Оксана Куропаткина,

16 апреля 2014

В современной России нет согласия по многим ключевым вопросам прошлого, «цепь времен» порвана, что является серьезным препятствием для нациестроительства. Многочисленные попытки предложить новую концепцию историю порождали новые конфликты и противоречия. Раздражение вызывало, в частности, то, что такая концепция грубо навязывалась «сверху» — а общий исторический нарратив «работает» только в том случае, когда люди признают его «своим» и чувствует свою к нему причастность. И более эффективными будут не теоретические программы, а общие действия, в которые включено большинство и которые это большинство свободно признает значимыми и полезными — независимо от своих политических или иных позиций. Это можно назвать «литургией», понимаемой в широком смысле — как общее дело, имеющее священный для общности или для народа смысл. В таких «литургиях» часто рождается и ненавязчиво доносится «священная история» — куда более эффективно, чем в учебниках.

Как «литургию», то есть как общее дело, небесполезно рассмотреть прошедшую в Сочи Олимпиаду и затем Паралимпиаду. Они стали действительно «общим делом» для всей страны и одновременно — способом рассказать о себе всему миру.

Постановщики олимпийских церемоний оказались перед крайне сложной задачей: собрать «цепь времен» заново, чего до них не удавалось никому в постсоветской истории, и так, чтобы новая «сборка» устроила и россиян, и иностранных зрителей. При этом еще было необходимо, чтобы эта новая трактовка истории была оптимистичной и жизнеутверждающей — что довольно трудно сделать, когда общество погружено в депрессию. Вспомним, что и как им удалось.

В представленной концепции важны три момента: трактовка самых ключевых периодов отечественной истории (дореволюционного, советского и постсоветского); самопозиционирование России во внешнем мире; преемственность эпох и соотношение различных пластов культуры, в том числе связанных с другими культурами, в частности с западной.

Рассмотрим сначала, как были представлены периоды отечественной истории. Россия — держава, империя (так была «озвучена» одна из букв символической «Русской азбуки»), — это и ее ключевая характеристика, и трактовка дореволюционного периода. Любопытно при этом, что из российских государственных деятелей были показаны только Петр I и Екатерина II — как ключевые строители державы. Еще более интересно, что присущая «имперскости» тема войны практически отсутствует. Военные мотивы слышны только в параде гвардейцев и пальбе нарисованных пушек (на открытии Олимпиады), а также в выступлении барабанщиков Московского военного музыкального училища (закрытие Игр).

Главные знаковые события — не войны, а основание Руси, строительство Петербурга и бал Наташи Ростовой.

Акцент на «мирной» составляющей русской культуры проявлен и в выборе главной героини обеих церемоний — девочке по имени Любовь (имя которой вошло и в «Русскую азбуку), и в других героях открытия, которыми стали семьи и дети. Таким образом, Россия предстала державой не военной, а культурной.

Советская эпоха показана наиболее подробно, однако она, в отличие от «имперского» периода, где есть деятели-персоналии, представлена как действие широких масс и отдельных групп. Тем самым постановщики сочинских церемоний блестяще вышли из сложного положения: не показаны государственные деятели советской истории, которые вызывают в России ожесточенные споры, однако сама история СССР преподнесена как органичная и «народная». Во-первых, ее ритм передает русский авангард, которого было в шоу неожиданно много: на открытии Олимпиады революция показана как ритмичный танец машин и людей — в традиции конструктивистского балета 1920-х годов; прямо на зрителя несся паровоз — «царь машин», а сама революционная символика дана в стиле картин Кандинского и Малевича. Во-вторых, ХХ век — это эпоха научных открытий и развития технологий, которая прочно вошла в русский культурный код: так, в «Русской азбуке» нашли место вертолет Сикорского, зерноуборочный комбайн, луноход, орбитальная станция, спутник, телевидение, Циолковский и парашют (авиационный ранцевый парашют был изобретен в начале ХХ века Г.Е. Котельниковым). В-третьих, именно двадцатый — «советский» — век показан как эпоха сплоченных общностей: пионеры, студенты, спортсмены, космонавты. Рабочие, которые практически исчезли в постсоветское время как культурно значимая общность, представлены как главная движущая сила прогресса: они возводят величественные здания, их труд преображает окружающий мир.

На фоне сегодняшнего презрительного отношения к людям физического труда такое прославление этой общности выглядит особенно важным и своевременным.

В-четвертых, советский период — эпоха самых популярных культурных образов и знаков: так, показаны дядя Степа и Ёжик в тумане, активно использовалась музыка из советских фильмов и мультфильмов.

А вот пласт постсоветской культуры не сильно обогатил церемонии: эстрадные песни («Тату» и «Любэ»), под которые выходят команды российских олимпийцев и паралимпийцев, и спортивные субкультуры мегаполиса, показанные на закрытии Паралимпиады: велосипедисты, трейсеры, роллеры и скейтбордисты.

Очевидно, таким образом, что в трактовке постановщиков дореволюционный период — это эпоха становления России как культурной державы, драматичный ХХ век— это «локомотив истории» и ее золотой век, а постсоветский период — это эпоха, где имперские традиции совместного строительства прерываются, а остается одно самовыражение отдельных групп. Поэтому и говорится о нем скороговоркой.

Следующий интересный момент — как были показаны самопозиционирование России во внешнем мире и ее отношения с ним.

В самопозиционировании России я бы выделила несколько важных моментов. Не обошлось без ожидаемых заявлений-клише: Россия — страна широких просторов (горная вершина Фишт на Кавказе, Русский Север, озеро Байкал, Камчатка и Чукотка); Россия — страна православной культуры (куда же без собора Василия Блаженного?); Россия — «дом народов» (на церемонии открытия Игр на сцену вышли артисты в костюмах 90 российских этносов).

Однако некоторые стандартные «российские» ассоциации были обыграны и показаны нешаблонно. Вспомним «Русскую азбуку». Общинность (одно из главных слов азбуки — «мы») тесно связана с личностью (слово «Россия» парадоксально проиллюстрировало в букву «я»). Пушкин, один из самых избитых символов русской культуры, оказался не на букве «п», а на твердом знаке «ъ», он же дореволюционный «еръ».

Даже скептики отметили, что привычные культурные ассоциации, связанные с Россией, были обыграны со вкусом. Рыба-Кит и Летучий корабль, град Китеж и дымковские игрушки, Масленица и хороводы, русская тройка и даже пресловутые журавли и березы предстали без избитой ностальгической нотки — не как образы давно ушедшего «золотого века», а как то, что продолжает жить в культуре в умелой современной аранжировке.

Вообще «народно-этнографическое» встроено в общую концепцию российской истории как ее органичная часть, которая взаимосвязана с энергичным, с «авангардным», с современным пластом культуры: брейк-дансеры танцуют вместе с казаками, жар-птица превращается в факел Паралимпийских игр, а «агитос», символ Паралимпиады, превращается в русское «ура».

В позиционировании России оказались особенно важны элементы, узнаваемые Западом, но не столько массовые (те же «ушанка» и «хохлома»), сколько принадлежащие высокой культуре. В трактовке сочинских постановщиков Россия — одновременно и этнографическая диковина, и полноправный актор мировой культуры, которого узнают и признают в мире. Так, в «Русскую азбуку» включены такие опознаваемые Западом символы России, как русский балет, Набоков, Эйзенштейн и Чайковский. За живопись на закрытии Олимпиады отвечал широко известный за рубежом Шагал; на закрытии Паралимпиады несколько сотен танцоров в ярких костюмах «оживили» перед зрителями полотна самого знаменитого за пределами России авангардиста Кандинского.

Кстати, в целом непростая тема отношений России и Европы подана без резкого конфликта. Движение в Европу показано сценой, отсылающей к картине Валентина Серова «Петр I», — русские прорываются туда сквозь бурю и неимоверные трудности.

Показана и тесная связь популярной западной культуры с отечественной: плакаты Beatles смотрятся весьма органично в череде картин, иллюстрирующих позднесоветский период.

Удачно проиллюстрирована взаимосвязь самой яркой «западной» субкультуры — стиляг — и «большой» культуры. Так, стиляги выскакивают из автомобилей, которые останавливает, поднимает и переворачивает дядя Степа — образец советской добропорядочности. Идея очевидна: любые протестные субкультуры появляются изнутри «добропорядочного» общества, которое само их порождает и стимулирует, а тяга к западной культуре — не что-то искусственное, а вполне естественное и органичное.

Как показана связь различных пластов русской культуры?

Главный принцип сочинской концепции — искусное переплетение русской классики и советской культуры (особенно авангардной его части). Связаны «имперский» и «советский» периоды, «советский» и «антисоветский» пласты русской культуры ХХ века:

русские классики XIX века, «революционные» Блок и Маяковский с «антисоветскими» Бродским и Солженицыным и полузапрещенными долгое время Михаилом Булгаковым и Мандельштамом представляли единую русскую литературу. Показана и связь советской культуры с постсоветской: так, Белый Мишка, символ сочинской Олимпиады, видит своего «предка» — символа Олимпиады-80.

Отмечая многие несомненные успехи «культурно-исторического стандарта», исподволь предложенного сочинскими организаторами, не могу не сказать и о возникших вопросах.

Во-первых, русская культура включает стремление не только к примирению, но и к противопоставлению себя — тому же Западу. Понятно, что акцент на таких противоречиях был бы неуместен на международных мероприятиях — но какого-то намека на этот пласт русского сознания не хватало.

Во-вторых, Победа в Великой Отечественной войне остается важнейшей частью современной российской идентичности, полное отсутствие этого символа выглядит не совсем реалистичным и адекватным. Понятно, что по олимпийским правилам нельзя было акцентироваться на драмах и военных конфликтах — но показали же постановщики революцию.

В-третьих, складывается ощущение, что история России закончилась позднесоветским периодом. А что представляет собой нынешняя Россия? Только эстраду и спортивные субкультуры?

Это вопрос не только к постановщикам, которые показали свое умение находить выигрышные моменты в русской истории, но и к нам всем как акторам современной культуры. Какими мы видим себя? Кстати, невзначай сочинские действа намекнули на ответ. Вспомним, что постановщики очень выигрышно показали такую черту национального характера, как самоирония и готовность посмеяться над собой — ту особенность, которую, кажется, начинает забывать современное российское общество, озлобленное и от безысходности ищущее «врагов». Напомню, широко растиражированная прессой оплошность на открытии Олимпиады — нераскрывшееся пятое кольцо в символе Игр — была находчиво обыграна на церемонии закрытия: в фигурной композиции, которую сформировали участники, пятое нераскрывшееся кольцо превратилось в снежинку. Таким образом, благодаря самоиронии, быстрой реакции и смекалке «прокол» превратился в «изюминку».

В-четвертых, в сочинских действах очень туманен образ будущего.

Сразу после благополучного позднесоветского периода история заканчивается — девочка Любовь поднимается на воздушном шаре, а потом отпускает его в небо. Сразу хочется спросить: «Русь, куда ж несешься ты?». Не дает ответа. В целом это очень по-русски — но после четкой динамики и целеустремленности прошлого оставляет в некоторой растерянности.

Что в итоге получилось? Постановщикам удалось, удачно обходя острые углы, показать органичную связь исторических эпох, социокультурных общностей и стилей в искусстве и придать этому сильный оптимистический заряд.

Пожалуй, из всех постсоветских попыток представить стройную и максимально всех примиряющую концепцию прошлого сочинские действа следует признать самой удачной. Отметим, что эксперимент постановщиков пришелся по нраву противоречивому российскому обществу: так, открытие и закрытие Олимпиады посмотрели две трети россиян, подавляющему большинству которых эти театральные действа понравились — таким образом, показанный зрителям символический ряд «попал в точку». Остаются два главных вопроса — будет ли эта новая концепция истории действительно и глубоко принята российским обществом, которое больно ненавистью и безысходностью, и есть ли что-то в нашем будущем, кроме туманной мечты?…