Северная Месопотамия. Что за ковры здесь берут, дают, сколько в них тайны? Тайны связи множественного разногообразия и единого. Разыскивать ли тайну в древнейших «первородных» прототипах фигур ковров или в метаморфозе, сшибках и модификации узоров и фактур, со-зданных разными племенами, захваченных движением кочевья и оседло-сти, войн и союзов, вытеснения и ассимиляции, экономики, социума, поли-тики, языка? Если следовать буквальному переводу с древнегреческого, «эзотерическое» — это «внутреннее», скрытое, и искать его следует в глу-бине. Однако самое масштабное захоронение Северной Месопотамии — гробница Антиоха, царя Коммагены, пуста. Величественные руины с ги-гантскими статуями богов и героев на горе Немрут Даг скрывают отсут-ствие фактического захоронения. Возвышенные глубины — одна из лову-шек для туристов и любителей тайн. Но тайна скрывается в истории пере-ходов, в ее уклоняющемся движении. Не глубина колодца, а кривизна тун-неля — вот тайна тайн. Раскачивание в парадоксе преграждает прямоли-нейное следование импликации. «Роза цветет нипочему». Без всяких при-чин зажегся красками траченный молью ковер перед Гоголем, покрывая этой малостью всю безбрежность просторов. Парадокс, определяя, не определен, раскачиваясь, беспределен — апейрон. Вхождение в парадокс обламывает непрерывный переход к следующему подобному члену ряда, обнаруживая аномалию. Мы выросли в культуре шлифования, которая последовательно выстраивала наши дела, чувства и мысли из отношений с тривиальным, гладким, упорядоченным в страты миром, перегораживая доступ к необработанным пористым поверхностям Вселенной, с которыми порой сталкивается шахтер, сталкивается реформатор Лютер, выросший в семье шахтера. Бытие не делится на сущее без остатка, для исчисления от-ношения не обойтись без иррациональных, комплексных чисел, окрестно-стей (зон нерегулярного распределения, где не работают законы евклидо-вой геометрии прямолинейного равномерного пространства) и дробной геометрии. Мы не выносим этого и заменяем поиск отношений и операто-ров связи поисками сущностей.
Сейчас над моей головой спускается фалдами килим, безворсовый ко-вер плоского плетения. Он переходил из рук в руки, становился историями этих переходов: из перегородок палатки кочевника — в военное загражде-ние, броню, щит; из щита — в саван, из савана — в плащаницу, затем в украшение ханского дворца, из украшения — в статусный предмет аристо-крата, из статусного предмета — в карту на столе ученого и философа, из карты — в товар в руках купца , из товара — в ренессансную картину Ло-ренцо Лотто, из картины — вновь в ковер, но уже ковер эпохи Оттоманской империи, пытающейся угнаться за своим отражением в зеркале Европы — и далее — в перфокарту фабричного станка — в пиксели и светодиоды на жидкокристаллических панно. Ковер — всегда ковер в деле или делах (производствах и использованиях), и нужно понять историю этих перехо-дов: щит — саван — товар — карта — перфокарта, складывающих кривизну тоннеля деформируемых глубин и высот, по которому ковер попал в твои руки: рукопожатие отсутствующего мастера (мастерицы), соткавшего ко-вер, сквозь множество рук, через которые он пришел к тебе, сообщает о том, что ты втянут в переходы, канал открыт.
Вместо ревизии номенклатуры обратим внимание на миграцию и эво-люцию фигур килимов. Для этого не будем искать прототипы, а станем развивать тоннельное видение. Среда состоит из множества живых, авто-поэтических систем с обратной связью, где важно обнаружение каналов и врат, через которые течет загадочная энергия, исчезает, достигнув цели, и возвращается в измененном виде как положительная обратная связь. Но это ведь тайна, подобная сексуальности, гневу, ужасу, боли, искривляю-щих поле сущего и проваливающих все взаимооднозначные соответствия и тавтологии туда, где смысл становится до лампочки, а крушащие энергии и силы нарастают. Догматический полюс притяжения единой модели наставляет ищущего сущности исследователя вычленить абсолютный гео-метрический реестр рисунков и проецировать его на все возможные узоры ковров, он задыхается в моделях и номенклатуре. Иначе ведет исследова-ние Лейбниц, основоположник модальной логики и философии возможных миров. Огромное множество возможных отношений между различными моделями помогает Лейбницу отдать должное бесконечной дифференциа-ции реального: каждому лабиринту — своя нить Ариадны. Он пишет в «Монадологии»: «Каждая часть материи не только способна к бесконеч-ной делимости, как полагали древние, но, кроме того, и действительно подразделена без конца, каждая часть на части, из которых каждая имеет свое собственное движение; иначе не было бы возможно, чтобы всякая часть материи была в состоянии выражать весь универсум» («Монадоло-гия», §65). «Сложные агрегаты», с которыми мы имеем дело, состоят из «собраний разворачивающихся, увеличивающихся и сворачивающихся, уменьшающихся монад». Нет разрывов между камнем, животным, челове-ком, есть лишь метаморфоза, в которой «члены этого живого тела полны других живых тел, растений, животных» и «все тела, подобно рекам, нахо-дятся в постоянном течении («Монадология», § 70, 71). Лишь разница в масштабе заставляет нас умножать сущности, не замечая ее («Монадоло-гия», §2, 37) . Лейбниц тоже хочет связать локальное с глобальным, но не через подчинение локальных явлений универсальным статическим зако-нам, а через сингулярное событие, которое сталкивает и блокирует друг в друге несоотносимые прежде ряды, дробя их друг на друге, «приспосаб-ливая один к другому» («Монадология», § 52, 53, 54) . Фрактальная онто-логия пытается распознать в явлениях, вызванных совершенно разными физическими и социальными взаимодействиями, схожую морфологию, ко-торую не замечают из–за разницы в масштабах. Скачки изобразительных паттернов ковров, рост курса на бирже, кривая эпидемий и миграций имеют отношение ко множеству других природных и социальных процес-сов: очертаниям облаков, распределению землетрясений и паводков, кла-стеризации звезд в галактиках. Фрактал строит себя через ребра и углы кораблей и мостов, зданий и звезд. Масштабы могут разворачиваться до космических. «Всяческое счастье, от которого во веки веков трепетали сердца, каждая из отдаленных преображающихся мыслей — в одно какое-то мгновение все это было лишь тенью на лбу, этой черточкой у рта, этой линией на веках, — может быть точно такими они были и прежде: пятнами, полосками звериной шкуры, морщиной утеса, углублением плода… Есть только одна-единственная, тысячекратно подвижная, изменчивая поверх-ность. В эту мысль можно когда-нибудь вместить и весь мир, и он упро-стится и задачею дастся в руки тому, кто так мыслит» [Рильке 1971: 140]. Прежний проявитель видимого на невидимом, прежний механизм рацио-нализации и вытеснения больше не работает. А как устроен новый меха-низм генерации, мы все еще плохо понимаем, несмотря на теории вероят-ностного распределения, фрактальной картины на границах нескольких аттракторов, семейства новых форм — зубчатых, запутанных, закручен-ных, расколотых, изломанных.
Попытки перейти с языка моделирования частей на язык масштабиро-вания фрагментов предпринимались неоплатонизмом, открывшим беспре-дельную границу , и герметизмом с его принципами аналогии, вибрации, колебания, ритма, бесконечно малого, покрывающего безбрежность бес-конечно большого [Странден 1914]. Инаковение Единого (неделимого, не-локализуемого, плазмы) приводит к дроблению Единого во многом на каждой ступени неоплатонической лестницы. Каждая эманация или обрат-ное ей движение вознесения — это переход через предельно неравновесное состояние колебания. Единое отделено от «Единого во многом» как дис-кретное, неделимое, нелокализуемая «черная дыра», лишенный измерений хаос, которому нет меры количества. Никакой размерностью не схватыва-ется сила хаоса, спутанный пучок блуждающих линий. Перефразируя Прокла: неделимое, нелокализуемое эманирует, искривляя вокруг себя континуум, превращая в округ, ситуацию, дом, который под действием центробежных сил может разворачиваться до космических сфер и сверты-ваться до точки, темного течения выгоревшей звезды. Непрерывность кон-тинуума — это его непрерывная делимость. Каждый следующий континуум искривляется относительно эманирующего в него. Получаем выпукло-вогнутое Гильбертово пространство непрерывно-делимого континуума. Портик Платона оказывается мешком без дна, жерлами вулканов, кувши-ном с выбитым дном, кувшинами в кувшинах, насквозь пронизанными Эросом. Различные движения бесконечности настолько перепутаны между собой, что образуют переменную кривизну Всецельности, выпуклые и во-гнутые зоны, всю ее фрактальную природу. Каждое движение пробегает весь план, сразу же возвращаясь к себе, каждое движение сгибается, но вместе с тем сгибает другие и само получает от них сгиб, порождая обрат-ные связи, соединения, разрастания, которые и образуют фрактализацию этой бесконечно сгибаемой бесконечности. Неоплатонизм открыл беско-нечность границы, складывающейся с самой собой, Гермес стал ее защит-ником. Все его перемещения связаны с граничащими регионами. Он об-ращает внимание на бесчисленное множество пространств, в которых мы живем; он постоянно в движении — вестник, глашатай, ведущий живых и мертвых вдоль и поперек просторов. Гермес подключается и отключается в бесконечном разнообразии регионов, которые он пересекает, он — бог границ и перекрестков, он размыкает и соединяет замкнутое, находя их скрытые ссылки друг на друга, он дает проход таинственной энергии, что движется перепадами, проходит врата, достигает цели и возвращается, из-меняясь в цикле обратной связи. Но Мысль движется прорывами и отката-ми, озарениями и забвениями. Прорыв, сделанный герметизмом гротеск-ного тела Возрождения, был забыт на многие века. Борьба за канал связи в Новое время ведется уже не между церковной догмой и мыслью Фичино и Мирандолы, вызывая эффекты «костров ведьм» и «казобоновой крити-ки», а между адептами «рациональной науки», пытающимися выпрямить парадоксальные магические и анимистические аспекты философии Ренес-санса в единый континуум универсального языка, избавленного от пара-доксов — извечную мечту Модерна.
Тезис
Фигуры татуировок «deg» , как называют их езиды, и рисунков кили-мов и сумахов, безворсовых ковров плоского плетения региона Верхней Месопотамии — взаимодополнительные системы, спрятанные друг в друге, они могут быть прочитаны друг через друга как конечное (тату, чертящие перекрещивание, закольцовывание, лучение звездой или солнцем, враще-ние (право и лево–сторонние спирали)) и бесконечное (многообразие узо-ров килимов) множества. Это теорема: Бесконечное может быть определе-но только через конечное. Килим и тату — двойные карты, которые чита-ются только вместе, одна к другой (см. илл. 1). Скрытые параметры одной системы проявляются при столкновении с другой. Столкновение не уни-чтожает, не вытесняет, а создает фрактальную картину вероятностного распределения на границах нескольких аттракторов. При этом линейное движение распадается на вихревые, не выпрямляемые в евклидовом про-странстве потоки, образующие циклы явлений и исчезновений. Не все яв-ления и регионы совместимы в разных редакциях мира. Сильные теории и методы управления вводят иерархии, разводящие парадоксально совпав-шие явления по разным уровням. Но мы придерживаемся слабого ситуа-тивного метода и хотим понять, как поверхность кожи и тканых ковров совмещаются, обнаруживая друг в друге код распределения процессов нынешней Месопотамии. Почему прежде периферийные узоры ковров, со-ставлявшие пояса вокруг центрального медальона, заполнили собой все поле рукодельного килима? И почему исчезающие татуировки езидов, вы-тесненных из имперской и республиканской социальной интеграции Тур-ции, вдруг, в конце XX в., проявили на коже фигуры времен неолита? Как это произошло? Для ответа мы должны прояснить наше понимания дви-жения исторических форм.
Илл 1. Фигуры татуировок езидок деревни Алакуш и фигуры вышивки восточно-анатолийского чепрака
Процесс истории в нелинейных нестабильных системах
Уклоняющееся движение истории чертит ту кривизну, которая оказы-вается более далекой, чем самое дальнее и тайное. Представление о линей-ной истории могло существовать только внутри научной парадигмы Ново-го времени. Абсолютное время ньютонианской динамики было стержнем «большой» истории. Научная революция рубежа XIX–XX вв. разбивает непрерывное прямое евклидово пространство на множество регионов су-щего, истекающих временами, относительными друг по отношению к дру-гу. Путь Одиссея усеян вихрями и водоворотами странных аттракторов, каждый шаг по направлению к Пенелопе отбрасывает его в миры цикло-пов, Цирцеи, Навсикаи. Он движется в относительном времени распреде-ления регионов реальности Эйнштейна и Пригожина. Это парадокс непре-рывно прерывного.
История содержит разные формы общественного сознания, эстетиче-ские формы, моральные нормы, максимы поведения, властные императи-вы. Все бывает «где-то», «когда-то», «с кем-то», «кому-то». Каждый реги-он имеет свой тон, ауру, атмосферу. Искусство, политика, наука, мораль историчны, не абсолютны, уместны в некотором интервале в виде письмен, плетений, узоров. Формы, в которых бесконечное разнообразие «всего» выразилось в конечном «когда-то», «где-то», «кем-то», не сменяют одна другую линейно, это вполне совместимые регионы сущего, пронизываю-щие друг друга в разных масштабах. Линейная история мира вида после-довательных смен формаций была результатом ньютонианского понима-ния времени. В основании эпистемы Нового времени лежат независимые индивидуальные четкие траектории ньютонианской динамики: Ньютон ду-мал, что тела расположены во времени. А время — абсолютная величина, текущая равномерно для всех. Тела перемещаются во времени, и мы мо-жем каждый момент зафиксировать их положение. Фрактальная онтология говорит, что тела не расположены, а распределены во времени, но не про-ходят. Но гротескное тело достигает пункт А из пункта Б не перемещением во времени, а разрастанием и сжатием. Время — это распределение энергии и вещества, оно не дает всему произойти одновременно. Время — это эн-тропия и анти-энтропия, необратимые и обратимые процессы. Тогда мы совсем по-другому понимаем расстояние, историческое событие, реаль-ность. Эйнштейн понял время как часть Вселенной, оно не может быть от-делено от пространства, в котором существует. Именно пространство и время в совокупности (названные Эйнштейном «пространство — время») создают область, регион. В персидском ткачестве система фигур изобра-жения, ткущийся узор ковра называется zemān (время), а двусторонняя ни-тяная основа ковра, на которой завязываются узлы, создающие изображе-ния — zemīn (пространство) [Diez 1938: 45]. Они всегда неотделимы друг от друга, ткут обратимые и необратимые регионы сущего.
Ньютон и Галилей, катая и бросая шары, обнаружили гравитацию, под действием притяжения которой вещи падают, одну единственную, зем-ную гравитацию. Эйнштейн обнаружил волны гравитаций, пронизываю-щие время и пространство. Аттрактор притяжения может быть не один. В зоне притяжения и динамики каких аттракторов находится то, что мы хо-тим понять, наш ковер? Илья Пригожин считал, что процесс истории тво-рится в нелинейных нестабильных системах [Пригожин 2000: 182]. Нико-лай Данилевский искал ведущий к изменениям вектор истории «не в том, как все идут в одном направлении, а в том, как все поле, составляющее по-прище исторической деятельности человека, исхожено в разных направле-ниях» [Данилевский 2001: 87]. Все существующее изменяется как очень большое тело, тонкое или плотное в различных частях. Динамические си-стемы с нелинейными взаимодействиями и нелинейными законами разви-тия, проходя состояние «предельной нестабильности», втягиваются в ат-тракторы разных порядков связей. Путь ковра похож на путь каравана — глобальное блуждание в бесконечно и непрерывно делимом, втягивание в вихри разных амплитуд колебания. Мыслить фигуры ковра — расследо-вать переплетенные миры, не выпрямляемые в едином евклидовом про-странстве, развивать туннельное видение, вместо культивируемого Новым временем взгляда с высоты птичьего полета.
Как узоры ковров и караванные пути складывают время,становясь изоморфны друг другу
Борьба за канал связи ведется постоянно (будь то религиозные войны, языки программирования, система дорог, фигуры узора). Вестернизация Оттоманской империи в XIX в. ворвалась в Смирну (нынешний Измир) с британским капиталом, строительством железной дороги Смирна — Айдин и ткацкими фабриками ковроделия. Турецкое население Смирны, как и Анатолии, никогда не превышало одной трети. Потому городу было дано прозвище «Гавур Измир», что означает «Смирна Неверная». Еврейская, армянская и греческая диаспоры составляли подавляющее большинство населения Смирны и размещались в своих кварталах. Они контролирова-ли большую часть розничной торговли, финансов, малых предприятий и прибрежной торговли, занимались скупкой и продажей иностранной ва-люты и доставкой товаров караванными путями из глубины страны в Смирну. Внедрение иностранного капитала, железных дорог и фабрик начиналось через союзы англичан с национальными меньшинствами, и к началу XX в. торговый дом «Джеймс Уиттолл» превратился во вторую империю в империи Османской, а Айдинская железная дорога — в «ма-ленькую республику» с полным управлением своими делами, независимой от малейшего вмешательства со стороны турецкого правительства. Ковро-дельная фабрика Oriental Carpet Manufacturers Company (OCM) произво-дила ковры гораздо быстрее, чем ткачихи, однако новые узоры сильно от-личались от рисунков анатолийских ковров, они напоминали ковры Обюс-сона из Франции и демонстрировали влияние искусства барокко с изогну-тыми краями, цветочными букетами, павлинами, ярко-красными и други-ми химически полученными оттенками. К чему привело столкновение двух экономик, двух машин и систем дорог?
Когда железная дорога и караванные артерии встретились, стальной хребет победил, выбил ось и трансформировал караванные пути: сеть вто-ростепенных дорог верблюдов приобрела первостепенное значение, раз-виваясь вокруг городов, через которые прошла железная дорога, тогда как главные караванные пути растаяли [Kurmus 1974: 92–95]. Встреча ручного ковроткачества с промышленным машинным производством при-вела к разрастанию периферийных изобразительных поясов рукодельных ковров на все поле изображения и к исчезновению центральных медальо-нов. Одна система вклинивается в другую, не уничтожает, но дробит ее, вызывает небывалую прежде детализацию периферийного узора, стремя-щегося заполнить собой все поле. За первые десятилетия строительства железной дороги появилось около 400 км караванных дорог, которые раньше либо не существовали, либо имели второстепенное значение, до-рог, соединяющих пригородные города с железнодорожными станциями. Подобные процессы можно отметить и в ковроделии: как по команде в об-лике масштабируемых в ручном ткачестве фигур, все более и более уточ-няющих себя в деталях, вдруг проявилось что-то столь древнее, неолити-ческое, что можно видеть в фигурах, высеченных на камнях Гёбекли-тепе, одного из самых древних поселений земли. Тела колеблются и распреде-ляются во времени, проявляя одни видимости и уводя другие в отрица-тельные измерения, фигуры и фон непрестанно движутся, флуктуируют. От эона к эону (энштейновы временно-пространственные регионы) через повторение преобразуется кодовое слово. При этом все буквы слова про-шлого уровня обновляются раньше любой буквы следующего уровня. Парадоксально, но в динамических системах прошлое обновляется раньше того, что за ним следует. Именно прошлое оказывается непредсказуемым и открывает будущее. Все наше прошлое уже впереди и все еще не опреде-лено.
Двойные карты. Код
Код никогда не принадлежит той системе, сообщение которой мы хо-тим прочесть, он выбит из нее столкновением с другой системой, он — вы-колотая точка, вокруг которой возникает «бублик» тора (простой аттрак-тор). Парадоксально: система существует только благодаря другой семио-тической системе, код которой неизвестен, который выводит за ее пределы. Одним из важных вопросов оказывается перевод содержания системы (ее внутренней реальности) на вне лежащую, граничащую с нею метареаль-ность. Метаязыки — вложенные друг в друга, пронизывающие друг друга языки, последовательности, изобразительные агрегаты разрастающегося апейрона. Мета — не сверх, а бесконечные небеса, бесконечное вложенное пространство переходов в тоннелях текущей энергии. Прорывом неопла-тоников оказалось не множество существующих форм воплощения, проти-востоящих Единому, которое знала античная классика, а сам порог, гра-ничащий с собой, фрактально разрастающийся в бесконечную границу. Код загадан в ковре, а ковер — в тату на щиколотке езидки, а тату –– на кончике иглы в жесте, а жест — в ритуале времен неолита, что вдруг нагнал мое время, вместился в мое конечное существование, я возвращаюсь, блуждаю в нем, оказываюсь транспортом «кодовых жестов», разделенных с езидками. Разговор о реальности (не выразимой ни в одном языке) все-гда ведется как минимум на двух языках; при этом один язык не должен быть абсолютно переводим на другой, иначе это просто один и тот же язык. Просторы реальности не охватываются ни одним языком в отдель-ности [Лотман 1992: 16]. «Абсолютно переводимый текст не несет никакой информации. Ценность текста в прямом смысле зависит от степени его не-понятности и непереводимости на другой язык: мы заинтересованы в об-щении именно с той ситуацией, которая затрудняет сообщение и в пределе — делает его невозможным» [Положенцев 2007]. Переход от знаковой шкалы к энергетической мистичен, немыслим, на нем ничего нельзя осно-вать, как нельзя основать дом посреди бурлящей реки, но все проходит через эту точку на кончике иглы езидки. В этой неограниченно масштаби-руемой точке, сжатой в пальцах езидки, растут вложенные друг в друга регионы, миры, исторические эпохи, в неистовом обращении космических колес и небес. Выбивая тату, она переставляет фигуры в прошлом и буду-щем одновременно. Каждый уровень превращения движущейся по кана-лам и вратам энергии в знак не отражает реальность, а кодирует ее. Ковер — это замершие жесты, тогда «кодовое слово», вернее, кодовые конфигу-рации будем искать не в абстрактной геометрии, а в окрестности его функ-ционирования, в жестах татуирующих друг друга езидок, создающих ка-налы связи проколами и знаками, приводя столь малым в движение маши-ны и народы, здесь и там, на другой стороне Земли.
«Кодовые жесты». Татуировки езидок
Выстраивая строгую архитектуру вложенных миров, пронизанных отношениями подобия, мы то и дело натыкаемся на сбой периодичности, излом изобразительных агрегатов, на парадокс — последнюю из аналогий и первую из аномалий правильных последовательностей сильной универ-сальной структуры человеческого мышления «древа познания». Опреде-ление дается сущности, которая есть суть, ствол, «кость». Эта модель де-финиции, до сих пор обитающая в различных семантических теориях, из-вестна как «древо Порфирия» (с III в. н. э.), была впоследствии усовершен-ствована Боэцием как репрезентация логических отношений. Мышление моделью древа — «древа познания», «древа жизни», «генеалогического древа», мирового древа» — сильная «универсальная» структура человече-ского мышления и практики освоения мира: ветвление из единого центра и непрерывные поиски «единого» и «первоосновы» доминируют в полити-ческих и социальных институтах, превращая власть в политику, мысль — в доктрину. Однако, похоже, в древе познания истина не вся, ствол оказался частным случаем лабиринта или логического фрактала. Отсутствие гене-тической оси — «основа» современной логики и математики как глубинной структуры. Знание не может быть организовано как глобальная и исчер-пывающая система, оно обеспечивает только локальные и временные си-стемы. Пренебрегать множественными многообразием и взаимодействием семантических полей, выстраивать иерархию — значит перекрывать виде-ние мира. Выдавать локальное за глобальное — строить рамки идеологии, так как идеология — это частичное мировидение, ложно претендующее на то, чтобы быть всем, универсальностью. Продуцируя определенный вид знаков, идеология направлена и направляет на свои прагматические цели. Но что может стать целью и телосом эпохи НТР с оружием массового по-ражения? Рассеянная «Третья мировая», что уже здесь, на Ближнем Во-стоке, в виде ли испытания нового оружия странами Европы, переброски боевиков или наркотрафика с эффектами волн беженцев и взрывов на дру-гом конце мира. В кривизне туннелей, фрактально соскальзывающих упо-рядоченных страт мира, мы ищем закон распределения процессов в реги-оне Месопотамии сегодня. Вот какие ковры тут дают, берут, ткут, соединяя в разнообразные узоры четыре фигуры (крест, круг, спираль, звезда) та-туировок, к которым стремится ритуальная практика езидок. Эти четыре фигуры можно понимать как глаголы в неопределенной форме: перекре-щивать, закольцовывать, разбегаться лучами, вращаться спиралями — как движения на энтропийной шкале, создающие все неожиданные ракурсы, возможные виды и видимости из углов и дуг на стороне знаковой. Ковер ткется толчками и знаками. Лейбниц слишком быстро уходит в комбина-торику 0 и 1, угла и дуги, он забывает, пропускает связывающий и пере-ставляющий их жест. Жесты: перекрещивающий, замыкающий в кольцо, отталкивающий наружу, отклоняющий в кручение лево- и правосторонних спиралей. Из углов и дуг периодическим повторением четыре жеста со-здают богатство повторяемых паттернов узора, морфологию которых мы не распознаем из–за разнообразия видов, полученных в результате комби-наторных перестановок. Именно в слепоте к метаморфозам упрекает Гете номенклатуру Линнея.
Татуирование езидок ритуально. Инициация проводится коллективно четыре раза в жизни женщины, но может быть проведена дополнительно в случае тяжелой болезни или бесплодия. Тату делаются сразу по три или девять штук и в зависимости от размера накалываются сразу тремя или пятью иглами. [Anadolu kültüründe 2020: 19] . Ритмичными штрихами на коже выкалываются узоры, краска входит в кровь, проникая на внутрен-нюю сторону кожи через дырочки, вызывая высокую температуру в тече-ние недели. Узор под кожей зеленый или практически не сводим. Операция очень болезненна, своего рода это ритуальное заражение, ведущее к экста-тической солидаризации в общей боли. Инициационная татуировка, с од-ной стороны, — знак социальной принадлежности, который проявлялся тем ярче, чем сильнее курды лишались имперской и республиканской соци-альной интеграции Турции XX века [Çağlayandereli, Göker 2016: 617], с другой — принадлежность к зороастрийской традиции, возможно, тупико-вая ветвь акупунктуры, перенаправления энергий в теле, работа с канала-ми. Перекрещивание, свивание в кольцо, лучение звездой, вращение (пра-во- и левосторонние спирали) — это также движения в сети нейронов в про-цессах высшей нервной деятельности, задействованных в передаче инфор-мации с одних уровней на другие. Ниже приводятся иллюстрации назван-ных выше четырех фигур движения (см. илл. 2–5).
Илл 2. Перекрещивание
Илл 3. Закольцовывание. Превращение кольца в звезду, лучение
Илл 4. Право- и левосторонние спирали. Фигуры отклоняющихся потоков — образо-вание право- и левостороннего вихря вокруг оси вращения
Илл 5. Лучение. Звезда или солнце
Колебания парадокса. Диапазон истины в образном и вербальном
Как показал Аби Варбург в собранных им образах на одном из 73 планшетов «Нимфа», жесты «предельных степеней волнения» парадок-сальным образом соединяют противоположные полюсы колебания чув-ства. Рассматривая визуальные произведения искусства, которые Варбург собрал на планшете, заметим: Саломея отрубает голову тем же жестом, ко-торым ангел благословляет. В одном и том же жесте колеблется лишение и дарование жизни. Y переходит в не-Y, закрывая проход импликации: из А следует Y, переходящее в не-Y. Самые древние конфигурации узора ков-ров, то проявляющиеся, то исчезающие в нелинейной истории, составлены парадоксальным мышлением, апориями и хиазмами по принципу «где ту-пик — там проход», тогда как вербальный язык шел по пути изгнания фи-гур парадокса. Но «свет — не язык», «видеть — это не говорить», афористи-ческая формула Фуко [Фуко 1977: 180], намекает на то, что язык пере-крыл доступ к некоторым видимостям, сделав их невозможными. Закон соединения фигур килимов кочевников Анатолии (юрюки, курды) отличен от синтаксиса грамматики языка. Сильные теории вводят иерархии, чтобы исключить парадоксы и развести странные парочки на непересекающиеся уровни, попадая на которые, каждый из «запрещенной теорией» пары ста-новится безобидным. Они срезают колебание парадокса во имя четкости формальной процедуры. Но выражает ли язык, избавленный от парадок-сов, непрямые пути, что проделывает с нами истина, или красота, которая ее укрывает?
Таким образом, анализируя фигуры килимов кочевников Северной Месопотамии мы должны начинать не с четкого определения прототипа, а с попытки увидеть метаморфозы фигур килимов через историю их перехо-дов: распространения, миграции, заимствования из самых разных сфер и адаптации к возможностям ткачества. Однако, чтобы не потеряться в бес-конечности метаморфозы, нужно сопоставить бесконечному множеству конечное. Эта статья доказывает то, как дешифровать конкретные образцы ковроткачества кочевых курдов через фигуры ритуальных татуировок курдянок-езидок, медиумом между которыми являются четыре жеста пле-тения и нанесения тату, не совпадающие с операторами связи формальной логики языка. Это позволяет предположить, что рассматриваемые нами килимы создаются парадоксальным мышлением, открывающим каналы и доступы к состояниям мира и космоса, перегороженным грамматиками языков. То, о чем нельзя говорить, можно связать в узоре ковра.
ЛИТЕРАТУРА
Данилевский 1991 — Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Мысль, 1991.
Лейбниц 1982 — Лейбниц Г.-В. Монадология / Пер с франц. // Лейбниц Г.-В. Сочине-ния. В 4 т. М.: Мысль, 1982. Т. I. С. 413–429.
Ло 2015 — Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука / Пер. с англ. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015.
Лотман 1992 — Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992.
Положенцев 2007 — Положенцев А.М. По лицу бездны: очерк натурфилософии культа. СПб.: Алетейя, 2007 // [URL]: https://proza.ru/2009/01/26/94 (дата обращения: 13.02.2022).
Пригожин 2000 — Пригожин И.Р. Конец определенности. Время, хаос и новые за-коны природы. Ижевск: Регулярная и хаотическая динамика, 2000.
Рильке — Рильке Р.М. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи / Пер. с нем. М.: Ис-кусство, 1971.
Странден 1914 — Странден Д.В. Герметизм его происхождение и основные изуче-ния. СПб.: Воронец А. И. 1914 // [URL]: http://psylib.org.ua/books/stran01/index.htm (дата обращения: 10.01.2022).
Фуко 1977 — Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с франц. М.: Прогресс, 1977.
Anadolu kültüründe 2020 — Anadolu kültüründe dövme kina ve geleneği (Татуировка хной и традиции в культуре Анатолии) / Ed. Ş. Özgen. Bursa: Bursa Olgunlasma Enstitüsü, 2020.
Çağlayandereli, Göker 2016 — Çağlayandereli M., Göker H. Anatolia tattoo art; Tunceli ex-ample // International Journal of Human Sciences. 2016. Vol. 13. Iss. 2. Р. 615–622.
Diez 1938 — Diez E. A Stylistic Analyses of Islamic Art // Ars Islamica. 1938. Vol. V. Part 1. Р. 216–222.
Kurmus 1974 — Kurmus O. The Role of British Capital in the Economic Development of Western Anatolia 1850–1913 // [URL]: https://www.academia.edu/37133297/The_Role_of_British_Capital_in_the_Economic_Development_of_Western_Anatolia_1850_1913?email_work_card=title (дата обращения
