Английская версия / English version
«Sign of the Times» — наша новая серия разговоров с японскими художниками, которые работают с темой памяти и связанных с нею травм, затрагивая самые разные страницы истории своей страны. Нам интересно обратиться к их опыту и проанализировать как разные поколения художников взаимодействуют с наследственным багажом своей страны.
Вторая беседа этого цикла — это одновременно личная история, но в тоже время и коллективная, затронувшая судьбы несколько десятков тысяч людей в США и соседних странах в период Тихоокеанской войны. Этот эпизод, связанный с чрезвычайным уровнем неприятия и трагизма, не так широко известен в России, хотя и в нашем контексте происходила подобная история с лагерями для интернированных японцев в Сибири. Чрезвычайный указ № 9066, подписанный Рузвельтом в начале 1942 года разделил жизнь сразу нескольких поколений японцев на до и после. Множество людей, которые оторвались от своей родной земли и мечтали обрести дом в США, столкнулись с жесточайшей реальностью и были насильственно распределены в лагеря для интернированных, что в спешке строились сразу в нескольких штатах. Многие из этих людей пытались отстоять свое право, работу и дом, кто-то пытался доказать лояльность и даже вступить в американскую армию, что стало возможным только ближе к концу военной кампании, но попытки в большинстве своем были тщетны. Волна расовой ненависти разливалась особенно сильно, если учесть, что исходила не только снизу, но и с властного верха. Как вы узнаете из нашей дальнейшей беседы подобное происходило не только в США, но и в соседних странах, Канаде и Перу. Потерянные кусочки жизни объединили сразу несколько поколений, который, когда даже вся эта история подошла к концу, продолжали бороться за то, чтобы гордо признаваться себе и всем, что они принадлежат сразу нескольким странам. Многие потеряли все то, что было в их прежних жизнях, не только в бытовом плане, но и ощущение своей принадлежности к стране, которая так с ними поступила, поэтому потребовалось много времени на то, чтобы обрести свою жизнь заново. Множество детей не только провели свои первые годы в барачных условиях, но и были рождены в лагерях, и во многом благодаря к этому, впоследствии были образованы общественные движения, которые боролись за то, чтобы всем пострадавшим сторонам были принесены извинения и выплачены компенсация. Это случилось только лишь в 1988 году, чуть больше сорока лет потребовалось на то, чтобы восстановить формальную справедливость и сделать эту историю видимой на
Свидетельства этой несправедливости были зафиксированы и в мире искусства, особенно теми, кому лично пришлось пройти лагерную жизнь, но и спустя десятилетия находятся те, кому эта история не безразлична. Сегодня мы поговорим о вкладе Айсукэ Кондо, художника, который уже почти десятилетие занимается исследованием этой темы, обращаясь к истории своей семьи и тех людей, что стали жертвами этих событий. Как никогда важно держать в уме те истории, что происходили в относительно недавнем прошлом, поскольку они указывают нам на событийный паттерн и его возможные последствия. Кондо возвращается не только в воспоминания о своем дедушке, пытаясь отследить его судьбу, но и в буквальном, физическом ключе, он отправляется обратно в те места, которые ранее служили местом боли и прерванного времени. Особенно важно то, что он полагается и на физическую составляющую воспоминания, что несут за собой артефакты того времени, именно они в совокупности с теми местами, которые могли быть уже освоены и зажить другой жизнью, возвращают нас в осязаемое прошлое и обозначают клубок судеб тысяч людей. В работах Кондо есть рациональная ностальгия, без излишней сентиментальности, она сопровождается рассуждениями о том, в каком месте сталкивается прошлое и настоящее, жизнь и смерть, реальность и воспоминание. Искренне надеюсь, что эта беседа покажется очень информативной для тех, кто захочет узнать истории людей, прошедших через эти события, и более подробно познакомиться с проектами Айсукэ Кондо.
Я искренне признателен и благодарен Айсукэ Кондо за его время, уделенное нашей беседе, а также рассудительные и подробные ответы.
Интервью с Айсукэ Кондо
GE: Расскажите, пожалуйста, перед тем как вы начали исследовать весь этот пласт информации, связанный с лагерями и историей ваших предков, эта тема как-то звучала в вашей семье?
AK: Прадед мало рассказывал своей семье о том, как жил в лагере для интернированных во время Тихоокеанской войны, поэтому они знали немногое. Он собирал наконечники стрел и гончарные изделия, сделанные коренными американцами в лагере в Юте. Тогда я лишь слышал, что он провел там много времени и затем попал в Топаз, военный лагерь для интернированных. Моя бабушка узнала довольно много о 47-летней иммигрантской жизни моего прадеда в США, поэтому я иногда слышал эти истории от нее. Мой дедушка родился в США и вернулся в Японию со своей прабабушкой, но они мало что говорили об этом. И пару раз слышал об этой истории от своего отца.
GE: Помимо истории вашего прадеда, которому пришлось пережить лагерный опыт, были ли у вас ещё
AK: Я заинтересовался жизнью своего прадедушки впервые через восемь лет после того, как поселился в Берлине. После окончания художественного университета в Берлине я зарабатывал писательским делом, а также в течении некоторого времени убирал гостиничные номера. Пока я мыл ванну, то заметил в сливе комок светлых волос, в тот момент мне показалось, что жизнь моего прадеда пересекается с моей. Дело в том, что от своей бабушки я слышал, что мой прадед до войны работал в прачечной, а после войны уборщиком. По этой причине мне показалось, будто я заново прожил какую-то часть его жизни, очень странное чувство. До тех пор я думал, что придерживался космополитического взгляда на свою идентичность, будучи художником. И я также был уверен в своем статусе “элиты”, который проходил обучение в художественном вузе за рубежом, однако, я одновременно был и иммигрантом, а значит меньшинством. После этого эпизода я понял, что не знаю свою историю и решил заняться исследованием эпохи своего прадеда. И начал я с исследования содержания людей в лагерях для интернированных во время войны на Тихом Океане, я был потрясен, узнав подробности всех этих историй и начал полномасштабное исследование и создание работ, основанных на этой теме, в 2013 году.
GE: Как вы проводите свои исследования в США? Насколько открыты архивы и возможен поиск информации, доводилось ли вам сотрудничать с сообществами тех японцев, что занимаются сохранением этих историй?
AK: В Соединенных Штатах я оставался в основном в
GE: Какого это ощущать, что часть мест уже обжиты и там находятся совершенно другие здания, а
AK: Лагерь для интернированных, в котором находился мой прадед, находится примерно в 3 часах езды от
GE: Меня также поразило в свое время, что многие японцы подверглись перемещению в лагерь не только в США или соседней Канаде, где, как я понял отношение и ситуация были даже хуже, но и такие страны, как Перу, выдавали японских граждан в США. Насколько был широк ареал этих трагических событий?
AK: В Канаде на тот момент было более 21000 канадцев японского происхождения, проживавших на Западном побережье, они были депортированы оттуда и отправлены в лагеря для интернированных в Канаде. А японские мигранты, которые жили в Южной Америке, были отправлены в американские центры содержания японцев , большинство из них было из Перу, около 1800 человек. Что до 150000 тысяч американцев японского происхождения, которые проживали на Гавайях, то существовал план и по их отсылке в лагеря, но к тому времени, они составляли порядка 40 процентов от общей популяции Гавайев, и это был уже вопрос экономического свойства. По политическим причинам более 2000 человек было отправлено в центры на Гавайях и в лагеря на материковой части США.
GE: В вашем видео “About M K” также становится известно, что ваш дедушка в результате студенческой мобилизации был отправлен на войну в Китай и провел там два года. Вы как-то исследовали эту историю вашей семейной биографии и как сложилась судьба вашего дедушки после окончания войны?
AK: Мой прадедушка был очень бережливым человеком, в Японию он привез множество фотографий, писем и других важных документов своего американского периода. Среди них были и письма к/от дедушке/и, который рос в Японии с самого раннего детства и был затем призван на войну будучи студентом колледжа. Я слышал, что он был в подразделении, которое занималось охраной железных дорог. Дедушка редко рассказывал о своем военном опыте. Одна из телеграмм деда прадеду, которая датируется июлем 1946 года, говорит о том, что ему понадобилось некоторое время, чтобы добраться до Японии после войны. После же войны ему в письме сообщили, что Соединенные Штаты аннулировали его американское гражданство.
Я думаю, что правительство лишило моего деда американского гражданства за то, что он отправился на поле боя в качестве японского солдата, это было неизбежно. Если бы он сохранил американское гражданство после войны, он мог бы вернуться в Америку, где в то время жил его прадед, и тогда меня бы не существовало. Меня не обижает тот факт, что моего деда посадили в лагерь, но я злюсь на это. Дело не только в американском правительстве того времени, но и в расизме общества. Я также зол и на японское правительство, которое бросило 120000 тысяч своих граждан, напало на
GE: Лагерный опыт лёг в основу работ многих художников и фотографов, которые прошли через них. Особенно вспоминается Генри Сугимото, Тиура Обата, Минэ Окубо, Тоё Миятакэ, а также ряд рисунков и ремесленных работ, которые делали простые люди, искусство гаман. Впрочем, были и те, кто избежал подобной участи и занял видное место в
AK: Совместный проект с Таро Фурукатой в 2016 году был посвящен несостоявшемуся плану Исаму Ногути по постройке мемориала в Мемориальном парке мира в Хиросиме. Исаму Ногути жил в
GE: Насколько важна эта тема для ваших родственников, как они относятся к вашему проекту?
AK: Думаю, что мои родственники с нетерпением ждут результатов моего проекта. Мне было важно узнать историю своей семьи и увидеть, как войны прошлого разрушали повседневную жизнь людей, как живущим за границей приходилось переосмысливать себя. Меня очень интересовала история моего прадеда.
GE: А что вы можете рассказать о явлении послелагерного молчания, когда любые свидетельства и опыт пережитого обычно замалчиваются и скрываются до тех пор, пока уже сами наследники не находят какие-то вещи?
AK: Что касается истории задержания 120 000 американцев японского происхождения, то у правительства США в то время не было запрета на обсуждение данной темы. После войны многие американцы японского происхождения, первое и второе поколение (Иссэй и Ниссэй), мало рассказывали о своем лагерном опыте. Однако, что касается интернирования перуанских японцев и ряда других вопросов, то прошло достаточно времени, прежде чем эти факты стали достоянием общественности. К 1960-м годам третье поколение (Сансэй) стало активно участвовать в студенческом движении и постепенно началась общественная кампания, нацеленная на пересмотр истории и требование компенсации.
GE: Вам не кажется, что эти события: разрушение привычного образа жизни, пребывание в лагере и попытки после него встать на ноги — отняли годы жизни у тех, кто мечтал строить свою жизнь в США и даже быть полезным для своего государства. Как долго продолжалась стигматизация людей после лагерного опыта?
АК: Мне рассказывали, что после войны уровень дискриминации был очень высок. По этой причине многие американцы японского происхождения пытались ассимилироваться в американском обществе, стать «образцовым меньшинством». Слово «стигма» очень сложное. Его применение может сильно разниться: первое поколение (иссэй), японцы, и второе поколение (ниссэй), американцы, и я думаю, что это будет меняться в зависимости от того, с какой стороны на это смотреть. С социальной стороны большим событием стало то, что был принят Закон о гражданских свободах 1988 года и были выплачены компенсации в размере 20 000 долларов бывшим заключенным, которые тогда ещё были живы…
Мне сложно рассказать об этом подробнее, поскольку я не вырос в этом обществе, но опыт интернирования был связан не только с потерей работы и собственности, но и идентичности, достоинства и свободы. Думаю, что это было негативное наследие, о котором многие не хотели говорить, поскольку они были ограблены, во всех смыслах. По крайней мере, для моего прадеда это был унизительный опыт, когда он приехал в Соединенные Штаты как иммигрант, мечтающий об успехе, и был лишен собственного достоинства и свободы. Я думаю, что лагерный опыт американцев японского происхождения имеет сильную расистскую почву, поэтому мне, возможно, было бы неловко говорить об этом.
GE: Чтобы вы ответили тем, кто сказал бы: «ну может и не все они представляли опасность, но ведь могли бы»? Как вы относитесь к этому «возможно», которое чаще всего и творит все эти беды и причиняет страдания?
AK: Даже на Западном побережье в то время американцев немецкого и
GE: На ваш взгляд, возможно ли как-то объединить лагерный опыт и истории японцев в США и Сибири, корейцев и китайцев в Японии, чтобы просто поговорить о том, что война всегда разрушительна для всех участвующих сторон? Или разный характер обстоятельств не сделает возможным эту беседу?
AK: Война разрушает все и оставляет раны в сердцах людей на поколения вперед. И я думаю, что причина номер один этого «разрушения» — неправильные решения глупых властей, сопровождаемые идеей империализма и расизма. Когда-то Япония вторглась и колонизировала другие народы посредством своего империализма, нанеся людям незаживающие раны. А расизм был со стороны Соединенных Штатов, которые помещали в лагеря американцев японского происхождения и бездумно сбрасывали атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. И даже сейчас, в 2022 году, в этом мире все еще происходит разрушение и войны, и это очень ранит мое сердце.
GE: За время работы над этим проектом и открытием для себя этой темы, стали ли вы задаваться вопросом о том, что для вас значит быть японцем? Какую роль играет национальность в настоящем?
AK: Этническая и национальная идентичность очень сложны, и, исследуя японо-американскую историю, я чувствую, что американцы японского происхождения всегда колебались между этими двумя идентичностями. И я думаю, мы всегда должны учитывать тот факт, что их очень легко использовать в политике. Например, что такое “быть японцем”? Отвечая на вопрос, я думаю, что в современном обществе нет ничего, кроме значения национальности, но люди склонны хотеть более духовной атрибуции, и иногда политики пытаются манипулировать этими эмоциями людей.
GE: Какова наша общая ответственность перед сохранением личных историй тех, кто прошел через тяжелейшие испытания, вызванные ходом истории и войной? Какое место занимает память и коммуникация между поколениями?
АК: Когда мы изучаем историю прошлого, мы склонны сосредотачиваться на больших событиях и вещах, не замечая большинства. Однако, в этой истории жизни бесчисленного множества людей включены, но и в то же время их повседневность разруша бесчисленными войнами. Мы не должны забывать, что в истории есть много отдельных голосов, когда мы теряем этот взгляд или отношение, то я думаю, что люди начинают модифицировать историю и верить в собственное, удобное для них повествование. Я думаю, что очень важно наследовать и сохранять личную историю.
