмили Дикинсон созерцают пчел, а Киплинг убаюкивает детеныша тюленя. От комаров Мэй Яочэня до одиноких водоплавающих птиц Уильяма Каллена Брайанта и завороженной газели Райнера Марии Рильке, от собак и кошек Уистена Хью Одена до кузнечика Э.Э. Каммингза и осьминога Джеймса Меррилла — сборник охватывает анималистическую поэзию Запада и Востока с древнейших времен и до наших дней.

Подборку подготовили сотрудники Центра междисциплинарных исследований. Вопросы и предложения направляйте на почту Центра: irc@libfl.ru.