Актуальную версию текста читайте в авторском блоге по ссылке: http://anton.voltman.ru/rewriting-the-myth-of-revolution

Довольно демон ярости

Летал с мечом карающим

Над русскою землей.

Довольно рабство тяжкое

Одни пути лукавые

Открытыми, влекущими

Держало на Руси!

Над Русью отживающей

Иная песня слышится:

То ангел милосердия,

Незримо пролетающий

Над нею, души сильные

Зовет на честный путь.

Средь мира дольнего

Для сердца вольного

Есть два пути.

Взвесь силу твердую,

Взвесь волю гордую, —

Каким идти?

Одна просторная

Дорога — торная,

Страстей раба,

По ней громадная,

К соблазну жадная

Идет толпа.

О жизни искренней,

О цели выспренней

Там мысль смешна.

Кипит там вечная,

Бесчеловечная

Вражда-война

За блага бренные.

Там души пленные

Полны греха.

На вид блестящая,

Там жизнь мертвящая

К добру глуха.

Другая — тесная

Дорога, честная,

По ней идут

Лишь души сильные,

Любвеобильные,

На бой, на труд.

За обойденного,

За угнетенного —

По их стопам

Иди к униженным,

Иди к обиженным —

Будь первый там!

Некрасов Н. А. — Отрывок из поэмы «Кому на Руси жить хорошо?»

Революция — это коллективный компульсивный акт, действие, направленное на стихийное утоление нескончаемой жажды сердца по Вечности; разрядка той агрессии, что аккумулируется бесконечными фрустрациями, где зазор между желаемым и действительным превратился в бездну; где само желание — отчуждено. Это ультимативное требование, стихийно сметающее всё на своём пути.

Что меняет перезагрузка системы, если в системе — вирус? Любой хорошо осведомлённый пользователь знает, что после перезагрузки вирус проникает в систему ещё глубже. В короткий критический момент, когда система ещё не загружена полностью, вирус находит мельчайшие уязвимости, чтобы проникнуть как можно ближе к ядру, чтобы стать необходимым для жизнедеятельности самой системы, чтобы стать её неотъемлемой частью.

Что меняет революция, если этот скачок — компульсивный? Вынужденная, неосознанная реакция, обходящая инстинкты самосохранения: извержение вулкана бессознательных сил, жаждущих признания и мщения.

Как часто вам было не по себе от того, что вы наговорили в ярости? Или сделали, когда были пьяны? Триггер, стимул, рубильник, курок бьёт по разрывной пуле компульсии. Её невозможно контролировать, — если она началась, то вы уже впали в транс, через вас проходит электрический разряд «бессознательного» высочайшего напряжения. Да, вы чувствуете определённое облегчение, но что если цена его была слишком высока?

Революция — это коллапс, — когда ничего больше сделать уже невозможно — всё ставится на карту. Это кнопка «Паника!», по нажатию которой пространство-время пронзает чёрная дыра, вбирающая в себя все противоречия, затягивая их в омут сакрального разлома. В кровавых круговоротах этого омута коллективной травмы начинает тонуть История, Культура и Жизнь.

Скачок, изменение, отсечение — Крон, Хронос, Сатурн, Молох, — вот алчущий крови идол революции с серпом в руках; идол, которому приносят в жертву младенцев, чтобы забросать их телами бездну отчуждения; жнец, пришедший в страду снять свой урожай.

Насколько заметно то, что любая революционная риторика — авторитарна? Новое строится на костях старого: новый человек появляется, только если умирает старый, новый мир возникает, только если уходит старый. Разрыв — это разрыв в самой ткани Жизни. Что если каждый раз из этого разрыва появляются лишь наши ошибки, наши страхи, всё то, что мы так долго пытались не замечать?

Если критические точки системы — это точки изменения, развития, роста, как, впрочем, и смерти, то именно то, КАК система проходит через критические точки, играет ключевую роль в определении её будущего состояния.

Омут, стагнация — это реакция на кризис, который разворачивается по оси противоречий нашей Истории, это аккумуляция, сжатие. Именно так Звёзды заканчивают свою жизнь: они «схлопываются» под собственной тяжестью и исчезают за «горизонтом событий» открывшейся воронки. Точки катастрофы, компульсии, точки разрядки всей массы фрустрированного желания разом, — выплеск колоссальной агрессии, — это точки коллапса системы, её слома по оси, — это ещё одна травма, — где гарантии того, что это травма не станет фатальной?

Только ясность ума, осознанность, мышление и спокойствие способны «разрешить» психический диссонанс в форме принципиально нового смысла, — гармонии.

В рамках позитивной психологии и гуманистической парадигмы в целом считается, что чем успешнее, спокойнее, — эффективнее — психика справляется с поступающей энтропией, — раздражителями, — тем она «аутентичнее», подлиннее, полнее, цельнее, устойчивее и, как следствие, — счастливей (субъективная оценка благополучия). Это называется жизнестойкостью. Жизнестойкость не способна сформироваться в постоянных стрессах; жизнестойкость — это возможность найти опору внутри себя, избегая цепляний за внешние стимулы.

Так мудрецы сохраняют спокойствие, атараксию, «умеренность», эвтюмию, «верность себе», расположенность, незаинтересованность, эпохе, отстранённость и т.д. Их мало что тревожит и они позитивно оценивают происходящее. Возможность разрешать противоречия, не вытесняя их в новый круг, даётся только в спокойном, размеренном, активном, заинтересованном прохождении критической точки, — с широко открытыми глазами. Вдох-выдох — сильнее любого страха. Мудрость — величайшая добродетель.

⁂

Что если этот «новый человек», ребёнок революции — лишь дефект старого, результат трагедии, травмы. Что если «новый человек» уже испорчен, что ему передали ошибки прошлого эпигенетически? Так вырастают «трудные подростки», перенявшие паттерны своих родителей, которые сами были «детьми раскола», — все они вырастают уже покалеченными и озлобленными из разлома личной и коллективной трагедии, трагедии Культуры. Как остановить цепную реакцию травмы, метастазы которой расползаются вглубь поколений?

Революция в том виде, в котором мы её знаем, — это революция ресентимента: нарцисса, глубоко уязвлённого тем, что у него нет власти мстить, — мстить за свою отчуждённость, за бесконечную фрустрацию, за подавленность, за бесконечную ненависть к себе и своему положению, за бесконечное чувство вины и неполноценности.

Его желания отчуждены, потеряны, — им правит диктатура Надо. Ресентиментом движет глубокая ненависть к себе самому, поэтому его требования безграничный, — необходимость, вот его довод. Он ненавидит себя за своё ничтожество и страх перед осознанием этого ничтожества. Лишь в революции для него — признание, осуществление его безграничных, невыполнимых требований. Требований, но не желаний.

Гуманистическая парадигма в психологии учит нас, что между стимулом и реакцией есть крохотный зазор свободы выбора — проактивность. И, по сути, у нас только два варианта.

Выбирая прошлый опыт, — автоматический, компульсивный выбор неизменности — мы попадаем в ловушку замкнутого круга, оказываясь в вихре вечной борьбы за признание, где всегда есть жертвы и палачи, где они постоянно меняются местами, и перипетия открывает лишь трагические перспективы вечной погони за ускользающим, отчуждённым желанием. Это сизифов труд бултыхания в луже повседневной усреднённости, по-средственности под гнётом диктатуры Надо. Психическая сансара, в омуте которой вращается невротический ресентимент.

Но прикладывая небольшое мыслительное усилие, «усилие быть», концентрируясь, осознавая свой выбор вне автоматической реакции, вне обстоятельств, выбирая новое, что лишь создаётся в процессе выбора, — неситуативная активность, — мы открываемся навстречу миру, мы трансцендируем, синтеризуем, творим, обретаем смысл, шагаем в Неизведанное, в непроторенное, — в дремучий Лес — в сферу вероятного и неопределённого, мы выступаем авторами, творцами самих себя. Это единство созидание и деятельности, — vita activa, — ради-чего бытие в процессе жизнетворчества. Homo creator, осуществляющий «проект самого себя», открыто реализующий свою свободу-для.

Понимание этого тесно связывает экзистенциальную теорию личности и ницшеанскую генеалогию морали: слово «кризис» происходит от глагола κρίνω, krino — «я решаю», употребляемого так же в значении «выбираю, различаю, отделяю, сужу, определяю, упорядочиваю, выбираю между добром и злом, взвешиваю все за и против, оцениваю». Сам глагол κρίνω, krino гипотетически происходит от праиндоевропейского корня krey-, означающего движение, тряску, отделение и размежевание.

Здесь очевидны пересечения с латинским глаголом creo — «я создаю», который при определённых обстоятельствах может быть также переведён как «я выбираю», а в форме причастия прошедшего времени может быть переведено как «просеянный, разделённый».

Общая для krino и creatio часть, —kr-— это тоже гипотетический праиндоевропейский корень, означающий целенаправленное действие, т.е. «делать что-либо». Как известно, у Аристотеля общим для поэзиса и праксиса элементом выступает кинезис, движение, — это элемент целеполагания, возникающий из стемления, движения _к_ цели.

Именно платоновский ὄρεξις, orexis, стремление\ярость\гнев\страсть\импульс, а в нашем случае — желание, — делает из теории, созерцательного познания — действенный πρᾶξις, praxis, деятельность и ποίησις, poiesis, созидание, открывая сферу морального выбора и высвечивая проблематику прекрасного, открывает сферы Этики и Эстетики. Таким образом общая часть kr- может быть определена как действие по направлению к цели, которая в историко-философской перспективе ставит вопрос о соотнесения этих действий с ценностью.

Возможно, что общий корень этих семантических единиц может быть проанализирован антропологически и пойман как феномен общей охоты и делёжки добычи: право делить, резать добычу доставалось вождю, как выдающемуся представителю племени. Кромсая тушу, он «определял» место того или другого охотника в иерархии племенного социума по мере их участия в охоте.

Продолжая аналогию, можно вывести подобные формы: κρειων, kreion — повелитель, владыка, тот, кто определяет, решает, creator — создатель, вершитель, изобретатель, творец. В испанском эта аналогия куда более очевидна: creer — я выбираю, определяю, считаю, думаю; crear — я создаю, изобретаю, учреждаю. Так же в этой перспективе глубже разворачиается миф о дневрегреческом боге по имени Κρόνος, Кронос, Хронос. Это расширяет понимание генеалогии морали, находя основания для «господской морали» в самом процесcе решения-созидания-отрезания-получения.

В русском языке близкородственным является слово «кресало» — огниво, от глагола «кресати», что означает «ударом сотворять огонь», отсюда «кресать», «резать», «кромсать» в значении резать мясо, разделять. Поэтому в русском языке эту аналогию тоже можно ухватить, правда, косвенно: резать/решать. Понятие предела, определения также связано с проведением границы, отсечением, разрубанием. Отсюда мечь, копьё, стрела, перун (молния), факел как фаллические символы божественной власти, — выбора, решения. В контексте мифа о Прометее или иконографии Св. Георгия «Победоносца» можно увидеть, как разворачивается революционный миф, связывающий понятия решения и морального выбора. Эта связь в мифическом сознании представлена как борьба добра-зла, богов-людей, т.е. своего рода «борьба за признание». Так в лейтмотиве борьбы с книжниками и фарисеями раннехристианская риторика безусловно революционна.

Так, миф о Хроносе, так же как о сменившем его Зевсе, и о Гефесте, удар которого молотом по голове Зевса стал причиной рождения Афины, — богини мудрости, раскрывает мотив «зла» как «удержания», инертности, ригидности, пресыщенности, — «проклятой доли».

Решение, определение, созидание — есть активное действие относительно зазора, открывающегося в противоречии между желаемым и действительным — если я чего-то хочу [создать\утвердить\получить], то это значит, что у меня этого в данный момент нет. Стремление удовлетворить это желание обнажает себя как своего рода агрессия к тому-что-налично, к действительному. Аккумуляция этого фрустрированного, нереализованного стремления выступает здесь как «проклятая доля», — источник энергии компульсии.

Компульсия в итоге всегда выступает как требование, ультиматум или претензия к действительному за то, что желаемое не налично в момент возникновения — это деструктивная, невротическая реакция на фрустрацию, попытка «изнасиловать» действительность.

⁂

В экзистенциально-аналитической теории агрессия рассматривается как попытка защитить ценность, — можно более узко рассматривать этот феномен как попытку отстоять те границы, которые человек ассоциирует с границами собственной личности.

Что если само желание рождается из стремления эту ценность утвердить, ценность, которую человеку ассоциирует с собственной личностью, — желание, как желания к утверждения себя и своих границ?

Ценность, как и личность, которую агрессия направлена защитить сама может пострадать, если агрессия не будет адекватна ситуации. Так компульсивная попытка отстоять границы приводит к обратному: человек отрубает от себя ту часть, которую не может удержать: он приносит ценность в жертву.

Но существует и другой вариант. Соотнесённая с ценностью агрессия, — это размеренное действие; движение по отношению к цели, где есть соразмерность, баланс, гармония. Такое действие, направленное на удовлетворение желания — конструктивная практика. Потому агрессию надо уметь реализовывать в более нейтральном ключе, ведь даже для того, чтобы откусить яблоко нам необходима агрессия: вопрос только о том, — как долго мы желали яблоко перед тем, как его надкусить, как долго мы аккумулировали проклятую долю.

⁂

Соотнесение с ценностью имеет диалектичный характер диалога, — это высвечивает ценность умеренности как необходимого атрибута мудрости. Понятие диалога этимологически близко связано с понятием диалектики. Умеренная агрессия заключается в соотношении агрессии с ценностью, с изначальным импульсом и с действительностью. Это та истина, которая «рождается в споре», — это «борьба за признание» своего права на желание, за признание себя самого, за признание своего желания.

Это высвечивает акт выбора как встречу с сакральным — с чистой Неопределённостью. Трансцендентальный характер встречи позволил Людвигу Витгенштейну отождествить Этику и Эстетику и перенести их в сферу «мистического». Мы также можем обнаружить созвучные тенденции и у Иммануила Канта: чужие мотивы недоступны наблюдателю, они выходят за пределы возможного опыта, моральный выбор — это соотношение с «моральным Я», которое по своей природе трансцендентально.

У Мартина Хайдеггера это выражено в экзистенциале заботы и в феномене ради-чего бытия, где ради-чего выступает как набросок\допущение. А само нахождение просвета, из которого присутствие ухватывает своё «ради-чего» — диалектично, и главной его категорией является свобода.

«Свобода правит в просторе, возникающем как просвет, т. е. как выход из потаенности. Раскрытие потаенного, т. е. истина — событие, к которому свобода стоит в ближайшем и интимнейшем родстве. Всякое раскрытие потаенного идет по следам сокровенности и тайны. Но прежде всего сокровенно и всегда потаенно — само по себе Освобождающее, Тайна. Всякое раскрытие потаенного идет из ее простора, приходит к простору и ведет на простор. Свобода простора не заключается ни в разнузданности своеволия, ни в связанности с абстрактными законами. Свобода есть та озаряющая тайна, в просвете которой веет стерегущий существо всякой истины покров и из–за которой этот покров кажется утаивающим. Свобода — это область судьбы, посылающей человека на тот или иной путь раскрытия Тайны».

Мартин Хайдеггер — «Вопрос о технике».

Даже у Аристотеля понятие праксиса тесно связано с тем, что сфера Этики — это сфера мнений, возможного, вероятного, но НЕ необходимого. В этой сфере человек сознательно способен решить двигаться к ценности.

Итак, собственным выбором мы либо повторяем свой прошлый опыт, держась за кандалы компульсии и необходимости, воспроизводя травматическую фрустрацию, — это своего рода медленное умирание, гниение, отравляющее среду; болото, мумифицирующее прошлое.

Либо осуществляем, творим, созидаем, определяем не только себя, но и мир вокруг, — здесь вскользь можно вспомнить квантовую теорию сознания.

Созидание — это и есть Жизнь, а всё остальное — лишь ожидание жизни под мигающим фонарём неизменности. Жизнь плодовита, избыточна, она постоянно творит. Именно это — становление, где желаемое не отчуждено, оно — цель, а выбор — это шаг к ней навстречу.

Попытка удержать эту плодовитость, попытка к накоплению, замыканию, ограничению и отчуждению — это лишь результат глубинного запрета на Жизнь. Запрета, где каждый новый день становится лишь новой купюрой, летящей в копилку «проклятой доли», которую алчет кровавый жнец.

⁂

Здесь высвечивается антиномичный характер созидательного выбора: с одной стороны это проявление воли — решения; с другой стороны, это кульминация не-воления — отсутсвие запрета. Это позволение случится всему так, как оно «должно случится», т.е. именно так, КАК импульс проходит, именно так, КАК желание прорастает из глубины нашей самости. Первый шаг навстречу ценности делается на веру.

«Чтобы перестать быть трусом, нужно целиком согласиться с тем, что настаёт. Ключевая идея в следующем: обратное трусости — это не воля, но отдание себя тому, что грядёт. Вырвать из порядка обыденности, из „сидячей, неподвижной, определённой жизни“ может лишь совершенно особое, безоговорочное отдание себя событию».

Ален Бадью — «Век».

И в то же время это КАК тесно связано с тем КАК импульс соотносится с ценностью (желаемым) и действительностью. Нельзя идеализировать первый шаг, даже если это шаг в бездну, — чтобы не упасть нужен баланс.

Для возможности осуществления созидательного выбора необходима базальная уверенность: глубокая убеждённость в доброжелательности окружающего мира, в его расположенности-к человеку, в ценности происходящего, — в значении события, т.е. в ценности самого зазора между желаемым и действительным. Вместо реактивной агрессии на фрустрацию должная появляться страсть, азарт, вдохновение. Первоначальная реакция предрешает развитие всего действия.

Возможность выразить из глубин себя своё желание, осветить потаённое, — это возможность реализации человеческой экзистенции как присутствия, здесь-бытия, т.е. это своего рода «самовыражение».

Глубокое осознание и переживание происходящего как единства, как «просвета бытия», просвета цельности, гармонии, понимания, — «мира, как целого», и мистического единства с этим целым, — чудесно и именно потом совершенно абсурдно. Credo quia absurdum.

Но есть и другие варианты созидательного выбора вне базальной уверенности, они невротические: созидательный выбор в таких условиях делается под напором обстоятельств, под давлением среды, поэтому любая деятельность, любое решение и выбор даются с великим трудом и могут быть окончательно осуществлены только при проходе через довольно внушительный стресс, критическую точку, — это и есть компульсивная деятельность, направленная на избегание страхов, но не на осмысленное движение к ценностям. В основаниях практически любого невроза находится базальная тревога, недоверие к миру.

Нам всем знакомо понятие дедлайна и, наверняка, многие осознают насколько это важно для реализации поставленных задач. Но в ситуациях невроза дедлайн постоянно переносится, а человек обещает всё сделать во воремя уже в пятый раз.

На этом паразитируют многие авторитарные системы: путём внешней мотивации и постоянного давления из людей-таки «выдавливают» деятельность, которая только больше отчуждает их от собственных желаний и потребностей, но эту выстраданную деятельность значительно легче контролировать в рамках сложившихся институций, закрепляющих неравенство и отчуждение, — ведь это деятельность «рабов». Капуста квасится «под гнётом».

В ситуации коллективного невроза и культуры избегания прямой ответственности за свои выборы внешние стимулы становятся единственной формой мотивации, — кнут и пряник, бихевиориальная дрессура. Человек теряет всякую способность к организации себя, своего времени, своих интересов, к рефлексии, к критическому осмыслению и усвоению новой информации, — он каждый раз упускает проактивную возможность реализации желания, делегируя свой собственный выбор кому-то «сверху» — он инфантилизируется, интегрируясь в институции в качестве абстрактной рабочей силы, подсаженной на цепь потребления. Он становится безвольной трубой распределения денежной массы из одной корпорации в другую, каналом, который получает свой незначительный процент от транзакций на погашение издержек по обслуживанию себя как «трубы».

Именно мнениями, желаниями, ценностями потребителей и пытаются манипулировать, чтобы повлиять на то, куда выпадет его стохастический шарик на рулетке выбора между колой, пепси, фантой и т.д. Создание в этой рулетке видимого разнообразия — важный элемент культуры потребления как «энтертеймента», развлечения, — этим пронизан буквально весь маркетинг.

Ригидность, тугость, ригоризм, стагнация, сжимание, замыкание, «ватничество» — все те дефекты, что провоцируются этой системой — явные симптомы глубокого невроза, стремящегося повторить прошлый опыт как «единственно верный», опыт, которому якобы Надо следовать «везде и всегда». Это стремление, по сути, направленно на разрешение фрустрации посредством потребления, — таким образом гасится стресс. Чем больше вы волнуетесь, чем больше вы фрустрированы — тем больше вы потребляете, тем больше вам хочется повторить ваш успешный прошлый опыт разрешения вашей фрустрации элементарным приобретением.

Но именно это компульсивное стремление к повтору, к симуляции удовлетворения, так же как стремление к компульсивной разрядке в результате накопления «проклятой доли» и должны быть сдержаны, — здесь и проходит тонкое лезвие баланса.

Две эти крайности объединены пассивным отношением к давлению среды: даже если это взрыв агрессии, то это такой взрыв, на который человека подталкивают внешние стимулы, — этот выбор нельзя считать самостоятельным или осознанным.

⁂

Добродетель мудрости во многом заключается именно в балансе — в умеренности. Это и есть мышление как таковое — «усилие быть». Именно такой ракурс открывает ценность самого невроза, ценность самого «искушения» как своего рода испытания, задачи, зоны ближайшего развития, — это усилие к развитию системы, — выхода на новый уровень, эволюции.

Необходимо сознательно направить реакцию на конструктивный, созидательный вариант, который возникает только в процессе реинтерпретации мира как расположенного, открытого, доброжелательного, — это и есть базальная уверенность.

Здесь желание особенно остро выявляет свою амбивалетность: оно одновременно вызывает тягу, страсть, стремление, любовь, но и страх, тоску, ужас, дискомфорт, обиду, ненависть. Именно на весах проактивного выбора взвешиваются эти две крайности, и от твоего выбора зависит — что перевесит.

Мы должны уверенно шагнуть в бездну Неопределённости, зная, что мы идём к своей цели, — это направленность в будущее. Любая попытка вытеснить своё желание, отсечь его или забросать хламом через потребление — ведёт к ещё большей фрустрации, к ещё большему отчуждению, ещё более глубокой бездне отчаянья, уныния, лицемерия, депрессии, страха, ненависти, болезней, скуки и злобы. Необходимо осознать свою ответственность за свой выбор.

Если верить позитивной психологии, то человек счастлив или несчастлив в зависимости от того, как он интерпретирует сложившуюся ситуацию, и насколько устойчиво это состояние по итогу. Т.е. что конкретно и как часто он выбирает в ситуациях неопределённости.

Невроз заключается именно в аккумуляции агрессии в форме постоянной фрустрации, отчуждения, отсечение желания, лишения себя возможности получить желаемое под напором внешних обстоятельств. Т.е. это страх перед неопределённостью, который порождает ненависть и агрессию. Тирания Надо накладывает запрет на Желание, кастрируя его. Аккумуляция агрессии, которая появляется при фрустрации, приводит к превращению желания в ненависть к себе самому, в ауто-агрессию, — проклятую долю, намечающую будущий разрыв. Это и есть причина «сжатия», — засасывающая воронка самобичевания есть «падение», как утрата изначального единства, «смысла», «согласия» — «Рая». Не зря тоска, гнев и уныние входят в семёрку «смертных грехов».

При этом же — именно это та точка, в которой начинается развитие и становления человека как открытой возможности, как разлома, — весь наш механизм обучения чему-либо с глубинного детства покоится на механизмах фрустрации. Человек в итоге выступает не только как носитель экзистенциальной проблематики абсурдности, тревоги, отчаянья, но и как носитель коллективных травмы Истории, — т.е. ментальности.

«Заброшенность» каждого из нас высвечивает архетип Героя, брошенного в неравную битву со «злом», которое в итоге скрывается внутри самого героя. Герой открыто выражает себя в публичном пространстве (Ясперс, Арендт), он похищает огонь у богов и дарит его людям. Падшая экзистенция «искупляет» своё падение ответом на Зов Вечности, — присутствием, — осуществлением выбора в пользу Неизведанного, неопределённого, возможного, вероятного, оставляя свидетельство об этом в Истории.

Но сейчас этот светлый архетип героя замылен: из его отваги сделали пищу для гордыни, идеализации прошлого, прошлых побед, которые оказались даже хуже поражения и стали ещё одной общей травмой. Именно вытеснение этого факта — причина интенсивной идеализации прошлого. Герой перестал быть героем, он превратился в мрачного жнеца с косой в руках, который пришёл по наши души.

Каждому пора осознать банальный факт того, что единственно возможная победа — это победа над самим собой, своей инертностью, своим неврозом, своими страхами и сомнениями, а само наличие войн, кровавых революций ресентимента, голода, репрессий, сотен миллионов смертей и десятков миллиардов трагедий — это уже поражение, на искупление которого уже брошены все возможные ресурсы.

⁂

Базальная (от слова «базис», основание, фундамент) уверенность, — это допущение открытости мира к реализации твоего желания, эту уверенность можно даже назвать трансцендентальной предпосылкой: конструктивный выбор основывается на допущении гармонии, согласованности, наличия закономерностей в мире; это ощущение мира как целого, связанного, — мистическое переживание единства. Таким образом выбор неопределённости сам представляет собой проект, отпечаток, фотографию, — концепт, — слепок этой гармонии, ноту в общей партитуре. И реактивная ракета психики отталкивается от концептов также, как музыка «отталкивается» от нот.

Ресентиментом движет страх перед желаемым и ненависть к себе из–за этого страха. Фрустрация его возникает не потому, что цель слишком далека, а потому что он боится её не-достичь, он боится поражения, боится ошибки, боится того, что недостаточно хорош, чтобы обладать желаемым, — что он его не достоин, что у него нет средств выражения этой гармонии или что она лишь вымышленная.

Следуя логике Ницше, это обвешанный хламом культуры — стереотипами, ярлыками, традициями, рабской моралью и т.д. — верблюд, боящийся расстаться со своим барахлом, скинуть его со своего обмякшего горба.

Но и если он его скинет и трансформируется в рычащего льва, готового бросится глотку любому, — нужно помнить, что и фаза льва — не конечная, за ней следует фаза младенца — истинного Творца, полностью открытого к миру.

Концептуальные структуры ницшеанского становления сверхчеловека созвучны с гегельянской диалектикой рабства и господства, с марксисткой классовой борьбой, с кожевовской борьбой за признание и даже, что уже значительно более удивительно, с грофовскими пренатальными матрицами: глубинное переживание неполноценности как базальной «фрустрации», отчуждение от вещи, от объекта желания, от сакрального, от Вечности и Золотого века — падение — заставляет изначального «раба» озлобиться на весь мир, — мир предстаёт враждебным, заговорческим, ущемляющим, сжимающимся, тесным, грязным, глупым, — просыпается злоба на людей вокруг, начинаются обвинения, самоутверждение, авторитарная риторика, включаются защитные реакции. Фаза льва, — это фаза борьбы, где каждый — враг.

В итоге, цель этого бунтующего «раба» — не свобода, но господство над другими «рабами». Ресентимент не хочет конца рабства, он хочет мщения, он сам хочет усесться под дамоклов меч власти в любой доступной форме, — это объясняет репрессивный характер революционного правительства. Ресентимент мечтает навязать всем его представления о благе, — в этом его идеализация, потому всё, что не проходит «фильтрацию» вытесняется как ничтожное, достойное лишь немедленной гибели.

Ресентимент хочет доказать всем, что он не просто достоин власти, но, что он самый достойный, единственно достойный — это форма его легитимизации и одновременно с этим самоутверждение за чей-то счёт. Ресентимент апеллирует к абсолютным ценностям, гипостазируя трансцендентальную предпосылку, вербализируя мистическое в совершенно бессмысленной и пустой по содержанию форме. Нарцисс хочет своего мстительного торжества в его Тотальности, он жаждет диктата его всеохватывающего Я: это суть авторитарной по природе революции ресентимента.

⁂

Никакие качественные изменения невозможны в системе, где управляющие функции захватывает ресентимент путём коллапса. Так футбольные фанаты не могут повлиять на исход матча погромами (только если в худшую сторону, это особенно актуально для периода Первой мировой войны).

Качественные изменения означают разрешение внутрисистемных противоречий в принципиально новой форме, интегрирующей эти противоречия как источник свободной энергии — энтропии, которая систематически направляется на развитие и рост системы, а не на аккумуляцию вытесненной проклятой доли.

При коллапсе старая система просто перестаёт существовать, а из её оторванных кусков начинает сшиваться новый авторитарный «франкенштейн», лишённый души. Лучшим примером служат практически все социалистические революции. Это не развитие системы, и даже не «обновление», это пересборка ядра по тем же самым алгоритмам, только в ускоренном режиме. Это строительство системы на тех же противоречиях, только на основаниях травмы и трагедии, — этот тот же самый «софт», но только уже в разбитом после падения с 17-го этажа компьютере, где поменяли лишь блок питания.

Революция, если под этим подразумевается в известном смысле слова прогресс, т.е. «изменение к лучшему» (а не ещё один кружок по старой трассе) — это постепенное развитие, постепенное изменение, а не резкий скачок.

Это количественное изменение, которое неизбежно приводит к качественному. Это путь, который должен быть пройден. Это разворачивающееся становление, где цикличное движение по окружности омута медленно начинает подниматься над болотом, делая виток и превращаясь в прогрессирующее спиральное движение «к общему благу» — в целеполагающий праксис, — к общим ценностям.

Но «общность» этих ценностей, имея характер Тотальности, Абсолютности, Всеобщности — идеализируется. Всё это лишь громкие словам за которыми стоят авторитарного толка требования, жаждущие мщения.

Если верить старику Адаму Смиту, то эффективность экономики может быть измерена тем, насколько каждый удовлетворяет свои собственные потребности, исходя из своих собственных ценностей, — насколько каждый следует своему желанию, ведь эгоистические стремления человека в общности рынка оборачиваются целенаправленным движением к общему благу.

Здесь хорошо видно, что костлявая, «невидимая» кощеева рука рынка, которая гармонизирует общую эгоистическую какафонию в полифонию общего блага — это тоже трансцендентальная предпосылка.

В эту предпосылку гармонии, где из общего массива спроса рождается жемчужина предложения — упираются не только понятия аутопоэзиса, синергии, самоорганизации, но и понятие системы как таковой. В этом ракурсе система ценностей должна быть открытой и самоорганизующейся, погружённой в постоянный поток энтропии. А это, по сути, — психика.

⁂

Таким образом, общие ценности выявляются только внутри совместной, коллективной практики, направленной на их поиск — на поиск консенсуса, гармонии, согласия внутри конфликта.

Т.е. внутри полифонии публичного, внутри интерференции различных позиций, соотносясь друг с другом в открытом резонансе, общие ценности проявляются как относительно устойчивый интерференционный контур. Таким образом любой конфликт выявляет ценности, вокруг которых солидаризируются, — потому каждый конфликт стремится к разрешению в общей гармонии, в глубинном согласии так же, как доминанта в гармонической последовательности стремится к разрешению. И любая попытка замять, вытеснить конфликт, как и попытка его высмеять, обесценить, смешать с грязью, обвинить, — всё это стремление к авторитарному подавлению, где целенаправленно маргинальное мнение приносится в жертву, накапливая тем самым проклятую долю отчуждения. Потому власть большинства терпит фиаско.

При власти большинства желания т.е. реальные потребности внутри рынка фрустрированы и бездну отчуждения заполняют симуляциями, дофаминовыми «конфетами», обещающими, но никогда не доставляющими удовлетворение. Это способ манипуляции спросом под давлением страха. Симуляция, искусственная стимуляция желания, которая в итоге симулирует и ценность.

Парадокс гедонизма, который известен как «гедонистический бег на месте», — это бег в колесе, в которое человек залезает сам. Это динамо-машина западной экономической модели, будучи насаженной на постсоветские руины, превратила современную российскую действительность в болото, — именно она раскручивает этот омут.

Эволюции требовались миллионы лет постепенных мутаций для того, чтобы появился новый вид в общем природном разнообразии. Чтобы найти, сформировать и утвердить новые ценности, которые флагом будут вселять в людей уверенность в собственных силах, возвращать им ценность их желаний, мечтаний и уважения к себе и окружающим, — необходима длительная и целеустремлённая практика, которая и станет генератором, осциллятором новых ценностей.

Их можно только культивировать, но не насаждать. Только так ценность способна стать неотъемлемой частью ментальности. Только так невроз из паучего кокона страхов и сомнений превращается в источник нового опыта, в источник силы, знания и мудрости, а омут разворачивается в созидательный вихрь.

Именно поэтому от невроза нет универсального лекарства, — это дело многочисленных выборов, которые каждый из нас совершает день за днём, час за часом, — особенно в критических, конфликтных ситуациях.

⁂

Революция — это революция сознания.

Революция это жертва, — да, — но жертва, в которую приносишься лишь прежний ТЫ. Жертва, в которую приносятся твои страхи, твой ядовитый фрустрированный гнев, который разъедает изнутри, твои вечные сомнения, твоё нескончаемое чувство вины, твоя мнимая неполноценность, — всё то, что пытается своими костлявыми пальцами закрыть тебе глаза, уши и рот — пусть горит синим пламенем.

Делая всего один шаг, — ты делаешь шаг в Бесконечность. Жги же проклятую долю на костре Вечности.

«Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтоб он уж возгорелся!»

Пусть огонь Вечности возгорится в каждом сердце, пусть каждый разрубит бичева бурлацкой ноши вины и сомнения, и шагнёт от них прочь в бездну своего отчуждения, — шагнёт в Неизведанное за тем, что Желает там обнаружить его пылающее Сердце. Пусть факелом оно освещает нехоженые тропы в непроторенном Лесу Жизни.

Услышьте же песню своего пылающего Сердца, друзья, — как зовёт оно вас в путь, камертоны нового дня?

Не нужен бунт, не нужны угрозы и ультиматумы, — все это пена, да пепел вулканический. Толпа слепа и глуха не меньше спящего. Игнорируйте провокаторов, будьте мудрыми!

Борьба — это борьба с собственными страхами и сомнениями, — это борьба с с доисторической раковиной, из которой нам предстоит вылезти. Это борьба со старой дряхлой кожей, из которой всем нам предстоит родиться заново или же умереть в её коконе.

Лишь собственный путь ведет к источнику Жизни и Таинства, лишь на нём обнаруживается подлинная свобода, свобода выбора, свобода выбора себя самого и мира, в котором ты хочешь жить.

Созвучны ли наши решения, резонируют ли наши действия? Есть ли у нас общие ценности? Видим ли мы друг друга? Наше собственное счастье зависит только от нас. Сбросим же кандалы прошлого и вместо привычной цепи поводыря возьмем в руки забытые поводья Жизни!

Тронемся же в путь навстречу Вечности, и в пути запоёт наше пылающее Сердце свою зовущую песню в полный голос! Да ухнем, да ещё разок ухнем, да побасистее

Каждый день — Революция!