Nigrum nigrius nigro (лат.)

Темное познается еще более темным

Алхимическая поговорка

Разве я посмею

Потревожить мирозданье?

Т.С. Элиот. Любовная песнь Дж.Альфреда Пруфрока

Искусство, как показал А.К. Эванс в своей статье «Герметическое искусство: гностическая алхимия воображения», может идти двумя путями: путем миметического (от mimesis — подражание) отображения т.н. действительности и путем немиметическим, т.е. «определяющим искусство в терминах опыта, и не имитации». Если первый путь представляет собой попытку умножения «копий», то второй непосредственно вытекает из «опыта пределов». К нему мы можем отнести и герметическую лирику Жерара де Нерваля, и гностический бунт Лотреамона, и эпатаж Альфреда Жарри, и внутренний опыт Жоржа Батая, и сладострастные эксперименты маркиза де Сада, и опиумные видения де Куинси; словом, то, что Евгений Головин определял как «литературу беспокойного присутствия». Майринк, Лавкрафт, Эдгар По, Жан Рэ, Томас Оуэн, Ганс Эверс. Бездна призывает бездну. Чернота становится чернее, мед приобретает вкус крови, руки сковывает паралич и вместо них появляются крылья. Человеческое отступает — остается беспокойное присутствие. Бога? Даймона? Зверя? Перед тем, что «беспокойно присутствует», пасует даже зверь. Из опыта пределов появились на свет визионы Фюзели и Сальватора Розы, Биркхойзера и Бекшински, Швабе и фон Штука, Нердрума и Арривабене. Возможен ли «кинематограф беспокойного присутствия»? Можно ли устрашить в себе зверя, погружаясь в фильмы Тома Сикса или Эдмунда Элиаса Мериджа? Очевидно, что это не более чем способы устрашить в себе человека, пощекотав ему нервы и, возможно, заставив не раз содрогнуться содержимое его желудка. Режиссер, решившийся последовать завету Антонена Арто и «вживить метафизику под кожу», этот мастер, который как психопомп Гермес уводит душу в темные глубины Аида, еще не почтил наш мир своим опасным присутствием, но уже оставил знаки неизбежного приближения. И чтобы увидеть его энигматический силуэт, нам достаточно всего лишь открыть «Ночное кино» Мариши Пессл.

Станислас Кордова — культовый создатель «ночного кино», подлинный Сфинкс, чьи загадки не под силу разгадать даже его самым преданным; мистагог, отрешенный от внешнего мира; сокрытый король, проживающий в своих обширных владениях, в поместье «Гребень». Он не дает интервью, не появляется на светских мероприятиях, игнорирует церемонии вручения кинопремий, прячет гипнотический взгляд под круглыми стеклами солнцезащитных очков. Никто толком не знает, как выглядит Кордова. Редкие фотографии, найденные в сети и предположительно запечатлевшие таинственного режиссера, порождали лишь новые вопросы. На них мог быть кто угодно. Рассказывают, что когда на сцене древнегреческого театра появлялись Эринии, в волосах которых извивались живые змеи, зрители переживали коллективную истерию: беременные женщины загибались от преждевременных схваток, дети умирали от страха, мужчины падали в обморок. На показах фильмов Кордовы происходило нечто подобное, и вскоре их запретили. Но поклонники «ночного кино» организовали свои собственные подпольные показы: катакомбы Парижа, сумеречные и необитаемые места в Америке и Японии собирали самых смелых зрителей. Места, где появлялись кордовиты, украшал символ глаза самого Кордовы — стилизованного изображения любимого кадра режиссера из фильма «Силуэты, омытые светом». Казалось, Кордова наблюдает за происходящим. Кордова повсюду.

Жуткая изнанка красоты и нормальности; раздробленная природа человеческой личности, таящей невысказанные страхи, жажду насилия и аморальные сексуальные позывы, и само по себе «ночное кино» как колдовское, эмоционально мучительное переживание.

Вот что находилось в центре его интересов. Карл Юнг писал: «Секрет в том, что лишь тот, кто может разрушить себя, поистине жив». Зрители, мечтавшие попасть на закрытые показы фильмов Кордовы, фактически заявляли о своем желании осуществить «сошествие в Аид», то, что древние называли katabasis, descensus ad inferos, нисхождением в нижний мир. Безусловно, это был обряд инициации, подразумевавший ритуальную смерть во имя обретения «больше-чем-жизни», иными словами, бессмертия. Кордовиты нисходили в Аид, погружаясь в инфернальные миры, где правили их самые неодолимые страхи, будто надеясь, наконец, повстречаться лицом к лицу с Залмоксисом, господином смерти, и вернуться в мир живых преображенными, несущими на себе пылающий след инфракорпоральной бездны. Фильмы Кордовы были для них шагом в nigredo, в темную ночь души (Хуан де Ла Крус). Красная птица, появлявшаяся во всех его фильмах, всякий раз напоминала зрителям о транcгрессивном жесте, о выходе за последний предел, о философии Кордовы, не признававшего мещанского покоя и одномерности бытия.

Кордова был трижды женат и имеет двоих детей. Первая супруга Джиневра Кастаньелло, итальянская фотомодель и владелица огромного наследства, была найдена мертвой, в озере на территории поместья. После себя она оставила сына Теодора. Вторая избранница Кордовы, актриса Марлоу Хьюз, не долго наслаждалась демоническим обаянием мужа; их брак вскоре распался и Кордова женился на французском модельере Астрид Гонкур. Эта женщина подарила ему прекрасную дочь. Александра была необычным ребенком — уже в 8 лет она стала сниматься в фильмах своего отца, а в 12 дебютировала в Карнеги-холле, прославившись как пианистка-вундеркинд. Ее загадочная смерть и стала центральной темой романа Мариши Пессл.

Она не играла ноты, — продолжал Бекман. — Она их лила из греческой амфоры. В зале ни следа возмущения — шок, затем ошеломленный восторг. Никому не верилось, что этот ребенок способен так играть. В какие темные глубины ей пришлось сойти…одной…Она так играла…будто познала предельную тьму.

В октябре 2011 года на страницах Нью-Йорк Таймс появилась новость о том, что тело 24-летней Александры Кордовы было найдено в шахте лифта в пустом пакгаузе в Чайнатауне. Предположительная причина смерти — самоубийство. Журналист Скотт Макгрэт, ранее занимавшийся «делом Кордовы» и лишившийся карьеры в результате обвинения в клевете и использовании ложных источников, решает взять реванш. Он берется расследовать загадочную гибель девушки. По воле обстоятельств у его появляются два помощника — актриса Нора и молодой бродяга Хоппер.

Главная особенность книги Мариши Пессл не в том, что текст включает в себя газетные статьи, скриншоты веб-страниц, документы, фотографии, позволяющие погрузиться в атмосферу романа. Куда более необычной мне представляется попытка создания литературного Gesamtkunstwerk’а, некоего совокупного художественного произведения. Читатель не только получает визуальный контент, воссоздавая образы главных действующих лиц романа, — он слышит, как Александра играет «Ночного Гаспара» Равеля (и может быть захочет послушать аудиозапись в сети или перечитать книгу Алоизиюса Бертрана), «Затонувший собор» Дебюсси, «Петрушку» Стравинского. Примерно в середине книги читатель находит «Пруфрока» Элиота и неожиданно понимает, что в этом стихотворении сосредоточена вся философия семьи Кордова. «Разве я посмею потревожить мирозданье?» — задается вопросом лирический герой, «маленький человек», жизнь которого проходит сквозь пальцы, который изо дня в день слышит одни и те же разговоры, видит одни и те же лица, который защищен постоянной повторяемостью событий от любых потрясений, от любых перемен. «Я знаю их уже давно, давно их знаю — / Все эти утренники, вечера и дни, / Я жизнь свою по чайной ложке отмеряю, / Я слышу отголоски дальней болтовни — / Так как же я осмелюсь?» Кордова никогда не отмерял жизнь по чайной ложке, он предпочитал захлебываться жизнью; он не довольствовался тем, чтобы греть замерзшие руки возле смертоносного пламени — он входил в огонь, бросался в его безжалостную стихию. И так он воспитал своих детей.

В музыкальных кругах Александра получила прозвище Сандра Деруин, Cendre DeRouin, т.е. пепел руин. Те, кто видели ее, те, кто ее слышали, сомневались, что перед ними человеческое дитя.

Я поняла про нее по меньшей мере одно: она жила с таким жаром, на какой большинство из нас не отваживаются, — говорит Бэнкс. — Но что-то не давало ей жить обыкновенной жизнью. Отчасти неудивительно, что она умерла. Работа, муж, дети, дом на пляже? Это не для Сандры. Не могу объяснить, но она была как стихия — врывалась в жизнь, отрицая логику, пугала, даже ранила, потому что она была тем, чем хотела быть ты, и ты знала,что у тебя кишка тонка.

Журналист, дерзнувший постигнуть тайны ее смерти, а заодно и тайны Станисласа Кордовы, являл собой воплощенную неудачу (в карьере, личной жизни), призрак вульгарного материализма, скептицизма, надежной броней защищавшего от зова бессознательного. Неудивительно, что ему предстоит долгое блуждание по ризоматическому лабиринту Кордовы, в компании своих незадачливых спутников. Но не полученные ответы, ни вдребезги разлетевшийся скептицизм, увы, не принесут Макгрэту никакого удовлетворения. Он узнает о Кордове так много, но единственно для того, чтобы признать — он не знает ничего. Он будет выстраивать маршруты Сандры, гоняться за татуировщиками, гардеробщицами и горничными, видевшими девушку незадолго до ее смерти, станет размышлять над меткой дьявола и оккультными ритуалами, в которые скорее всего был втянут ее отец. Он будет искать Кордову и находить только его дублеров — пустые коконы, из которых давно выбрались бабочки. На каждый вопрос он получит как минимум два ответа. Рассудок и интуиция, факт и фантазия, логическое и магическое, человеческое и нечеловеческое вступят в борьбу. Он не постигнет Александру, для него она навсегда останется Ханной Глосс (еще один псевдоним юной пианистки) — символом тени, за которой мы постоянно охотимся, но никогда не можем поймать, ибо она вечно от нас ускользает.

«Устраши в себе зверя» — немало страниц на сайте посвящалось якобы жизненной философии Кордовы, каковая вкратце сводилась к тому, что ужас, страх до потери сознания, рождает свободу, открывает тебе глаза на живописные, темные и великолепные стороны жизни, тем самым побеждая чудовищ разума. Это означало, как выражались кордовиты, «отправить агнца на бойню» — избавиться от кроткого пугливого «я», сбросив с себя оковы, наложенные друзьями, родными и обществом в целом.

В семье Кордовы говорили на придуманном Тео языке. Он разработал целый словарь, включавший в себя, к примеру, двадцать синонимов к слову «любовь». Терулья — так они называли «глубокую любовь, любовь, которая тебя перепахивает», «то, что нужно пережить, прежде чем умрешь, потому что иначе жизнь прошла зря» (и эту любовь переживет Александра). Многие воспринимали Станисласа Кордову как колдуна или гуру, гипнотизера наподобие Распутина. Никто не смел усомниться в могуществе этого человека. Самовластного. Смертоносного. Совершенного. Работать с ним хотели все и ради самой незначительной роли были готовы пойти на многое. Конечно, о нем ходили легенды. Легенды, разумеется, страшные.

По одной из них, поместье «Гребень», расположенное в лесах к северу от озера Лоуз, было построено на месте убийства нескольких десятков могавков, представителей племени североамериканских индейцев. Некогда поместье принадлежало Рокфеллерам. Когда оно перешло к Кордове, территория его была обнесена двадцатифутовым забором под напряжением. По словам бывшей супруги режиссера, Станислас был единственным ребенком матери-одиночки, которая хоть и воспитала сына в католической традиции, но хорошо разбиралась в stregheria, то есть в колдовстве. Еще бабушка Станисласа была хранительницей каталонской магической традиции и учила его разным вещам, которые, безусловно, оказали воздействие на воображение мальчика. Создавая свое “ночное кино” на территории поместья, Кордова переступил черту и, по слухам, заключил особое соглашение. Предположительно, с горожанами из Каргаторп-Фоллз, которые справляли весьма странные черные ритуалы недалеко от “Гребня”, что собственно и сподвигло Кордову соорудить вокруг поместья забор. Однако со временем он стал сближаться с горожанами. На территории “Гребня” начали воздвигать мост, “чертов мост”, наподобие тех, что строились в эпоху Средневековья от Англии до Словении. Считалось, что “чертов мост” помогал строить сам Дьявол в обмен на человеческую душу, которая первой на него вступит. И этой душой стала душа Александры.

С того дня девочка начнет стремительно меняться: ей легко давались иностранные языки, за считанные часы она запоминала любое музыкальное произведение и феноменально его исполняла, ее гнев вселял ужас в окружающих, ее взгляд называли “древним”, она перестала смеяться и научилась читать в душах людей. Кордова был в отчаянии и винил себя в случившемся. На какой-то миг он поверил в то, что спасти Александру от проклятия можно лишь выменяв ее на другого ребенка. Он неистово искал заместительную жертву, душу, которую примет Иблис, Сатана, Сет, Мара. Он был абсолютно поглощен этой мыслью. “Ночное кино” отошло на второй план. И все это время рядом находился Паук. Священник по имени Хьюго Виллард, нашедший приют в обители Кордовы. Именно эта зловещая фигура была связана с сатанистами-горожанами и проклятьем, павшим на юную Александру. Это он подтолкнет Станисласа на поиск другого ребенка, вселив в него ложную надежду.

Так на так. Одна чистая душа за другую. Александра освободится. И я прочел, что для ритуала, простой передачи долга, не требуется причинять ребенку вред. Достаточно одежды, любого предмета, который принадлежал исключительно ему.

Ночами Кордова тайно проникал на детские прощадки, искал там забытые игрушки, а затем уносил свою добычу на перекресток. Однако ничего не помогало, поскольку ни один ребенок не мог заменить Сандру. Она была уникальна. “Попробуй-ка отыскать дублера архангелу”. Сама Александра противилась действиям отца и желала принять свою судьбу. Шаг в шахту лифта положил конец мучительным поискам Кордовы. Когда бывший скептик Макгрэт доберется до этой тайны и сумеет в нее поверить, соратница Кордовы, стремясь защитить своего темного бога от профанов и сплетников, бросит в лицо журналисту иную наживку, сообщив, что Сандра была больна раком. Она отправит изумленного и окончательно запутавшегося Макгрэта в дом престарелых, где его будет поджидать очередной пустой кокон, в то время как бабочка, вырвавшаяся на волю, укроется на острове Чилоэ и будет курить любимые “Мурад”, дожидаясь своего преследователя.

Тьма. Я понимаю, сейчас в это поверить трудно, но подлинному художнику нужна тьма. Она наделяет его властью. Скрывает его. Чем меньше мир знает о нем, о его местонахождении, о его природе и тайных методах, тем художник сильнее. И чем больше банальностей о нем мир съедает, тем мельче его искусство, тем оно суше, а в конце концов усыхает вовсе, съеживается, и получается не искусство, а какое-то маршмеллоу, с молоком за завтраком подавать. Неужто вы считали, что он это допустит?

Натэлла Сперанская