Перевод фрагментов книги Йорана Дальберга «Тайные города: формы городских фобий». Перевёл со шведского Клим Гречка

Вводные тезисы и наблюдения

1

Существует два типа тайных городов. Частью такие города, как кажется, сами желают быть таковыми: тайными городами по собственной воле. Другие города стали тайными, потому что кто-то так пожелал: скрытые, утаиваемые города. В обоих случаях такие города вынуждены быть тайными. Тайные города изолированы от того, что их окружает. В городах, тайных по собственной воле, границы устанавливаются изнутри, в городах, скрытых по чьей-то воле, — извне. В тайных городах отсутствуют общий порядок или структура, видимые или доступные иным способом пришельцам со стороны.

Города, скрытые по собственной воле, представляют собой обычно заключенное внутри сообщество, также именуемое gates communities. Города, скрытые от посторонних глаз чьей-то волей, это, как правило, трущобы, называемые также оккупированными территориями, осажденными областями, задворками, фавелами, лагерями беженцев, зонами военных действий, рабочими лагерями, тюрьмами, колониями.

В города, затаившиеся по собственной воле, пришелец с другой стороны приходит добровольно, по причинам экономического характера, ради безопасности или вследствие убеждений. В городах, скрытых чужой волей, пришелец редко находится по собственному желанию. Эти пришлецы изгоняются из традиционных городов по причине своих отличных взглядов, верований, внешнего вида, места проживания их или их родителей, или же вследствие всех вышеперечисленных причин. Они могут бежать от войны, насилия или намека на насилие, но чаще всего они приходят туда из–за экономической невозможности жить где-либо еще.

Тайные города более или менее поддаются персональному контролю. Их общественная поверхность невелика и незаметна для тех, кто находится снаружи.

В тайные города трудно попасть. В города, избравшие добровольное затворничество, требуется приглашение. В города, скрытые чужой волей, можно попасть, только имея какое-либо поручение или задание. И приглашением, и заданием загодя обзавестись непросто.

Тайные города часто располагаются на территориях, которые в перспективе традиционных городов воспринимаются как окраина. Вокруг городов, выбравших добровольное изгнание, высится изгородь, а у домов часто можно увидеть палисадник. Города, скрытые чужой волей, располагаются на кладбищах, в горах, на мусорных свалках, в оврагах, в высохших руслах рек, под землей, с жилыми помещениями, налезающими друг на друга.

Тайные города больше напоминают деревни или лагеря, чем традиционные города, даже если ничем подобным не являются. Неформальная, недемократическая жизнь не похожа как на городскую, так и на жизнь в сельской местности.

Тайные города — города регрессирующие.

Тайные города становятся прибежищем современных форм традиционного домашнего уклада. Женщины, прежде всего, пожилые, заботятся о доме и отвечают за безопасность. Мужчины, прежде всего молодые, где-то отсутствуют.

Города, обрекшие себя на добровольное изгнание, принадлежат старикам, города, скрытые чужой волей, — подросткам и детям (и тем старикам, что заботятся о них, даже если сами они редко достигают почтенного возраста).

[…]

Экономика городов — добровольных затворников в значительной степени официальна, в городах, скрытых чужой волей, — неофициальна. Они предполагают существование друг друга: домашний уклад городов — добровольных изгнанников часто (неофициально) обеспечивается пришлецами в города, ставшими тайными по чужой воле.

Города, избравшие добровольное изгнание, причисляют себя к миру. Города, ставшие тайными по чужой воле, к прочему миру на относятся; они локальны, и это даже громко сказано, они — исключение из исключений.

[…]

В городах, ставших тайными по собственной воле, человек боится всего, что находится за их пределами. В городах, ставших тайными по чужой воле, человек боится всех и вся.

2

Прибывая в новый город, я, как правило, начинаю с создания карты, и по мере общения с людьми отмечаю на ней всё новые и новые места. Приезжая в этот город вновь, я всегда забываю взять карту и начинаю всё заново. Впрочем, меня это не особенно беспокоит. «Этого нет на карте», восклицаем мы, увидев перед собой нечто совершенно неожиданное. Будто бы карта способна как-то повлиять на реальность. Будто бы карта в некоторых случаях реальнее самой реальности. Тайные города изображаются на картах не особенно детально, иногда на карте они и вовсе не отмечены. Человек, находящийся за пределами тайного города, не всегда знает, стал ли тот тайным по собственной воле или нет. Это чем-то напоминает детскую игру в прятки: даже хорошенько спрятавшись, я не смогу уступить соблазну, чтобы меня обнаружили. Однако я хочу иметь возможность показываться тем, кто играет в ту же игру.

Не будь на карте белых пятен, работу картографов можно было бы посчитать полностью выполненной. Однако тайные города существуют исключительно на территории этих белых пятен. Их возможно обнаружить скорее в полной темноте, посреди громадных структур городов.

[…]

Идея о том, что без Утопии карта неполноценна, проходит красной нитью через всю историю картографии. Чудовища на полях появлялись и исчезали. И даже перспектива городских карт варьировалась: от профиля к панораме, затем — к изображению города с высоты птичьего полета, к различным современным попыткам репрезентации всех возможных углов зрения одновременно. Одна из первых сохранившихся до наших дней карт — глиняная карта иракского города, датированная примерно 2000 годом до н.э. Как и на многих современных городских картах, здесь отмечены храм, монумент и сады, обозреваемые сверху. Примерно в XVI веке человек начинает задаваться вопросом, действительно ли плоская, прямоугольная картина мира является наилучшим способом репрезентации всё ширящегося мира. Появляются первые глобусы, ставя под вопрос место земли во вселенной. На моем глобусе, 1970-го года — масштаб 1:43 000 000 — видно порядка семисот городов.

В последние десятилетия ХХ века даже в массовом туризме на картах, распространяемых среди путешественников, отмечается все меньшее число городов и их районов. Туристу предлагается не выходить за пределы, отмеченные на картах туристических бюро, которые по масштабу и обилию деталей подходят также и для того, чтобы печатать их на майках и банных полотенцах. Все города выражают желание отметиться на картах, какими бы те ни были. На практике же выходит, что люди хотят видеть свой город не на всех картах, а лишь на определенных. Разумеется, речь идет прежде всего о туристических картах, о картах для инвесторов, подрядчиков, на тех картах, где отмечены высшие учебные заведение, но уж никак не о картах с психушками, не о картах с самым низким уровнем образования, высоким уровнем преступности и нетерпимости.

Художница Кэти Прендергаст создала карту США, на которой отметила лишь те города, в названии которых содержится слово «lost» (потерянный) — Лост Крик, Лост Айленд, Лост Кэньон… — и так далее. На практике оказалось, что число названий больше, чем мест — каких бы то ни было — отмечаемых обычно на карте по этому признаку. Граница между тем, чтобы заблудиться и иметь возможность обозначить свое местоположение на карте, чрезвычайно тонка, практически невидима. Так и Витгенштейн определял философскую реальность следующим образом: волосок, попавший на язык — знаешь, что он где-то есть, чувствуешь его, но достать никак не получается. Критики общества научились понимать карту как империалистическую технику и рассматривают ее как доказательство тезиса, что знание — сила. Однако иногда карту рассматривают в терминах существующих возможностей, возвращения территорий, как продуктивный и освободительный инструмент. Из чего следует восклицание Жиля Делеза и Феликса Гваттари: «Рисуйте карту, а не копируйте!». Ландшафтный архитектор Джеймс Корнер в «Картографическом бюро» проводит границу между, с одной стороны, картами и, с другой, планами или чертежами. Его исходный посыл сводится к тому, что современный урбанизм и городское планирование скатились к бюрократии, целиком и полностью занятой объектом и функциями. Слепые места на картах в этой реальности выступают знаком бюрократизации, ибо карты предполагают, что человек скорее ищет и находит сложные и потаенные силы в определенной среде, чем будет пытаться осуществить в реальности идеализированный проект. Чертеж конечен, в то время как карта генеративна: она указывает, но не решает. Существует, полагает Корнер, «определенный феномен, который может быть виден исключительно посредством репрезентации, а не непосредственного опыта».

Тайные города, ставшие таковыми по собственной воле, спланированы с меньшим тщанием в отношении формы и цвета, и чертежи показывают каждую небольшую деталь города такой, какой она должна быть, но не какой обязательно является. Тайные города, ставшие таковыми по чуждой воле, не планируются и не отмечаются на картах. На моих картах Буэнос Айреса нет никаких трущоб; равно как нет у этих трущоб и официальных названий, за исключением разве что технических обозначений типа Вилла 6 и Вилла 31. […]

Подземная жизнь

1

По меньшей мере с самого своего детства — периода для меня довольно неопределенного, состоящего из отдельных беспорядочных воспоминаний — когда я рисовал комиксы, главными героями которых были мыши-полевки, я был заворожен подземельями и самой возможностью обитать в них. Полевки жили в подземных ходах и в некоторых случаях, оказавшись на поверхности земли, насколько я помню, использовали лодку. Сам я никогда не пытался провести хоть сколько-то длительное время под землей — меня пугают тесные пространства, даже стоит мне только представить, что я нахожусь там. И все же я намеревался спуститься в одну из тоннельных систем во Вьетнаме, сохранившихся со времен войны против США. Эти туннели во время войны были окружены таким ореолом тайны, что даже в том случае, если кто-то заметит верхний их уровень, входы в следующий в принципе оставались невидимыми — иногда даже для самих обитателей этих тоннелей. В системе коммуникаций туннелей, объединяющих несколько групп подземных обитателей, иногда существовали указатели, но для продолжительной прогулки понадобился бы гид.

Война часто оканчивается туризмом — это как раз тот самый случай. Хотя туннели Винь Мок не стали объектом туристического паломничества — из Ханоя туда не ездят туристические группы. Вместо этого я поехал через Данань, вместе с полутора сотнями других туристов. Гид рассказывает, что во время войны бомбы падали здесь беспрерывно. Случайно одна из них попала в Винь Мок, но так и не взорвалась, а оставшуюся от ее падения воронку использовали в качестве вентиляционной шахты. Оказавшись у туннелей, мы получили нового гида, который проводит нас вниз. Я шел предпоследним — замыкал цепочку ветеран войны с карманным фонариком. Мы договорились, что он будет следовать за мной на случай, если я слишком испугаюсь.

2

Все указывает на то, что под землей жизни больше, чем на ее поверхности. Большую часть подземной жизни составляют организмы, которых мы не увидим, даже если они окажутся на поверхности: микробы размером всего в несколько сотых долей миллиметра.

Большинство подземелий, доступных человеку, предназначены в первую очередь для краткосрочного пребывания, как подвалы, или для работы, как шахты. Но существуют и более похожие на города, более-менее потайные структуры, — и именно они в первую очередь по каким-то неведомым причинам привлекают меня. Созданию подземелий во Вьетнаме послужили причины и практического, и символического характера. Земля должна была защитить от самого технологически продвинутого оружия, военной машины. Земля становится не просто защитой от нее — она сама становится военной машиной. Война разворачивается наверху — и война разворачивается внизу.

Подземелья — это место, где человек может укрыться, если чувствует угрозу. И вместе с тем человек страшится того, что встретит кого-то еще, кто также прячется там. Я заранее знал, что меня охватит страх, когда придется спуститься в тоннели Винь Мок. Тоннели эти очень глубокие и узкие, а я определенно выше среднестатистического вьетнамца. Туннели Ку Чи, что к югу отсюда, во всех смыслах более удобные; туда приезжает больше туристов, и поэтому входы расширили, приспособив их под размеры западного человека. Винь Мок — это три уровня, на глубине в 12, 15 и 23 метра, где на протяжении пяти лет проживало около 350 человек. Могло пройти несколько недель, прежде чем кто-нибудь из них снова оказывался на поверхности земли. Спальное место могло быть площадью 70×80 см и высотой лишь в метр. Чем меньше пространства, тем выше сопротивляемость бомбам. В разговоре с Эриком Паузером в его фильме «Лицо врага» (2007) Тран Тхи Ньо, одна из выживших, рассказывает:

«Когда мы боролись с американцами, нам было приказано рыть как можно более глубокие и узкие туннели. Тоннели должны были быть как максимально тесными, чтобы не обрушиваться при бомбежке. Когда я была маленькой, я тоже помогала рыть тоннели. Вся деревня бралась за работу, крестьяне, и стар и млад, женщины и мужчины. Если мы узнавали, что враг приближается, мы спускались в подвал одного дома и поднимались в другом. Так можно было передвигаться от дома к дому, из одной деревни в другую, от коммуны к коммуне».

Даже если жизнь под землей часто ужасна (плохой воздух, жара и вонь, временами совершенно невыносимая), во вьетнамских туннелях хоть в каком-либо виде есть самое необходимое: спальные места, бомбоубежище, больница, помещение для стирки, отхожие места, иногда даже театры или кинозалы наряду с общественными местами. Чаще всего использовались масляные лампы, но были и генераторы, работающие на мускульной тяге — они приводились в действие с помощью рук или ног. Кроме того, существовали, разумеется, мастерские, где из найденных гранат, амуниции и мин изготавливались их копии. Иногда находилось место даже для азиатского буйвола. В некоторых из тоннельных систем существовало подобие пневмопочты, которое использовалось для распространения информации среди жителей, обитающих поблизости. Чтобы живущие на поверхности не теряли надежды и чтобы показать, что подземные жители до сих пор живы.

До сих 300 000 вьетнамцев считаются без вести пропавшими в той войне. Также среди пропавших числятся около 2000 американцев — некоторые утверждают, что они до сих пор содержатся в тайных лагерях, расположенных в вьетнамских джунглях. Во время множества других войн люди зарывались под землю — копали не только в туннели времен Первой мировой, но и создавали более претенциозные структуры, как в Корее, или бункерные системы Хисболла в Ливане. Освободительное движение в Эритрее, возникшее позже, чем вьетнамское, направлялось зачастую из подземных бункерных систем. Сегодня они функционируют в качестве тюрем, заключенных в которых удерживают на протяжении месяцев. Никто не знает, сколько времени они проводят там. Даже сегодня в Северной Корее проходит подготовка к проведению военных действий, направляемых из подземных структур.

3

Во времена холодной войны под землю и горы переправили все, что только возможно: различные военные центры управления и бомбоубежища, школы и больницы. И не только в США. (Позднее интернет стал средством защиты себя от невидимой угрозы — невидимыми же методами.) В то время как во Вьетнаме туннели выкапывались вручную, в конце 1960 — начале 1970 Мао Цзедун начал строительство гигантской тоннельной системы под Пекином — и тоже выкопанной руками. Некоторые помещения этих тоннелей сегодня заняты магазинами, ресторанами и отелями. Другие, в более или менее пристойном состоянии, открыты для посещения иностранными туристами. Алекс Маршалл в книге «Под Метрополисом» (2006) пишет о том, как проникнув сквозь незаметный вход, он блуждал по бетонным тоннелям и посетил кино, школу и больницу. Стены были разрисованы надписями «Сокрушим американский империализм!» или «Готовься к войне!». В другом помещении, открытом для туристов, женщины были заняты производством шелковых шарфов. Существуют разные мнения насчет размеров этой тоннельной системы, но здесь могут разместиться от 300 000 до полумиллиона человек. Во множестве магазинчиков в Пекине до сих пор в полу есть люки, через которые можно спуститься в подземелье.

В Москве задолго до этого был построен подземный город Раменки. Сведения о нем крайне противоречивы. К примеру, Маршалл пишет: «Утверждается, что здесь достаточно продовольствия, чтобы на протяжении нескольких лет прокормить до 30 000 человек».

Примерно в то же время в Швеции строились большие системы укрытий. Они были крайне секретными; и речи не шло о том, чтобы жители узнали способы спастись от опасности до момента ее непосредственного наступления. В Европе это время ознаменовалось кульминацией холодной войны, и эти подземные структуры также можно было описать как своего рода города того времени. Они возводились во времена войны, которая войной не была, — и сами они не были городами в полном смысле этого слова. Там нет жителей и никогда не было. Но они могли бы быть, они к этому готовы. В Швеции существует порядка 70 000 бомбоубежищ. По крайней мере три из них — на 10 000 человек каждое. В общем и целом почти все население страны, а это порядка 7 миллионов человек, может укрыться под землей. […]

В бомбоубежищах есть карты, но отсутствуют указатели. В отличие от вьетнамских тоннелей, шведская система тоннелей устарела, хотя на ее поддержание до сих пор ежегодно расходуется порядка 30 миллионов крон. Ожидаемая война, кажется, сегодня выглядит совсем иначе, и в мирные времена это помещения практически не используются (единственный музей — под Шепсхольменом в Стокгольме — открылся только в 2010 году) — не в последнюю очередь из–за угрозы пожара. […]

5

Несмотря на то, что человечество строит тоннели, проводит канализационные стоки и роет катакомбы уже на протяжении более 4000 лет, именно в XIX столетии пространство городских подземелий начинает обретать форму — становление, которое исследует Дэвид Л. Пайк в своей книге «Подземные города» (2005). Он пишет, что особенностью XIX века было возведение надземных помещений, построенных так, что они своим обликом походили на подземелья (как в парижских Пассажах); в то время в ХХ веке подземные помещения строятся так, словно они находятся на земле, и подземелья становятся все более важной составляющей повседневности среднего класса. В течение этого времени огромные средства вкладывались в различные подземные проекты: транспортные тоннели, катакомбы (в качестве туристического аттракциона), водопроводные и канализационные системы, представляющие все аспекты современности.

Множество литературных произведений XIX века описывает подземные утопии и дистопии. В истории кино ХХ века подземелья приютили бесчисленное множество движений сопротивления; начиная от «Метрополиса» (1926) до кино эпохи миллениума — в первую очередь, «Матрицы» (1999), где люди лежат в заполненных жидкостью капсулах и наподобие батарей генерируют энергию для параллельного мира — Матрицы. Движение сопротивления здесь представляют люди, сбежавшие из капсул и спрятавшиеся в подземных клоаках, откуда они подключаются и отключаются от Матрицы. Они живут в тайном городе Сионе, расположенному глубоко под землей и до сих сохраняющем немного земного тепла.

На протяжении ХХ века утопический потенциал подземелий уменьшался. В первую очередь это касается подземной жизни городов, ее смешение коммерциализации и исключительности теряют свою притягательность. Однако Дэвид Л. Пайк полагает, что в конце восьмидесятых годом прошлого века существовали знаки, помимо «Матрицы», указывающие на то, что ситуация изменится. На востоке Лондона роются тоннели между оккупированными домами с целью спасения Клермонт Роуд. В этой борьбе формируются группы, которые продемонстрируют в будущем свою силу. Несмотря на то, что битва проиграна, в 1995 году из неудачи рождается движение Reclaim the Streets.

[…]

Существует множество подводных течений в истории, скрытых связей или вытесненных воспоминаний, последствия которых постоянно угрожают всплыть на поверхность — и иногда именно так и происходит. Множество усилий прикладывается к тому, чтобы похоронить их или скрыть, но целиком и полностью они никогда не исчезают. История канализационных и водопроводных систем — одно из этих подводных течений, а подземные хранилища для атомных отходов — одно из самых секретных подобных мест. Waste Isolation Pilot Project в Карлсбаде, Нью Мексико, одна из самых больших тоннельных систем в мире. Она охватывает порядка пяти квадратных километров и строилась непрерывно начиная с 1930-х, дни и ночи напролет. Том Вандербильт в книге «Survival City» (2002) описывает эти подземные хранилища для атомных отходов как «самое предсказуемое пространство из всех сконструированных». В одном из множества пронизанных конспирологий разговоров в «Underworld» Дона Делилло (1997) описывается странная связь между оружием и атомными отходами, которые суть «дьявольский близнец» оружия. «Потому как отходы — это тайная история, подыстория, способ, с помощью которого археологи откапывают историю ранних культур, всякого рода хрупкие косточки и сломанные инструменты в буквальном смысле достаются из–под земли».Холодная война продолжается в иной форме, под девизом «Kill the Devil». И в этом случае главным становится держать отходы на поверхности. В некоторых из палестинских лагерей для беженцев жители отклонили попытки FN построить систему подземной канализации взамен существующих водосточных желобов. Канализационная система была бы окончательным решением, сокрытием конфликта, который должен быть как можно более очевиден.

6

Современные города в буквальном смысле слова стоят на подземных структурах. Уровень за уровнем. Под асфальтом и бетоном на разных уровнях лежат телефонные, электрические и аварийные кабели, газо- и водопроводы, тоннели и системы канализации. Кроме того, нельзя забывать и про автомобильные тоннели, тоннели для телефонных и электрокабелей, бомбоубежища… Значительная часть жизни больших городов сегодня проходит именно под землей. И все же до сих пор большинство людея испытывают страх перед метро или подземными парковками. Кажется, страх только возрастает, когда на экраны выводится изображение, показывающее нам, находящимся над землей, как выглядит подземелье; и наоборот. Что притаилось за углом? За этим изображением? В самом изображении? Это всего лишь мешок с одеждой — или это человек?

Пайк пишет, что первыми шагами на пути под землю, которые сделал средний класс, была необходимость поездки в метро. Подземка стала своего рода колонизацией подземелья; первыми — в Лондоне в 1863 году — стали британцы, затем последовал Будапешт в 1896, Вена в 1898 и Париж в 1900. Лондонская подземка стала частью социальной утопии, в которой классовые различия перестали бросаться в глаза. Самый большой на тот момент город мира охотно позволил, чтобы подземка стала его отражением. Этот вертикальный город стал важнейшей частью современного проекта, а колонизация подземелья — способом создания идеального города и городского, урбанистического образа жизни (термин urbanism впервые был использован, вероятно, в 1910).

Нью-йоркская система подземки была открыта в 1904 году, и по сей день остается крупнейшей в мире. Она также стала прибежищем для различных сообществ, в первую очередь в 1980-е — «decade of crack and homelessness». По примерным оценкам, в 1990 году в системе нью-йоркской подземки проживало около 6000 человек. После 2001 года были осуществлены попытки воспрепятствовать свободному проникновению в подземку, но всех дыр, как водится, не заткнешь. С 1990-х годов число бездомных на улицах и в подземке Нью-Йорка снизилось, в то время как их число в приютах и ночлежках в первое десятетилетие ХХ века возросло на две трети. Согласно осторожным подсчетам FN, количество бездомных во всем мире составляет примерно 100 миллионов человек. По большому счету, бездомные в нью-йоркской подземке страдают от того, от чего страдали люди во вьетнамских тоннелях: вонь, воздух, санитарные условия, страх полиции или военных, а в Нью-Йорке ко всему этому добавляется боязнь ближнего своего. Еда не является проблемой — за исключением того, что за ней необходимо подниматься на поверхность — в Нью-Йорке еды сколько угодно. Кто-то говорит, что самые верхние уровни тоннелей — самые ужасные. Именно там живут крысы. Многие обитатели тоннелей — наркоманы или психически больные люди, но все остальное общество функционирует, по словам Дженнифер Тот, которая долгое время провела в этих тоннелях, результатом чего стала книга «The Mole People» (1993), относительно неплохо, даже если не исходить из того, что встреченный тобой незнакомец рад встрече.

Я нахожусь в Нью-Йорке, когда пишу об этом городе, но не имею ни малейшего намерения спускаться в его подземелья. Сидя на пятнадцатом этаже краснокирпичного дома на Аппер Вест Сайд, Манхэттен, я читаю. Я страшусь не только нисхождения во тьму — мне страшно спросить у кого-нибудь дорогу туда […]

Где-то под моими ногами осуществляется, вероятно, самый амбициозный в жизни города строительный проект — водный тоннель, строительство которого началось в 1970 году и закончится, как рассчитывают проектировщики, в 2020. Под Федеральным Резервным Банком Нью-Йорка находится 5 000 тонн золота, что составляет примерно третью часть мирового золотого резерва. А под Колумбийским университетом расположены остатки того самого циклотрона (устройства для ускорения частиц), который использовался для производства первой атомной бомбы; циклотрон слишком радиоактивен для транспортировки куда-либо.

Обитатели нью-йоркской подземки оказались там не от хорошей жизни. Насилие, жестокость, рукоприкладство. Они сбежали от справедливости и несправедливости, поскольку не видели никакой альтернативы в своей жизни на поверхности. Фредерик, один из обитателей системы тоннелей, в разговоре с Дженнифер Тот, описывает своих друзей по подземелью: «Секс, наркотики, еда, теплая одежда. Ты знаешь, что им нужно. Люди, у которых есть дом, — я не знаю, чего им хотеть. Я никогда не был таким, как они».

Не существует никакой карты системы тоннелей нью-йоркской подземки со всеми ее неиспользуемыми, заброшенными и недостроенными входами. Чем глубже вниз, тем страннее становятся люди, говорят одни; тем меньше наркоманов, крыс и шума — утверждают другие. Сообщества становятся все более независимыми и одновременно более организованными. Чтобы избежать необходимости выходить на поверхность, посылают гонца, который приносит все необходимое. Подобные сообщества— своего рода гибриды между большими семьями, бандами и традиционными обществами. В некоторых даже проходят выборы «мэра». Большинство из тех, кого в подземельях встретила Дженнифер Тот, утверждали, что они принадлежат своего рода «коммуне». Они называли себя «houseless», а не «homeless». (Бездомные на поверхности часто называют их К.Г.П.О. — Каннибалы-гуманоиды из подземелий, в честь фильма 1984 года) . Это те, кто живут глубже всех прочих, кротовий народец. На поверхности они показываются крайне редко. Жизнь снаружи порядком потрепала их, и многие утверждали, что именно трудности вынудили их уйти под землю.

Традиционно самые низшие социальные слои живут ближе к земле, но в подземном мире Нью-Йорка все наоборот: чем глубже вниз, тем выше статус. Многие действительно хотят остаться здесь. Большинство из тех, с кем беседовала Тот, были выдавлены из общества вследствие различного рода проблем, после чего получили возможность вернуться — и отказались. Некоторого рода независимость касается часто, как ни странно это прозвучит, защищенности. «Свобода» — также положительный, но и расплывчатый ответ, который дают жители трущоб в Рио, Мумбаи, Стамбуле и Найроби на вопрос о преимуществах жизни там, где они живут, и отчего во множестве случаев они остаются жить именно там, даже получив возможность переехать в более подходящее жилье.

Спустя несколько лет после интервью Тот, Марк Сингер снимает документальный фильм «Dark Days» (2000) — рассказ о некоторых из тех, кто живет в заброшенных тоннелях под Пенн Стейшн недавно, и о тех, кто живет там уже достаточно давно — на протяжении 25 лет. Пусть страх за последние годы и уменьшился, они все равно постоянно его чувствуют. Те, кто живет среди крыс, боятся крыс, наркоманы боятся других наркоманов. Возможно, большинство из тех, кто живет здесь, так или иначе являются наркоманами. Герои интервью борятся за свое существование, бросив все проблемы и требования, которые преследовали их снаружи. Если и быть бездомным, то здесь. Никакие приюты и ночлежки им не нужны. Они хотят, чтобы их оставили в покое, или по крайней мере иметь настоящий дом — «a brick house», как его называют жители трущоб в Южной Африке. Компания, занимавшаяся в то время тоннелями нью-йоркского метро, в конце 90-х годов хотела вытравить оттуда всех местных жителей, но организация по защите бездомных пригрозила предать ситуацию огласке. В конце концов компании пришлось предоставить местным жителям квартиры, в которые они, несмотря ни на что, перебрались с радостью. Как долго после этого они оставались на поверхности, не ясно, но можно себе представить эту классическую для подземелья историю: когда то, что скрывалось в толще земли, выходит на свет, оказывается, что именно это и требовалось для того, чтобы решить загадку истории.

В книге «Борьба за город и метаморфозы общества» (2006) урбанист Катарина Тёрн анализирует две взаимосвязанные тенденции: исключение из публичного пространства происходит одновременно с тем, как волонтерские организации и в какой-то степени власти пытаются встроить их обратно в общество, адаптировать бездомных к тому, чтобы они воспринимали общество как свой дом.

Множество бездомных детей живет в клоаках и тоннелях метро по всему миру. В конце 90-х годов было замечено сообщество, состоящее из бездомных детей в клоаках под Боготой, в числе которых — двухлетний мальчик, всю свою жизнь проведший под землей. В начале 2000-х подобное сообщество детей было замечено в туннелях бухарестской подземки, в канализационных тоннелях городов-близнецов Ногалеса и Ногалеса в США и Мексике, а также на теплотрессе в Москве, в клоаках Аддис Абебы и канализации Улан Батора.

Важным фактором для того, чтобы считать экосистему подземной, является не столько глубина, сколько время, на протяжении которого она была изолирована от поверхности, пишет макробиолог Карстен Педерсен в книге «Живое подземелье» (2007). Жизнь под землей существовала всегда, продолжает он: «Во времена зарождения жизни подземная среда была относительно стабильна, нетронута и богата химическими и органическими веществами, по сравнению со средами на земной поверхности, которая подвергалась метеоритным ударам, вулканическим извержениям и космическому излучению».

7

[…]

Люди всегда боялись подземелий, утверджает Розалинда Уильямс в своих «Заметках о подполье» (1990). Возможно, и нет, но большинство никогда бы не выбрали провести там сколько-нибудь длительное время. В более чем четырехкилометровой системе пещер Канго, что в Южной Африке, народ хаиса жил на протяжении 80 000 лет. Треть народонаселения жила здесь на протяжении трех месяцев в году вплоть до 1750 года, когда их потеснили заводчики скота. В отличие от моей поездки во Вьетнам, мой короткий визит в эти подземелья не был запланирован заранее. Меня заманила туда рекламная брошюра — и я ожидал увидеть там следы проживания местных жителей. Но когда я спросил гида, какие именно части системы пещер использовались народом хоиса, тот ответил, что в действительности они никогда не спускались вниз.

Они жили у самого входа в пещеры. (Пещерные рисунки по всему миру, некоторым из которых по меньшей мере 30 000 лет, были созданы народом, спускавшимся туда именно с этой целью и затем возвращавшимся на поверхность.) Сегодня турист может выбрать между двумя различными турами в пещеры Канго: «Стандартный» и «Приключенческий». Я выбираю «Стандарт» в первую очередь из опасения, что мне не хватит достаточно места в подземных ходах. Места достаточно — залы просто огромны. О приключенческом туре я даже не помышляю. Гид рассказывает, что женщина во время такого тура совсем недавно застряла в одном из ходов и провела там десять часов. Это случилось по пути на поверхность, и никакой обратной дороги не существовало. Вместе с ней застряло еще 24 человека.

Уильямс различает два различных типа восприятия возвышенного в подземелье: в первом содержатся «ночной огjнь ада и вулканов» — он был реакцией на первую индустриальную революцию; второй представляет собой «искусственную бесконечность», которая, начав с архитектуры, распространилась на искусство и литературу. […] За всю историю человечества подземный ад описывался ацтеками, индейцами майя и инка, евреями, хинду и христианами, а также в египетской и греческой мифологии. Христианский ад — вероятно, один из самых детально описанных. Однако на удивление редко описание его встречается в Библии: сначала — в Ветхом Завете (около 200 года до Р.Х.) и лишь метафорически — устами Иисуса — в Новом. Затем ад проявляется все больше, инспирированный в первую очередь персидской и античной мифологией. Шведской слово «helvetet» — ад — происходит от раннегерманского слова «hel» — «скрытый».

Ответ Сибиллы на вопрос, как найти вход в Аид, согласно Вергилию, звучит так:

День и ночь распахнута дверь в обиталище Дита.
Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться —
Вот что труднее всего!

Некоторые уверены, что только искусство способно спуститься в подземелье. После только, как человек отказывается от своего человеческого существования, столь знакомого нам на поверхности, он возвращается домой, не смея обернуться. Как Орфей. Существуют и те, кто полагает, будто речь идет о том, чтобы спуститься и потом вернуться ни с чем.

9

Пиком для подземелья как зрелища была, вероятно, всемирная Парижская выставка 1900 года. Помимо катакомб и клоак — снискавших успех у туристов уже до этого — были выставлены два новых экспоната, о чем пишет Дэвид Л. Пайк: во-первых — Le Mond Souterrain с финикийскими шахтами, микенскими захоронениями, египетским некрополем из Мемфиса, диорамами, представляющими различные геологические пласты, искусственные южнофранцузские и неополитанские пещеры (именно здесь Крис Маркер фотографировал картины в своем фильме 1962 года «Взлетная полоса», — о выживших, оказавшихся под землей после третьей мировой войны); во-вторых — L’Exposition Minière Souterrain с возможностью спуститься в шахту, где можно было увидеть уголь, серебро, медь, железо, соль, алмазы. Спустя несколько лет все это превратилось в руины, а еще через полвека подземелья едва ли представляли собой хоть какое зрелище. […] Но несмотря ни на что в подземельях кипит жизнь. Под Монреалем с 1960-х годов до сих пор существует подземная часть города La Ville Souterraine — возможно, самое большое в мире подземное сообщество с магазинами, ресторанами, жилищами, банками, офисами, музеями… Полмиллиона человек обитает здесь на протяжении зимы. Но, как выясняется, отыскать карту всего района найти трудно — различные его части принадлежат различным фирмам.

Подземелья до сих пор привлекают искателей городских приключений и тех, кто ищет альтернативу жизни на поверхности. На протяжении нескольких лет в начале 2000-х в стокгольмской подземке ставилась «Сцена 3». Это был реалити-театр — то есть театр, который выходил за свои пределы, встречаясь с реальностью и смешиваясь с ней до той степени, что было трудно отделить одно от другого. Игра с и вопреки различным конвенциям действительности. «Цель заключалась в том, чтобы претворить в жизнь городской миф о людях, живущих в туннелях, о тех, кто строит города под землей», — говорит один из координаторов Лео Нурдваль. «Дни, полные бесконечной рутины. Пора с этим что-то сделать!» (Из приглашения на представление, verklighetsspel.se).

Подземелья привлекают также туристов. Таких, как я. Но это же не из–за того, что я хочу понять, отчего они так заворожили меня в детстве? Почему когда-то они стали местом, связанным со строительством утопического общества и приключениями? Что-то внизу до сих пор продолжает манить, пусть даже и то, что происходит под землей, утратило часть своего революционного пыла и способности испугать. Пусть и не совсем. Бытует мнение, что интернациональный терроризм управляется из Тора Бора в восточном Афганистане — пещерного комплекса, взятого штурмом осенью 2007 года во время охоты на террористов. Президент Буш говорил о том, чтобы выкурить террористов из их пещер и нор. Как кротов. Или мышей-полевок.

Вертикальная структура городской жизни до сих пор представляется мне весьма существенной. В документальном фильме Патрика Жана La raison du plus fort (2005) о жизни юных иммигрантов в нищих районах Бельгии и Франции один из героев рассказывает, что они всегда встречаются в подвале, под землей. Их воспринимают как крыс, говорит он, и в некотором смысле в крыс они и превратились. Им ничего другого не остается, кроме как прятаться. У них нет денег, нет работы, и нет ни малейшей надежды на другую жизнь. В фильме это просто мужчины в подвале. О том, где женщины ведут домашнее хозяйство, не сказано ни слова. Они окутаны еще большей тайной.

10.

Тайну, что скрыта под землей, мне, вероятно, никогда не открыть. Такова природа вещей. На двадцатиметровой глубине во вьетнамском туннеле я попросил своего проводника показать мне путь на поверхность, что вовсе не было необходимостью — туда вела только одна дорога. […] Снаружи я едва не разрыдался — но только едва. Не осмелился. Я рыдал — почти — из–за того, что не успел по-настоящему испугаться: я был слишком напуган, чтобы бояться. Несколькими годами позднее, по дороге в Вильнюс, я краем уха услышал, что под одним из районов города, построенных во времена Советов, существует общество подземных жителей. В Вильнюсе я расспросил множество людей об этом, но ни один из них не слышал ничего подобного.

*От переводчика

Перевод выполнен по: Dahlberg Göran, Hemliga städer: Rädslans urbana former. — 2010. Публикуется с сокращениями.