Рэп оказался ящиком Пандоры. Не площадкой для религиозно-философских споров, не агоном для состязаний идей и мировоззренческой проповеди, но ящиком Пандоры, из которой полезла настоящая жуть, хтонь, ярко-черная хмурь. Кто его открыл, уже не важно. Важно то, что всё, что мы думали о рэпе, не имеет никакого отношения к реальности. Рэп — не о прекрасном и яростном мире, а о мире жутком, сюрреалистичном, мамлеевски-нереальном.

И это еще не всё. Рэп — это вирус, чума. Чего бы ни коснулся рэп, он всё превращает в… рэп. Он как агент Смит из «Матрицы». Музыка-паразит без какой-либо вменяемой программы действий. От него можно ожидать что угодно. Рэп непредсказуем. Интерес рэпа к темному Логосу, к человеческому бессознательному делает его транслятором самых разрушительных, самых хаотических мотивов. Рэп несет хаос, чуму, разрушение.

Русскому рэпу интересна русская смерть, невыносимая русскость бытия, порой приближающаяся к небытию.

Перед тобой, проницательный читатель, настоящая рэп-поэма о небытии.

Не о Родине, не о славе и подвигах, не о хорошем и плохом. Здесь мы входим в те земли, которые пролегают за границей добра и зла. Плата за вход в эти земли — разум. Вы ничего не сможете понять, как би ни старались. Это не поза, не пустой пафос, это реальность.

Отныне реальность такова. Вы, читатели и слушатели, конечно же, вспомните мне Хаски, и будете правы, проводя этот меридиан от хаскианского рэп-камлания — к бурятско-шаманскому рэпованию Bollywood FM или нины потехиной и далее — к молодому исполнителю по имени МОЛЬЬ.

Здесь не подражательность, МОЛЬЬ может с полным правом сказать по-лермонтовски «Нет, я не Хаски, я другой, еще неведомый избранник…» и т.д. по тексту. Хаскианская эстетика (назовем это пока так) теперь будет доминировать над молодыми исполнителями, и в самом по себе в этом факте нет решительно ничего плохого. Произошел определенный (анти?)эстетический вывих в рэп-стилистике, с которым молодые артисты не то чтоб вынуждены считаться, а просто они уже внутри этой эстетической парадигмы находятся и ничего с ней поделать не могут. Вообще-то это нормально. Все в свое время подражали читке Многоточия (а кто-то до сих пор подражает). Потом была волна сибирского рэпа (25/17, D-Man 55 и др.), тоже определившая своего рода эстетическую парадигму, внутри которой производилось много интересного рэпа. Сейчас настал этап иной эстетики, произошла смена парадигм, и даже рэп-ветераны испытывают на себе влияние этой новой эстетики. Конечно, на это порой бывает забавно смотреть: как рэп-деды копируют манеру Хаски, но в сущности в этом ничего необычного нет. Повторяю, это просто смена парадигм.

Русский рэп при этом все так же остается текстоцентричным, каким и был. И мы с вами, слушатели и критики, все так же обречены на этот пресловутый «декодинг», или, выражаясь вменяемым русским языком, интерпретацию, толкование. Впору вводить в перечень научных философских специальностей еще одну, под названием «Рэп-герменевтика», и пусть ее шифр будет три шестерки…

Но кроме шуток. Перед нами действительно талантливый парень. Не Хаски, конечно. Другой. Не подражатель, конечно, но и не факт, что продолжатель. Пусть будет эта аналогия с Лермонтовым. Михаил Юрьевич также был подражателем/продолжателем Байрона, и до сих пор в любом учебнике пишут про «байронические мотивы» у него, но все–таки Лермонтов — это Лермонтов, а не Байрон № 2. «Я раньше начал — кончу ране, мой ум немного совершит…» — писал о себе Лермонтов. И действительно, немного совершил Лермонтов, мог бы и поболе (вопреки соловьевской интерпретации), но даже и то немногое, что ему удалось — совершенно самобытно, начиная с жанра и заканчивая его «месседжами». Ну, а сегодня, когда время еще стремительнее несется в бездну, а вместе со временем и все остальное промокшее в нем бытие, сегодня тем более не дано пииту совершить много, для этого надо начинать еще раньше, чем Лермонтов, который начал писать стихи совсем уже рано… —

В этом контексте удивишься ли ты, проницательный читатель, узнав, что рэперу, о котором мы сейчас говорим, еще нет и 17 лет? Я бы, наверное, не удивился. Синдром времени. Не хочу напророчить никому лермонтовской судьбы, эта аналогия с Михаилом Юрьевичем вообще нужна лишь для того чтобы закрыть вопрос о подражательности («нет, я не Хаски, я другой»), но кажется, что она может раскрыть и кое-что еще. В конце концов, если подросток-школьник может придумать целый альбом, да еще и с такой концепцией (об этом будет ниже), то есть основания в будущем от него ждать что-то интересное.

Немного об альбоме, который нас с вами вскорости ждет. Называться он будет «Школа № 32». Это, к слову, та самая школа, в которой преподавал Чикатило. МОЛЬЬ рисует «очень-очень черный мультик» (строки из песни «Целлофан»). Ну, а каким может быть альбом, лирический персонаж которого умер где-то в 90-е и теперь «реинкарнулся», чтобы транслировать нам во второе десятилетие XX века всю жуть того времени/безвременья?

Впрочем, замечу вскользь, что МОЛЬЬ, при всей этой мамлеевщине-балабановщине, пока еще как бы прозрачен, по крайней мере желает таковым быть, или чувствует себя таковым, поэтому не случайно он в песне «Целлофан» сравнивает себя с этим материалом, объясняя сравнение с целлофаном тем, что «он прозрачен, как и я». Сквозь эту прозрачность мы пока видим сюжет о 90-х гг., видим подростка, который учится в школе, где преподавал когда-то Чикатило, видим черную-черную бытовуху и точно такие же черные-пречерные время и бытие. Но это лишь трансляция, а не манифестация, это думки еще очень молодого и талантливого ума, который выворачивает «нычки своего нутра», как это водится в русской поэзии. Но что будет дальше? —

А дальше давайте смотреть/слушать. Вскоре будет целый альбом, но вы его пока еще не слышали, а я пока что читал лишь одни тексты, но о них ничего говорить не буду, хотя могу сказать много, потому что концепция мне представляется очень интересной. Сейчас же скажу о новой песне нашего героя, называется она «Напоказ». Припев там такой: «нету рэпа — нету вас, жалю ядом напоказ». Это хороший припев. Во-первых, потому что он неоднозначный. Когда-то давно Дима Хаски мне признавался, что без рэпа он, конечно, просто не знал бы чем заниматься. Рэпу спасибо, что он многим талантливым молодым людям дал возможность для творчества. Но в то же самое время скольким бездарностям и пустым балаболам он дал возможность осуществлять свое бездарное балабольство? Кто они будут без рэпа? Никто. Не будет их. Конечно, без рэпа нам будет хуже, с рэпом действительно интереснее и веселее живется. Но быть может, оно того стоит: осуществить сбой в этой черной «матрице», убить рэп, чтобы не стало тех, кого по-настоящему и так нет без рэпа? Которые не несут ничего с собой в рэп, решительно ничего не транслируют через свой рэп: ни темень, ни свет, ни смысл, ни сокровенный абсурд, ни веры, ни удивления, ни мысли, ни отчаяния? Кажется, Делез сказал как-то, что самый верный способ сохранить язык — это напасть на него. Сегодня рэп — один из языков культуры. Об этом не раз писал и я, и другие: рэп дает молодому поколению словарь для выражения своих сокровенных чувств и мыслей. Кто не пользуется этим словарем — тот просто не способен понять новое поколение. Так вот, верный способ рэп как язык сохранить (и, быть может, оздоровить, реформировать, развить к лучшему) — это напасть на него.

И вот МОЛЬЬ старается жалить ядом это чудище, напоказ высмеивает всю эту новую школу рэпа с ее многочисленными течениями / согласиями / сектами. В его оптике весь современный рэп, оторванный от реальности, напоминает игрушечный конструктор Лего, который с важным пафосом принимает новых артистов: «мы не можем без обиды / само само самодур / меня принял лего город / оближи меня лемур». Отлично. Мастерски и не без экспрессии нарисованы наши рэперы, самые обидчивые на свете существа, которые настолько потеряли связь со своим (нашим общим) временем, что нарисовали себе свою собственную сказку и в ней стали жить («лего-город»). Кроме как самодурами их и не назвать никак, вот уж верно сказано. Причем не просто самодуры, а трижды самодуры (само-само-самодуры). Ну и как итог абсурдинка: «оближи меня лемур», — но тоже непростая: лемур ведь не просто симпатичная и в сущности безобидная обезьяна, лемурами в древности называли призраков, разного рода вурдалаков, которые несли людям смерть. Так что можно двояко понимать это четверостишье. Я бы понял так: давайте пусть всю эту современную рэперскую «одну культуру» оближет призрак смерти, пусть им откроется, что есть не только их придуманный сказочный мир, но есть еще мир настоящий, прекрасный и яростный, удивительный и жуткий, где есть смерть, война, чума и т.д., а не только их уютные студийки да модные концерты, разборки в твиттерах да трансляции в инстаграммах.

Если так толковать, то от молодого паренька это довольно серьезный удар по рэпу. И мне кажется, что можно ожидать, что дальше будет больше. Мне бы очень хотелось, чтобы в русском рэпе случилось такого рода откровение, случился настоящий сбой в этой матрице.

В новом альбоме 25/17 есть песня «Левиафан», в которой по сюжету морское чудище утаскивает на дно мальчика-рыбака, чтобы поменяться с ним местами и стать обратно человеком, а мальчика превратить в чудище. Заканчивается песня словами морского чудища: «и вот я, притаившись, без движений, как полено / жду рыбака-мальчишку из новых поколений». У меня есть подозрение, что дождались. МОЛЬЬ, насытившись всем тем лицемерием и самодурством русского рэпа последних лет, кажется, попался на удочку, и быть может, ему суждено будет стать тем чудищем, которое сумеет по-настоящему напасть на рэп, чтобы его обновить.

Ну или, на худой конец, сделать так, чтобы русский рэп просто перестал уже быть (рэпом).

Или — я все это вам и себе выдумал?

АКЛ