Мы публикуем отрывок из книги Эндрю Соломона «The Irony Tower. Советские художники во времена гласности» о контроле КГБ, художественных группах «Чемпионы мира» и «Медгерменевтика», а также о первой феминистской акции внутри сообщества авангардистов.

Книга вышла в рамках совместной издательской программы Музея современного искусства «Гараж» и издательства Ad Marginem.

«Мы для вас, а вы для нас»

В начале горбачевского правления КГБ в большинстве случаев вел себя корректно. Ко многим художникам были приставлены сотрудники КГБ, они стали обращаться к ним по именам, пытались подружиться с ними, время от времени «по-дружески» забегали к ним. Если художников просили зайти в КГБ, то делали это в высшей степени вежливо, но художники не реагировали на эти приглашения, просто пропускали их мимо ушей.

Но дружественный фасад был всего лишь фасадом. «Однажды, когда меня назойливо вынуждали прийти в КГБ, я сказал, хорошо, я встречусь с вами, но только на нейтральной территории, — вспоминал Костя. — Поэтому мы договорились встретиться на улице, и я попросил еще прийти Бакштейна и Врубеля. Я еще взял с собой большое деревянное колесо от какой-то декорации, я решил, что если меня станут запихивать в машину, я колесом перегорожу дверь и начну орать. Я знал, что у человека из КГБ, который работал со мной, было указание действовать осторожно, поэтому сцена на улице ему была не нужна. Я стоял у стены, и когда этот человек подошел, я повернулся так, что он оказался спиной к стене, а я — спиной к улице. Я сказал: «Вы хотите поговорить об искусстве? Я тут пригласил специально для вас замечательных экспертов, они могут дать вам консультацию». Тут слева подошел Бакштейн, а справа — Дима Врубель. Человек из КГБ занервничал и сказал: «Знаешь, Костя, я просто пришел сказать, что не могу сегодня с тобой встретиться, потому что я очень занят, я не смог дозвониться тебе, поэтому и пришел сюда, я тебе еще позвоню». И он убежал и никогда больше меня не беспокоил».

В это время вышло постановление нового более либерального правительства, разрешающее регистрировать всевозможные клубы и организации, которые раньше существовали подпольно, и тогда Гундлах и Ануфриев с Приговым и Бакштейном организовали «Клуб авангардистов», в который вошли участники «Семинара», апт-арта и МАНИ. Они официально зарегистрировали его и получили помещение, в котором могли проводить вполне легальные, санкционированные выставки. В 1987—1988 годах там прошло много хороших выставок. Художники старшего поколения, как, например, Кабаков, в «Клуб авангардистов» не вступили, но стали его почетными членами, они-то и артикулировали нарастающее чувство дискомфорта, которое испытывали при виде шумного коммерческого уклона в деятельности своих друзей.

Тогда же возникли две интересные группы — «Медгерменевтика» и «Чемпионы мира». Первую основали Сергей Ануфриев, Юрий Лейдерман и Паша Пепперштейн, сын Виктора Пивоварова. Медгерменевты считали себя прямыми учениками Монастырского, и, как прежде «Мухоморы», они подражали даже его поведению, его интонациям. Их работы очень сухие, очень закрытые, очень сложные. Медгерменевты начали, как когда-то «Синклит сакрального чуда», с некоего комментария по поводу концептуальных работ, которые существовали вокруг них. Они наблюдали за всеми остальными художниками. Они оценивали их работу в баллах. Они давали им советы, что им следует и чего не следует делать. Их деятельность была пропитана восточной мистикой, их язык был настолько сложным и ритуализованным, что доходил порой до полной бессмыслицы. Группа записывала на магнитофон длинные разговоры, вдохновенно писала непонятные тексты, иногда делала инсталляции. Паша Пепперштейн, который когда-то был вундеркиндом, все больше и больше старался походить на важного Монастырского. Да и само название группы отражало два главнейших увлечения Монастырского — медицину с ее научностью, ее картами и графиками, и герменевтику, которые стали для него и игрой, и смыслом существования.

«Чемпионы мира» были совсем другими. Когда Костя вернулся из армии, он чувствовал, что «переполнен яростью, во-первых, потому, что мне не дали попрощаться с бабушкой, а во-вторых, потому, что они заставляли меня чувствовать себя дерьмом. И я знал, что буду выискивать любые способы, чтобы бороться с ними до конца моей жизни». Старый друг Кости Евгений Матусов, который был преподавателем физики, познакомил Костю с одним из своих учеников, Гией Абрамишвили, а тот — со своими школьными друзьями Борисом Матросовым и Костей Латышевым. Все вместе они образовали группу «Чемпионы мира», которая была некоей тенью «Мухоморов». И вновь шутки на полном серьезе позволили группе художников определиться в пространстве свободы от истеблишмента, заниматься музыкой, литературой, поэзией и перформансами. «У меня снова возникло чувство, — вспоминал Костя, — что вместе мы могли бы что-то создавать, быть друзьями и в работе, и в жизни». Каждый день «Чемпионы» встречались и сперва все вместе салютовали флагу и делали гимнастические упражнения, затем кто-нибудь из них раздавал остальным задания такого типа: «Сегодня тебе нужно нарисовать картину, на ней должна быть красная лошадь, голая женщина и голубое небо. Для неба нужно использовать два грамма синей и один грамм белой краски. Для лошади нужно использовать три грамма красной». Картины должны были быть выполнены в точном соответствии с полученными инструкциями и представлены тому члену группы, который формулировал задание на этот день. После того как картины были сданы, их обсуждали, а затем уничтожали. Костя вспоминал: «Для нас создать произведение искусства не было само по себе целью, это было лишь неким упражнением или опытом. Мы хотели по-своему определить, что такое власть, мы узурпировали полномочия других уничтожать наши работы. Действительность мы черпали только из искусства, только из эстетики или вопросов эстетики, подобно тому как, например, партия «Зеленых» понимает действительность только исходя из вопросов окружающей среды». «Медгерменевтика» и «Чемпионы» были маниакально увлечены вопросами оценки, вопросами того, что дает право судить, и того, каким образом их собственные суждения могут быть доведены до общего сведения. И это было весьма актуально в тот момент, когда постепенно надвигался Запад со своими чуждыми и весьма агрессивными стандартами, дополнительную весомость которым придавала твердая валюта.

Организованная деятельность становилась публичной и зрелищной, и в 1987 году состоялась знаменитая выставка в Сандуновских банях. Это была коллективная идея, но точно неизвестно, кто на самом деле был ответственным за нее. Я слышал разные варианты. Что все было устроено Иосифом Бакштейном. Что организаторами были Гия Абрамишвили, Борис Матросов и Костя Латышев, которые хотели заявить о своей независимости от Кости Звездочетова, ставшего, по их мнению, слишком авторитарным. Что все это было сделано силами «Клуба авангардистов». Это было некое мультимедийное действо, скорее событие, чем выставка или перформанс, какая-то смесь «детсадовского» гламура и акций Монастырского. С разрешения администрации организаторы пригласили художников выставить свои работы в интерьерах самых знаменитых бань России (1). Предполагалось, что развешанные там работы будут повреждены паром, что и произошло на деле. Это было первой попыткой переломить понемногу проникающую с Запада тенденцию превращения искусства в товар. Во время открытия авангардисты читали стихи, пели и танцевали. Они были одеты в римские тоги, которые многие из них сбрасывали, чтобы окунуться в бассейн. Художники старшего поколения воздержались от участия, но младшее поколение было представлено целиком.

При входе на выставку организаторы положили большую тетрадь, в которой все посетители могли оставлять свои записи — это стало традицией, особенно на выставках «Клуба авангардистов». Но если на обычных мероприятиях эта книга отзывов, как правило, просто лежала где-нибудь на стуле у входной двери, то в Сандуновских банях ее поместили под стеклянный колпак, в витрину с образцами мыла и полотенец, которые можно было здесь приобрести. Посетители бань, приходившие попариться, и те, кто специально приходил на выставку, на протяжении следующего месяца оставляли свои комментарии, интересно, что единственный отрицательный отзыв исходил от американского туриста, который забрел сюда случайно. Женщины на выставку не допускались — она проходила в мужском отделении, поэтому через несколько недель после открытия группа разгневанных художниц, преодолев сопротивление изумленного вахтера, прорвалась внутрь, распугав голеньких старичков, пытавшихся укрыться в клубах пара. Идеи феминизма еще не дошли до СССР, но по сути дела это была первая феминистская акция внутри сообщества авангардистов.

Примечания к тексту Константина Звездочетова:

Историю с Сандуновскими банями замутил Гия Абрамишвили — основной нерв и мотор нашей группы «Чемпионы мира». Причем сделал он это почти случайно. Гия — человек импульсивный, всегда склонный к спонтанным действиям. Он все время метался по Москве, пытаясь устроить что-нибудь веселенькое. Поэтому, когда он появился, в крайнем возбуждении, в нашей общей мастерской на Маросейке и с порога заявил, что договорился с директором бань о выставке, мы ничуть не удивились. Удивительно было то, что Гия не был знаком с этим директором. Думаю, наш товарищ просто шел мимо бань, у него возникла мысль о выставке, и он, прорвавшись в кабинет начальника, убедил его в необходимости провести это мероприятие. Время тогда было революционное, народ был чуток к новизне и полон энтузиазма, судя по всему, директор не был исключением. Поразмыслив, мы поняли, что вчетвером не осилим весь помывочный зал, и решились обратиться к более «взрослым» товарищам в КлАВу. К тому времени роль главного администратора «Клуба авангардистов» взял на себя Бакштейн, как наиболее организованный и предприимчивый. Недаром в «табели о рангах» Монастырского он имел кличку «Шнырь». Иосиф Маркович оказался очень полезен, т. к. остальные члены сообщества отличались типичным разгильдяйством и непрактичностью. Взяв всю инициативу на себя, он привлек «лучшие силы» и блестяще организовал банную акцию. Все эмоционально были почти в эйфории, а телесно были завернуты в белые простыни. Из–за чего не было понятно, где публика, а где зачинщики. Патрициями ощущали себя все. Вступительную речь сказал Пожизненный Почетный Председатель КлАВы Боря Матросов. В частности, он произнес свои исторические слова: «Мы для вас, а вы для нас». Далее, как обычно, зажигательно и остроумно выступили Пригов, Ерофеев и др. Когда я рассказал Яну Хуту про APTART и Сандуны, мэтр понял, что «курит в углу» со своим «шамбр д’ами», и признался, что очень завидует нам «белой» завистью. Позже происшествие в бане было несколько раз процитировано в отечественном художественном кинематографе. А еще в документальном фильме Пастернака–Свибловой «Черный квадрат» есть довольно большой эпизод про эту выходку. Так что кому интересно, может ознакомиться.

Что же касается самих Сандуновских бань как объекта культурного наследия, то хотелось бы продолжить Эндрюно мифотворчество. Например, перед тем как отгрохать метро, Сталин велел построить бани, где отрабатывались различные эстетические и технологические методы монументальной пропаганды и советского образа жизни. Между Кремлем и банями функционировала труба, по которой Сталин передвигался на подводной лодке. Еще во время войны он любил устраивать в банях заседания Политбюро, как в месте наиболее безопасном и приятном. Тут мы видим, что даже самые продвинутые западные люди не могут избавиться от своих стереотипов. Тот же вышеупомянутый Ян Хут, увидев мозаику с Вициным, Никулиным, Моргуновым, заявил, что на ней представлены все народы Советского Союза. Информацию о «феминистском прорыве» я бы назвал, мягко говоря, непроверенной. Скорее всего, это была группа маньячек и нимфоманок. Не следует забывать, что это были последние времена советского режима и народ стремился избавиться от всех его атрибутов. Борьба за равноправие женщин тогда ассоциировалась с бабами в оранжевых жилетах, Валентиной Терешковой и женами, которые работают на двух работах, чтобы прокормить пьяницу мужа. Наши дамы и мадемуазели были по горло сыты совковым феминизмом и в глубине души мечтали быть домашними курочками и содержанками.

Перевод Ирины Колисниченко