Интервью с Роем Питером Кларком —  журналистом американской газеты St. Petersburg Times, преподавателем института Пойнтера и автора первого пособия по объяснительной журналистике Making Hard Facts Easy Reading.

Когда вы впервые услышали термин “объяснительная журналистика”?

Когда я работал репортером газеты St. Petersburg Times, ей руководил Джин Паттерсон. Он был энергичным лидером и превосходным журналистом. Кроме того, он являлся членом совета по Пулитцеровским премиям и президентом Американского общества редакторов газет.

В начале 1980-х гг. Паттерсон понял, что те проблемы, которые стоят перед страной и перед миром, требуют нового типа журналистики. Он считал, что мы делаем хорошие репортажи и умеем рассказывать интересные истории. Однако чтобы описать экономические вопросы, научные и экологические проблемы, нужны другие журналисты — те, кто похожи на хороших учителей. Конечно, не стоит обращаться к читателям свысока, но необходимо помочь им понять, почему то или иное событие важно.

Паттерсон назвал новый подход “объяснительной журналистикой”. Благодаря его лидерским качествам в 1985 году удалось даже ввести новую номинацию — за объяснительную журналистику — в рамках Пулитцеровской премии. Важно отметить, что Джин не изобрел этот жанр: мы можем найти много примеров объяснительных статей в журналах и газетах, выпускавшихся за много десятилетий до появления термина.

В своей работе Making Hard Things Easy Reading вы противопоставляете Хантера Томпсона, Тома Вулфа и еще нескольких авторов журналистам, которые пишут объяснительные статьи. Была ли методика Паттерсона противопоставлена новой журналистике?

Я не помню, что мистер Паттерсон объяснял это так. Возможно, если объективный наблюдатель проанализирует новую журналистику и объяснительную журналистику, он увидит противоречия между двумя этими школами. Однако мне кажется, что они легко сосуществовали и дополняли друг друга.

Иногда новая журналистика использует те же методы, что и объяснительная журналистика: например, постепенное развитие характеров героев, описание сцен действия и использование диалогов. Это общие стратегии, которые мы раньше ассоциировали с художественной литературой. Различие заключается в том, что новая журналистика обычно описывала поп-культуру, развлечения, кино и знаменитостей, а объяснительная журналистика была придумана, чтобы писать об общественных и экономических проблемах, бюрократических отчетах и т.д.

Как вы думаете, насколько для Эзры Кляйна, Нейта Сильвера и других создателей объяснительных изданий важно наследие 1980-х?

Однажды я видел выступление Эзры Кляйна в Вашингтоне, когда он еще работал в The Washington Post. Тогда я подумал: прекрасно, он описывает многие стратегии, которые использовались в 1980-х. Я не хочу критиковать молодых журналистов вроде Эзры, которые делают важные вещи, но они действительно не знают некоторых журналистов предыдущего поколения, использовавших похожие методы.

Я не думаю, что Эзра Кляйн и другие журналисты поступают нечестно. Каждое поколение должно заново изобрести базовые методы комуникации и создания новостей. Однажды я думал, что открыл новый языковой прием и даже написал об этом статью, но потом я понял, что кто-то писал об этом две тысячи лет назад. Некоторые стратегии, которые мы открываем и используем, так же стары, как и сам язык.

Чем современная объяснительная журналистика отличается от того, что понимали под этим термином в 1980-х?

Интернет позволяет представлять информацию, которая помогает разобраться в политической и социальной жизни, с помощью графиков. Визуализация информации становится все более важным инструментом для объяснительной журанлистики. Конечно, в 1980-х можно было найти дизайнеров, иллюстраторов и картографов, которые помогали репортерам и редактором объяснять сложные явления. Мой друг, известный дизайнер, Марио Гарсия, преподал мне важный урок. Он сказал: “Если ты не можешь описать что-то словами, то лучше всего выкинуть эту часть текста и сделать иллюстрацию, которую будет разъяснять сложный момент”. Это очень важно и мудро.

Сейчас у нас есть много цифровых инструментов для визуализации, но у большинства новостных организаций нет таланта, ресурсов и технических знаний, чтобы создавать такие формы журналистики. Издания вроде The Washington Post, NYT и ESPN, которые создают интерактивные материалы, — это богатые, успешные компании, и они вкладывают деньги в людей и в технологии. В то же время десятки изданий по экономическим причинам становятся меньше, и неизвестно, есть ли у этих организаций возможность и сила создавать эти превосходные образцы мультимедийной журналистики.

Есть ли, на ваш взгляд, у объяснительной журналистики какие-то ограничения?

Нет, мне кажется, что объяснительной журналистики должно быть больше. Когда типичный репортер идет на типичное правительственное собрание, он часто пишет об этом событии в очень традиционном стиле — например, используя метод “перевернутой пирамиды” или просто по порядку излагая все произошедшие события. Я думаю, что читатели выиграли бы, если бы статья была написана с использованием методов объяснительной журналистики. Я вижу, как газеты постепенно начинают экспериментировать и по-другому пишут отчеты о скучных бюрократических событиях, но такой способ письма занимает много времени, потому что репортер должен узнавать больше, чем обычно.

Многие осуждают Vox и другие издания, занимающиеся объяснительной журналистикой, за смешения оценок и фактов. Как вы относитесь к такой критике?

Критиков объяснительной журналистики, которых я встречал, можно разделить на две группы. Первая группа — это те, кто утверждает, что объяснительная журналистика снисходительна, покровительственна, что журналисты чувствуют себя эспертами, выступающими перед глупыми учениками. Я против такого отношения, но я уверен, что журналист должен быть не только сторожевым псом, выступающим против коррупции в правительстве и обществе, но и собакой-поводырем, который помогает обратить внимание на важные события. Это обязанность журналистов — помочь гражданам разобраться, что происходит в правительстве и обществе.

Второй тип обвинений — это обвинения за то, что журналисты не пишут нейтрально и объективно, что они высказывают свое мнение. Мне кажется, есть различие между мнением и выводом, сделанном на основе докозательств. Если вы хороший репортер, вы собираете факты, детали, цитаты и статистику, и, основываясь на этом, можете прийти к какому-то логическому выводу. Приведу пример: когда моя жена была тинейджером, она, как все ее ровесники из рабочего класса, нашла работу на фабрике по производству бижутерии. Я читал об этом предприятии в газете Providence Journal, которая опубликовала серию статей о создании украшений. Один из материалов начинался так: “Работа на заводе бижутерии в Род-Айленде — это жизнь на дне индустриальной Америки”. Когда я первый раз прочитал это, я подумал, что это необъективно. Однако газета приводила доказательства того, что условия труда были плохими и фабрика использовала труд несовершеннолетних работников, и тогда становилось ясно, что такой вывод оправдан.

Проблема в том, что мы очень долго вели себя так, как будто работа журналиста — это просто сделать информацию доступной публике. Надеюсь, с приходом объяснительной журналистики мы поймем, что есть дополнительная обязанность — сделать мир доступным для понимания.