Donate

Анна Гринка. На половине действия. Стихи

Для поэзии Анны Гринки характерна антропоморфизация вещного мира и опрощение (иногда и опредмечивание) мира человеческого. Из этой причудливой войны миров рождается необычный лирический субъект, который натужно пытается пересобрать действительность. И пусть его попытки безуспешны (я тогда захлёбываюсь и верещу и сжимаюсь и повреждаю верхнюю оболочку), то, что в итоге предстаёт в зазоре бытия, заслуживает самого внимательного изучения.
Для поэзии Анны Гринки характерна антропоморфизация вещного мира и опрощение (иногда и опредмечивание) мира человеческого. Из этой причудливой войны миров рождается необычный лирический субъект, который натужно пытается пересобрать действительность. И пусть его попытки безуспешны (я тогда захлёбываюсь и верещу и сжимаюсь и повреждаю верхнюю оболочку), то, что в итоге предстаёт в зазоре бытия, заслуживает самого внимательного изучения.

***

душа уходит из тела не одним чихом
не одним движением сразу в конце жизни
а в течение всего хождения понемногу

чёрненькая тонкая полоса
от затылка к небу

отсюда — «коптить небо»

но есть люди у которых копоть
упала и закрыла лицо
а потом направилась почему-то уже вниз
у этих людей нельзя потрогать кожу
а то отпечаток руки тоже уйдёт под землю

бесконечная погода /

дятлы вдыхают деревья
оставляя смолу на расправу другим животным

удар в кору—
из клюва дерево ушло в дерево
листья прокрались в листья
зарылась хвоя в хвою
и вырывается солнце из ели:
умножение на два
освобождает тепло /
накопление даёт
жар

а стук направлен вверх—
каналец для превращения

плачет ель /
и солнце вырывается из ели
скачет по опилкам
в липкую кожицу жилку

бесконечной погодой в самое небо
огромное как /перо

***

каждая вещь открывается надвое
и капает с рваных краёв твоей слюной
закруглённые кончики пальцев
вцепились в балки
и оттягивают комнату
демонстрируя её кожистую глубину

клиторная люстра поблескивает в центре
недалеко от неё резкий провал пространства
это шкаф это уретра

закруглённые пальцы света
шарят
ощупывают
мнут
но не проваливаются глубже
и на половине действия
отступают от комнаты

ничего не случилось
занавеска—четвертое агрегатное состояние—
капает и капает с холодного потолка

встреченные ею вещи
готовы срастись обратно


***

сижу в смерти
изредка шевелю волосками
всовываюсь в лужицу жизни
из сухого и неподвижного места

уютно

качается маятник под километрами почвы
раз—поднялся—взвизгнула гора

два—опустился—образовалась воронка

извиваюсь в поисках добычи
её тут нет конечно
и потому движение скорее механическое
искушённое бездельем
заведённое густотой воздуха

изредка
как инфузорию
хищные пузыри
подхватывают меня под жирное тельце
пытаются унести в своё логово
я не отбиваюсь
всё равно бросят у кромки
им интереснее ощущать тяжесть на спинах
нежели внутри

иногда узкая водица становится шире
и доползает
я тогда захлёбываюсь и верещу и сжимаюсь и повреждаю верхнюю оболочку

расту
сна
чала корнями ем
потом — корой
распахиваюсь кроной где-то наверху
далеко от этого места
с высоты смотрю
киваю горько
с вековым смоляным сожалением

чтобы вернуться вниз
годами приходится разбирать себя по кольцам


***

поцеловала имя
локоны почернели
и значит когда-нибудь не умрем

пришли мне руки
твои вздорные руки в фотографии
отправлю их ответно
вклеив в открытку
обняв каждую линию черным маркером

твоя память — мой дом
волна соскользнувшая с монитора
и кричащее тепло в кожу ныряет дождем

что-то из этого не впиталось
снимаем губами
и темнее темнее мажем
почернели листья
как твои волосы
как пожатая тенью рука
как окно над твоим домом
откуда светом добрым падают
твои фотографии
любящим маркером раздетые до сепии

Ульяна Захарова
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About