В шаржевой трагедии Бориса Виана «Осень в Пекине» один из героев озвучивает остроумную критику гомосексуалов. Общество обнаруживает в гее определенное отклонение от нормы и навешивает ярлык несоответствия. Однако, вместо того, чтобы отойти от ярлыка, как обычно и поступают свободные люди, гомосексуал пытается ему максимально соответствовать. Отсюда такое распространение карикатурных педиков, превративших соответствие расхожим представлениям в анекдот.

На жалобы о гомофобии герой Виана замечает, что гея притесняет не общество, но лишь его малая часть, безоговорочно следующая всем предписаниям нормы. Толпа замечает любое отклонение и всегда приветствует его усугубление. Она потешается, воспринимая своеобразие как увечье. Есть только одна группа инвалидов, над которыми не смеются. Это слепые. Никто не хохочет над ними, потому что слепые все равно этого не увидят.

Написанная в 1947 году «Осень в Пекине» давно обратилась в классику и входит в любую мало-мальски репрезентативную программу по западно-европейской литературе. Помимо этого Виан пишет легко и увлекательно, вторгаясь в сердца студентов не только через обязательность классика. Французский авангардист, наверно, один из любимейших авторов гуманитариев по всему миру. То есть именно такие как Борис Виан определяют умонастроения креативной элиты, проводника толерантности и других свободных ценностей.

В осенне-пекинском контексте принятие гомосексуалов равнозначно отождествлению их со слепыми, то есть с калеками, не могущими распознать, что кто-то заметил их увечье. Однако современные геи не только зрячи, они хотят, чтобы их отклонение, ярлык, изначально навешанный моральным большинством против их воли, привлекал как можно больше внимания. «Мы не просто уроды, но сверхуроды, и заставим вас с этим считаться». Это и называется свободой в парадигме современности.

Но если моральное большинство не может считать геев слепыми, то ему самому приходится стать слепым. Ведь слепой не только не замечает чужой смех, он и сам ни над чем не смеется, потому что ничего не видит. Борьба за терпимость уподобляется ослеплению. Где нет ничего (или ничего не заметно), нет и ксенофобии.

Это заложено уже на лингвистическом уровне: среди синонимов слова «свободный», продолжением которого является «толерантный», можно найти слово «пустой». Свобода, таким образом, уподобляется пустоте. А освобождение — опустошению.

Вы никогда не обретете свободу, пока можете видеть, чувствовать и размышлять.

На пути к толерантности вам остается только опустошаться.

Так опустошайтесь же!