Если спросить Яндекс, кто такой Александр Дурасов, в первых ссылках мы получим статью Википедии о вице-адмирале Александре Алексеевиче Дурасове, плававшем по Балтийскому морю в первой половине 19-го века. А наш современник, герой этого материала — живущий в Новосибирске поэт и музыкант. Мы встретились в баре, чтобы обсудить его недавно вышедший сборник «Воскресенье».

— Твой первый сборник — «К планетянам» — подписан псевдонимом «Александр Простой»…

— Этот сборник был вторым.

— Вторым? А в дебютном сборнике ты фигурировал под каким именем?

— Тоже под именем Александр Простой.

— Почему ты решил от него отказаться?

— (задумался, выдерживает паузу) Наверное, я решил открыться. Псевдонимы — это своего рода игры в прятки… Я решил просто открыть карты.

— К какой поэтической традиции ты себя относишь? Можешь ли назвать себя продолжателем акмеизма, футуризма, концептуализма… Панка, наконец! (смеëтся)

— Трудно сказать. А есть что-нибудь между футуризмом и панком? (смеëтся) В последнее время я своë творчество позиционирую как некий интуитивный стиль.

там где сирийские флаги

красной водой поливает восход

танченочек маленький танка

чугунное вымя сосëт

— «Воскресенье» содержит тексты за продолжительный период, но его нельзя назвать просто сборником избранных вещей, так?

— Отбирали тексты действительно по принципу «избранного». Но сборник вышел концептуальный.

— В чëм концепция этого сборника?

— Ну, думаю, теперь уже любой ответ в духе «что вижу — то пою» не будет засчитан, вы просто не поверите (смеëтся). Тексты в сборнике расположены хронологически. Он состоит из нескольких частей. Практически у каждого вошедшего в него стихотворения есть название. Но когда мы собирали этот сборник, мне пришла мысль, что они не должны никак называться. У них не должно быть имëн, они должны смотреться как просто тексты. Так вот, хронологически здесь собраны тексты с 2009 по 2016 год. Почему именно с 2009 по 2016? Я сначала хотел и более ранние стихи туда включить, но когда мы с Витей Назаром (редактор сборника, — прим. ред.) стали эти тексты перечитывать, стало очень хорошо заметно, что стихи, написанные до 2009 года, контрастно отличаются. Не по качеству, это просто стихи из другой жизни, не то, что я ощущаю сейчас. То, как я сейчас ощущаю жизнь, напрямую отражено в текстах 2009 года и позднее. Но года так с 2013 я стал трактовать это своë видение более абстрактно. Если взять сборник и посмотреть, это становится понятно. Тексты абстрактны, но более ясны, скажем так.

— А были какие-нибудь интересные моменты, связанные с этой книгой? Курьëзы или трудности какие-нибудь возникали?

— Да, был один момент. Когда мы искали типографию, чтобы книгу отдать в печать — а искали, естественно, по принципу наилучшего соотношения цены и качества — то вышли на типографию НГТУ. Созвонились, приходим к начальнику типографии с Витей, отдали им макет на флешке, они всë посмотрели, говорят, какие мы молодцы, даже ничего там редактировать не надо. Бумагу нам подобрали и договорились о времени: через два или три дня встретиться, подписать договор и отдать всë это дело в печать. Проходит несколько дней, прихожу я в эту типографию, а начальник мне говорит, что они отдали директору мой сборник почитать. И сейчас она придёт, и нужно будет непосредственно с ней поговорить. Я сразу подумал, что тут что-то не то. Долго еë ждал, даже уйти хотел оттуда. Наконец, она спускается: грузная женщина во всëм розовом. Пригласила меня к себе. Показывает мне пилотный экземпляр: «Это вы написали?» Отвечаю, что да, я. Она вальяжно садится под фотографией Путина: «Вы знаете, мы не возьмëмся это печатать». А я ведь настроился уже подпись поставить на договоре, потому опешил и спрашиваю: «А что вас смутило-то?» Она отвечает: «Ну, мы же всë-таки типография университета, образовательного учреждения, а у вас тексты категории 18+, не вполне соответствующей…» Я пытался ещë как-то ей втолковать, что всë ведь в рамках закона, ничего не нарушаем. Мне уже потом стало понятно, что она напугалась чего-то, но я так и не понял, чего. В общем, я дальше не стал с ней спорить, забрал свои черновики и покинул это место. Тридцать седьмой год какой-то, честное слово, хорошо, что не расстреляли на месте (смеëтся). Потом по совету Олега Полежаева я обратился в типографию «Кант», пришëл туда и там без проблем всë сделали очень быстро и качественно.

арбитр изяществ Петроний плачет от красоты

арбитр изяществ Петроний смеëтся от боли

арбитр изяществ Петроний снимает посты

садится на стул и долго сидит на стуле

арбитр изяществ Петроний смотрит футбол

арбитр изяществ Петроний открывает пиво

арбитр изяществ Петроний делает rock’n'roll

пользует красоту и пользуется красиво

арбитр изяществ Петроний думает что

арбитр изяществ Петроний — божья искра

арбитр изяществ Петроний надевает пальто

встает и уходит легко навсегда и быстро

— Твоя поэзия в большей степени происходит из откровений, или она держится на каких-то технических приëмах, способе работы с текстом?

— Начнëм с того, что я не филолог, не литературовед. Но я читал много разной поэзии: от Серебряного века и до наших дней. Я не знаю всего на свете, конечно, но как всë должно звучать, скажем, чтобы было красиво, я чувствую. Специально писать в каком-то одном ключе — ямбом, хореем, верлибром — я не стану. Почему я употребляю понятие «интуитивный стиль»? Потому что всë начинается с некоей мысли. Она пришла, я начинаю еë исследовать и совершенно не задумываюсь о том, как я поэтически буду это выражать. Когда пойдëт, я почувствую, что это правильно, что мне нравится, и в таком ключе я эту вещь и закончу. А что будет потом, я не знаю.

— В твоих стихах очень много языковой игры. Это осознанный подход?

— Да, разумеется. Хочется не то чтобы новые слова образовывать ради самого процесса, а хочется каких-то особых ощущений добиться от этих новых слов. Понятно, что я не думаю о том, что это может попасть в словари. Скорее всего, не может. Но мне самому так смысл кажется более точным. Если я соединяю, скажем, «шизу» и «жизнь» в «шизнь», то и слово остаëтся понятным, и уплотнение смысла возникает.

— Ты только что сказал, что много читаешь поэзии. Зарубежная поэзия на тебя как-то повлияла?

— Нет. Не интересовался ей. Я ценю наиболее близкое мне окружение: Метельков, Королëв (ранние его стихи мне нравятся, против нынешних ничего не имею, но они не попадают в моë восприятие просто) Михайлов, Полторацкий. Иван — отличный поэт. Хотя понятно, что в последних сборниках («Смерти никакой нет», «Это будет бесконечно смешно») он изменился, и это уже не тот Полторацкий, которого мы помним по «Ангело (ло)гу».

— Летов на тебя повлиял?

— Конечно. Летов шире XX и XXI веков, это эпохальная фигура вообще…

— Поэзия и музыка для тебя равнозначны?

— Скажем так: музыка для меня поэтична, а поэзия музыкальна.

— Что на тебя воздействует, когда ты пишешь?

— Очень сильно город влияет. Работа, связанная с ежедневным пребыванием под землëй, не может не влиять. Но это, допустим, вы знаете, что я работаю в метро, не каждому читателю моих стихов это будет очевидно. Подземка меня не угнетает, просто оказывает влияние.

стоит колодец высох и глубок

раб лампы спит ему приснился корень

и времени капроновый клубок

и ночь бела и день прозрачно-чëрен

вне лампы чистое алканье агнца

вне лампы тихо дышит верная собака

являя жизнь от третьего лица

как Тарантино на могиле Пастернака

— В тебе больше лирика или гражданина?

— А если я скажу, что философа? (смеëтся) Лирика, конечно, больше. Гражданин присутствует кое-где, но если мы будем говорить о сборнике «Воскресенье», то, конечно, лирика.

— Что вообще для тебя поэзия?

— Для меня лично это способ себя как-то выразить. Что-то взять от этого мира, пропустить через себя и отдать ему. Способ познания этого мира, в котором я существую. Можно и так сказать.

— Ты родился и вырос в Казахстане. Иван Полторацкий, например, часто упоминает, что он алматинский поэт, делает акцент на этом. У тебя в сборнике есть тексты, связанные с какими-то воспоминаниями об этих местах?

— Может быть, что-то из родовой памяти выходит ещë. В частности, стихотворение «Притаилось горняцкое детство…» — конечно, это мои воспоминания из детства, когда я жил в Экибастузе. Но это, пожалуй, единственное.

— Как планируешь дальше развиваться? От «интуитивной поэзии» куда пойдëшь?

— Да хрен его знает. Пока никаких больше сборников издавать не планирую. Что там дальше будет — посмотрим. Хотелось бы и с кино что-то попробовать, но не знаю.

— Т.е. это своеобразный итог твоей поэзии.

— Конечно. Шире — это итог творчества. Я ведь и музыкой занимался, ушëл от этого. Не то чтобы я специально ушëл от музыки, нет, но я чувствовал, что меня ведëт… Прямая или кривая, как хотите, так и понимайте… Сейчас себя нужно выражать таким образом (кивает на сборник, лежащий на столе). Потому меня не тянет лишний раз делать это с помощью музыкального инструмента. А что будет потом — Бог весть.

с одной стороны ни за что

с другой стороны как будто

Вселенная решето

и наступает утро

ещë наступает нога

в тридцать седьмую осень

катаевский сын полка

сеет на небе озимь

но если закрыть глаза

рот и руками уши

останется только запах

всë лучше и лучше

P. S.: Сборник Александра Дурасова «Воскресенье» продаëтся в книжном магазине «Капитал».