В первом томе «Капитала» Маркс уделяет большое внимание детскому труду: описывает чудовищные условия, в которых трудятся английские дети-шахтёры; исследует, как использование детского труда подтолкнуло развитие машинного производства; анализирует фабричный акт, устанавливавший для детей нормы соотношения времени обучения и труда. Это внимание само по себе принципиально важно — оно отвечает тому, что Эрнст Блох называл «тёплым потоком», той освободительной интенцией, которая необходимо присутствует в марксизме и которая обусловливает наше «пристальное внимание к униженному, порабощенному, заброшенному, презираемому человеку». Иными словами, здесь даёт о себе знать гуманистический пафос, который, я полагаю (вопреки Луи Альтюссеру, утверждавшему и приветствовавшему у зрелого Маркса «разрыв со всякой философской антропологией и со всяким философским гуманизмом»), сохраняется у Маркса даже в «Капитале».
Тема детства — как раз одна из тех, на которых научность и строгость зрелого Маркса очевидно сбоят. Сложно приписывать имморализм и антигуманизм мыслителю, который пишет о трудовой эксплуатации ребёнка как о «превращении детской крови в капитал». Трудящийся ребёнок на фабрике оказывается, согласно Марксу, обречён на интеллектуальное одичание, «искусственно производимое превращением незрелых людей в простые машины для фабрикации прибавочной стоимости». Такое принуждение к дикости он отличает от «первобытного невежества, оставляющего ум девственно-нетронутым, но не причиняющего вреда самой его способности к развитию, его естественному плодородию» — перед нами поэтичный синтез образов ребёнка и дикаря совершенно в духе Руссо.
Отметим также ещё одну реплику Маркса о детстве, выделяющуюся своим лирическим регистром. В «Экономических рукописях 1857—1859 годов» он начинает оправдывать наше право наслаждаться древнегреческим искусством (условием расцвета которого был рабовладельческий строй) со следующих слов: «Мужчина не может снова превратиться в ребенка, не впадая в ребячество. Но разве его не радует наивность ребенка и разве сам он не должен стремиться к тому, чтобы на более высокой ступени воспроизводить свою истинную сущность? Разве в детской натуре в каждую эпоху не оживает ее собственный характер в его безыскусственной правде?» Ребёнок предстаёт здесь как выражение истины своего времени, а древнегреческое искусство ценно для Маркса тем, что принадлежит «нормальному» и незабвенному детству европейского человечества.
Возвращаясь к «Капиталу», нужно выделить три вопроса, которые Маркс затрагивает, когда говорит о детстве. Во-первых, широкое применение женского и детского труда, способствующее распространению машинного производства, служит для него важнейшим свидетельством тенденции к тотальному подчинению жизни рабочего капиталу:
«Потом мы видели, как машины, присваивая женский и детский труд, увеличивают человеческий материал для эксплуатации капитала, как они, безмерно удлиняя рабочий день, захватывают всю жизнь рабочего и как, наконец, их развитие, позволяющее производить чудовищно возрастающие массы продукта все в более и более короткое время, служит систематическим средством для того, чтобы в данный период времени привести в движение больше труда, т. е. чтобы все более интенсивно эксплуатировать рабочую силу».
Благодаря вовлечению детей и организации комбинированного рабочего персонала удаётся сломить то сопротивление, «которое в мануфактуре мужчина-рабочий еще оказывал капиталу». Такая масса трудящихся в своей гетерогенности подобна самому обществу, она состоит из тех же элементов, тем самым существование рабочей силы как товара оказывается ещё менее отличимо от общественной жизни — это можно счесть первым шагом к современной ситуации, при которой достигается совпадение отчуждённого труда с самим образом жизни (и при которой, если верить Паоло Вирно, как раз инфантильность и становится одним из определяющих качеств городского множества как трудящейся массы).
Во-вторых, в разборе фабричного законодательства Маркс не просто касается вопроса о воспитании, но формулирует утопическую интуицию педагогики будущего. Хотя английское постановление о воспитании, согласно которому образование объявляется обязательным условием допуска ребёнка на фабрику, принято в интересах капитала и в оправдание несправедливой эксплуатации детского труда, его важное достижение — в наглядной демонстрации возможности соединять обучение и труд в интересах ребёнка. Согласно результатам инспекций, «фабричные дети, хотя их обучают вдвое меньше, чем школьников, регулярно посещающих школу днем, тем не менее успевают пройти столько же, а часто и больше». Маркс приводит в пример «Новый институт для формирования характера», который был открыт Робертом Оуэном при фабрике в
«Из фабричной системы, как можно проследить в деталях у Роберта Оуэна, вырос зародыш воспитания эпохи будущего, когда для всех детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с преподаванием и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения общественного производства, но и как единственное средство для производства всесторонне развитых людей».
Более подробно своё видение трудового воспитания Маркс за год до выхода «Капитала» изложил в инструкции для делегатов Международного Товарищества Рабочих. Фрагмент о детском труде начинается со следующих слов: «Мы считаем тенденцию современной промышленности привлекать детей и подростков обоего пола к участию в великом деле общественного производства прогрессивной, здоровой и законной тенденцией, хотя при капиталистическом строе она и приняла уродливые формы». Далее Маркс описывает, как трудовое воспитание следует организовать «при разумном общественном строе»: трудиться должны дети обоих полов начиная с девяти лет, разделённые на группы по возрасту; этому распределению должен соответствовать «постепенно усложняющийся курс умственного и физического воспитания и технического обучения»; оплата расходов на школы частично будет покрываться за счёт реализации продукции, которую производят дети: «Сочетание оплачиваемого производительного труда, умственного воспитания, физических упражнений и политехнического обучения поднимет рабочий класс значительно выше уровня аристократии и буржуазии». Марксово видение детского труда не отличается фурьеристской утопической экстравагантностью, и в отношении детей рабочего класса меры по организации политехнического труда-обучения он предлагает принять как можно скорее:
«…мы касаемся здесь только самого необходимого противоядия против тенденций социального строя, который низводит рабочего до степени простого орудия накопления капитала и превращает задавленных нуждой родителей в рабовладельцев, продающих своих собственных детей. Права детей и подростков должны быть защищены. Они не в состоянии сами выступить в свою защиту. Поэтому долг общества вступиться за них».
Таким образом, дети рабочих не просто оказываются товаром в глазах капиталиста, как и всякая рабочая сила, но и сами родители вынуждены обращаться с ними, как с товаром.
Наконец, в-третьих, проблематика детства и воспитания имеет непосредственное отношение к важнейшему понятию «Капитала» — воспроизводству рабочей силы. Если понимать стоимость рабочей силы упрощённо, то она составляет лишь «стоимость жизненных средств, необходимых для поддержания жизни её владельца». Однако, добавляет Маркс, к воспроизводству рабочей силы относятся не только сон, пища, одежда и так далее. Поскольку человек, собственник и поставщик рабочей силы, смертен, необходимо дополнительное условие, «чтобы он непрерывно появлялся на рынке, как того требует непрерывное превращение денег в капитал». Таким условием оказываются дети рабочих — их порождение и воспитание обеспечивает капиталу бесконечный приток ценнейшего из товаров:
«Рабочие силы, исчезающие с рынка вследствие изнашивания и смерти, должны постоянно замещаться по меньшей мере таким же количеством новых рабочих сил. Сумма жизненных средств, необходимых для производства рабочей силы, включает в себя поэтому жизненные средства таких заместителей, т. е. детей рабочих, и таким путем увековечивается на товарном рынке раса этих своеобразных товаровладельцев».
Через капиталистическую оптику репродуктивная способность человека видится лишь как физиологический коррелят способности рабочей силы создавать новую стоимость — не только всё вокруг человека, но и всё внутри человека представляет для капитала экономический интерес, а значит, нуждается в рационализации и дисциплине, расчёте и контроле.
