Специально к приезду куратора серии «Платон и Ко», профессора Сорбонны Жан-Поля Монгена в Россию издательство Ad Marginem продолжает мини-проект, в рамках которого будут опубликованы пять текстов российских философов о книгах из этой «недетской» детской серии.

Серия «Платон и Ко» выходит в совместной издательской программе с Музеем современного искусства «Гараж». На данный момент изданы: «Безумный день профессора Канта», «Призрак Карла Маркса», «Носорог Витгенштейна», «Влюбленный Сократ» и «Маленький театр Ханны Арендт».

Стас Наранович о книге «Влюбленный Сократ»

«Пир» — один из самых знаменитых диалогов Платона, стоящий у истоков интеллектуальной истории западной цивилизации. Именно с него у многих начинается знакомство с Платоном и центральной фигурой диалога, его учителем Сократом. Само устройство «Пира» таково, что его принимаешься читать как художественное произведение, а не философский трактат, хотя последним он является в не меньшей степени. Как писал один из основателей истории античной философии Теодор Гомперц, «Платон в своем “Пире» дал чудный образец мимической поэзии и философской глубины». «Влюбленный Сократ” пытается передать и то, и другое, являясь практически подстрочным пересказом «Пира» для детей.

Как и к любому другому диалогу Платона, к «Пиру» можно подступиться десятками различных исследовательских траекторий. Из них выделяются два основных и довольно разных (но не противоречащих друг другу) способа анализа; оба уходят корнями в разные части диалога.

В первом и наиболее очевидном случае предполагается, что «Пир» (как и «Федон»), прочитанный как свидетельство развития Платоном своей собственной философии, — это в первую очередь пролегомены к теории идей, то есть к признанию существования такой непротиворечивой познаваемой реальности, которая лежит в основании чувственных восприятий. Для аргументации в пользу существования идей Платон использует знаменитую иерархию красоты, доступно изложенную и в самом диалоге, а тем более во «Влюбленном Сократе»: «Сократ, — сказала мне однажды Диотима, — любовь — это движение вперед, лестница с идущими вверх ступеньками, переход от плотской любви к высшему принципу. Она вдыхает жизнь в тело, наделяет его грацией, очарованием и красотой. Эрот действует постепенно: он любит тело, прекрасное тело. Затем возникает любовь к двум прекрасным телам, которая перетекает в любовь ко всем прекрасным телам. На последнем этапе Эрот от любви к красоте тела возвышается до любви к красоте души, к законности, наукам и речам и наконец достигает наивысшей цели — любви к идее Прекрасного. (…) Идея Прекрасного неизменна, она присутствует во всех красивых вещах, но неравнозначна вещам. Ее различает лишь око разума».

Но в задачи «Влюбленного Сократа», конечно, не входит знакомство детей с онтологией Платона — хоть серия, в которой вышла книга, и называется «Маленькие Платоны». «Влюбленный Сократ» — это пересказ «Пира», оказывающегося памятником Сократу, а не только ступенькой к Платоновой философии. Вопрос в том, какому Сократу: исторической фигуре или платоновскому герою? С одной стороны, против первой версии — дата создания «Пира», входящего в корпус диалогов периода зрелости, которые написаны в 385-370 гг. до н.э. после первой сицилийской поездки Платона к тирану Дионисию Старшему. Один из главных сократоведов Грегори Властос не относит этот диалог к так называемым сократическим, из которых можно эксплицировать исконно Сократову философию, и считает, что в «Пире» фигура Сократа уже чересчур сильно подвержена платоновским контаминациям.

С другой стороны, все же есть добротные резоны считать, что в «Пире» Платон запечатлел если не философию учителя, то его основные черты и биографические детали (имеющие, впрочем, непосредственное отношение к философии). Повод для такой интерпретации, естественно, дал сам Платон, введя к последний части диалога персонаж пьяного и влюбленного Алкивиада, прерывающего череду похвальный речей Эроту и читающего панегирик самому Сократу, которого уподобляет божеству любви: «Диотима говорила о Сократе! Не об Эроте! — кричит он во все горло, — И если начистоту, друзья мои, Сократ — истинный чародей, колдун, храбрец в лохмотьях. Он богат духом, хотя у нет ни денег, ни именитых родителей!».

Алкивиад тут вторит Диотиме, рассказывающей миф о рождении Эрота, зачатого «на дне рождении Афродиты, богини красоты. Его родителями были богиня бедности Пения и бог изобилия Порос. От них Эрот унаследовал, с одной стороны, практичность, ум и богатство, а с другой — склонность к бездомности, скитаниям и неряшливости. (…) Эрот — не бог и не человек, а нечто среднее между божественным и человеческим. Это дух, мерзкий и в то же время прекрасный. И поскольку он не мудр и не невежественен, не красив и не безобразен, его нельзя причислять к божествам».

Некоторые из эпитетов, адресованных в «Пире» Эроту и переадресованных Алкивиадом Сократу, верифицируются тем, что повторяются в других свидетельствах о Сократе — например, «Пире» Ксенофонта; истинность иных подтверждается самой традицией: киникам, этим бездомным в лохмотьях, неоткуда было бы взяться, если бы их философия не вылупилась именно из сократизма.

«Влюбленный Сократ» старается передать этот пафос личности учителя Платона — он задумчив, отважен, по любым меркам привлекательнее и интереснее сотрапезников; и книга завершается поистине сократической нотой: «Жизнь без любви превращается в муку. Жизнь без философии лишена самого содержания. Да, я влюблен. Я люблю философию, ибо философия есть любовь к подлинной жизни». Но в сущности к ней тот же вопрос, что и ко всем прочим книгам серии, — способна ли она правда увлечь десятилетнего? Насколько этот иллюстрированный Сократ готов стать сказочным героем ребенка, — таким же, как Фродо, Поттер или семейство Певенси? Достаточно ли в этой небольшой книжице той таинственной силы, которая сначала делает персонажа проводником по волшебным мирам детства, а после поселяет на задворках сознания растущего читателя? Ответить на это сможет только юный сократик — ему-то и полагается писать настоящую рецензию. А мы пока что вспомним скептически настроенного ученика Сократа: «подростки, едва вкусив от таких рассуждений, злоупотребляют ими ради забавы, увлекаясь противоречиями и подражая тем, кто их опровергает», а посему к диалектике следует подпускать, только когда им исполнится тридцать лет. «Но здесь требуется величайшая осторожность, мой друг».

Стас Наранович — философ, журналист