В октябре в гостиной литературного магазина «КапиталЪ» прошла презентация сборника стихов четверых поэтов: Михаила Немцева, Ивана Полторацкого, Дмитрия Королëва и Андрея Жданова. Эта книга стала второй после сборника «Смерти никакой нет» в поэтической серии «Н-ская поэтика». Реч#порт публикует прямую речь авторов, некоторые из стихов, прозвучавших на презентации, и рецензию Олега Полежаева на этот сборник.

Михаил Немцев

От стихов я, конечно, жду занимательности — чтобы было интересно читать — и интеллектуализма, но это не главное. Я думаю, что поэзия — это одно из лучших современных средств интенсификации своей собственной жизни, причëм и для поэта, который пишет, и для читателя, который читает. Хотя в современном мире граница между читателем и писателем такая же условная, как и между танцором и зрителем танца. Та поэзия, которую я люблю, и которая мне особенно дорога, и которую я сам пытаюсь делать, позволяет, я думаю, вернуться туда, где человек одновременно и думает, и переживает, и чувствует, и страдает, и радуется: в точку неразличения умственной, духовной, душевной и физиологической, телесной жизни. Это способ опять вернуться не в рай, но в момент творения. Когда это происходит, когда проскакивает искра между сочетающимися строчками — это то, ради чего поэзия может и должна существовать. Как это сделать? И тема, и сюжет, и техника, и настроение — всë важно. Тот, кто будет читать этот сборник, увидит, что авторы пользуются разной техникой, и темы у нас не совсем сходные. Но есть что-то общее. Что? Московский поэт Илья Кукулин в одном из своих стихотворений, опираясь на опыт неофициальных поэтов позднего советского времени, писал: «Я хочу, чтобы все мои стихи, неважно, о чëм они, были одновременно антисоветчиной, порнографией и религиозной пропагандой». Я думаю, что сборники, которые мы делаем с Андреем, Иваном, Димой и Ирой — это одновременно и антисоветчина, и порнография, и религиозная пропаганда. И там, где эти три направления соединяются, может проскочить искра. Поэзия, пожалуй, самое демократическое из всех искусств, потому что она не требует ничего особенного для того, чтобы случиться, чтобы быть понятой. Искра может проскочить в любом стихотворении, читаемом любым читателем. Это очень интересно, я бы сказал, что это захватывает. Например, можно писать стихи, сидя у себя в кабинете перед компьютером, можно писать стихи на детской площадке. Удивительно, но это по большому счëту одно и то же. Жизнь везде и всегда может происходить. И я хочу писать о том, как она может происходить наиболее интенсивным, напряжëнным образом.

+ + +

Примирены, примирены там будем,

или — и здесь, но потом, —

и что же? Проходить мимо

мальчика, мордующего собаку,

соседа, мордующего супругу, группы установленных лиц,

по предварительному сговору, — ?…

Думаю о том старом философе, покинувшем родину, в аккурат

перед тем как еë накрыло крыло соседней державы и в кислоте

растворило, но угодившем в объятья другой державы, где

избраннейшие из людей несли на себе инсигнию «с нами бох»,

но прошедшем в смертельной близости от печей, и позже

создавшем учение что человека всегда недостаточно, —

как он сказал, когда молодой коллега рассказывал, мол,

дискуссии о нацизме Хайдеггера в последние годы

пришли к тому что неоднозначно всë в этом очень особом случае, —

он сказал ему вдруг по-русски, на языке своего

детства: «эти старинные байки меня больше не убеждают».

…больше не убеждают. Так вот, это знание: «все там будем»,

или «придëт рассудит», «внезапно», — было ли всë это чем-то большим,

нежели детской игрой мальчика, уговаривающего самого себя

всë-ж таки выйти из дома на тëмную улицу, по нужде?

+ + +

Можно ли описать муть.

Облака дыма помоечного пожара,

в голове теснящиеся с руинами выброшенных стеллажей

(библиотека закрыта варвары съели библиотекаршу).

Можно ли описать муть в еë шевелении.

Человек похожий на нищего

в метро говорит: я на почте работаю, денег нет, голодаю, однако никто

не верит ему. И он

из вагона в вагон.

А там, куда ты направляешься, — там тебя ждут, уверен?

Иван Полторацкий

Эта книга для меня загадочна: я до сих пор не понимаю, как я там оказался, как там оказались эти стихи. Мне представляется достаточно важной задача, которую выполняет Миша Немцев: он организует новосибирскую поэзию в бумажном виде и распространяет еë по разным городам и весям. Что из этого получится, посмотрим дальше. Интересно, что эта книга продолжает своë исследование некой метафизики современной жизни, русскоязычной жизни. Если первая книга была достаточно жëсткой, то эта мне представляется более свободной, более мягкой, более разреженной, может быть. Как климат, окружающий нас сегодня. И действительно, эта книжка, еë метафизическая оболочка, сопряжена с разными ироническими ситуациями, в которые мне периодически доводится попадать, когда я держу эту книгу в руках. Ко мне приходят разные люди и говорят: «Что смешного в этой книге?» Тогда мне приходится открывать одно из своих стихотворений: «Вы посмотрите, какое оно смешное». «Да это вообще не смешно! Эта книга слишком серьëзна!» — три человека так говорили. Тогда я открывал им стихи Жданова, и вот тут-то они начинали хохотать, падать в гомерическом экстазе: «Вот это поэзия, вот это я понимаю». Причëм люди совершенно разные: медсестра, алкоголик и футурист. И они одинаково реагировали на стихи Жданова. Я воспринимаю эту книгу как уход. Как в восточных единоборствах, когда боец не держит удар блоком, а уходит от него. Может быть, в этом и заключается секрет поэтики данной книги.

+ + +

все умершие от рака

попадают в этот шкаф:

пустотелая собака

и изысканный жираф.

+++

лишь дай себя в пальто облечь

и стой кури ещë семнадцать лет

здесь жизнь — сплошное дымотечество

и смерть в кармане

то есть нет

+ + +

говорил мне амундсен

белый как рояль:

там на южном полюсе

видел я грааль

тулуп норвежской выделки

холодные глаза

только как он выглядит

не могу сказать

синее сияние

зелëная трава

амундсен ты амундсен

спирт из рукава

Дмитрий Королёв

Я успел прочитать рецензию Олега Полежаева на эту книжку. В этой рецензии Олег озвучивает очень справедливые вопросы, которые часть авторов этой книги (четверть авторов в лице Ивана Полторацкого) тоже себе задаëт прямо сейчас. Иван сказал, что ему кажется, что эти тексты случайно собрались вместе. Что объединяет авторов, которые оказались собраны под этой обложкой? Что объединяет те аспекты их поэтики, которые проявляются в стихах из этой книги? Действительно ли они выдерживают заявленную концепцию? Высмеять, как написал Михаил Немцев в аннотации к этой книжке, все человеческие претензии что-то в истории представлять, высмеять саму так называемую «историю», обратиться от трагического тона к ироническому и комическому. Как замечают читатели, многие тексты не соответствуют даже этой простой идее: они, блин, даже не смешные. И не самые смешные у этих авторов. И не самые «посвящëнные осмыслению истории» для многих из этих авторов, хотя тут есть мой текст про историю, как минимум один. Но Михаил сейчас сказал на самом деле очень важную вещь про всю эту антисоветчину, порнографию и религиозную пропаганду, которая воодушевляет и даëт чувство того, что всë это не зря. То есть я воспринимаю «Это будет бесконечно смешно» как продолжение «Смерти никакой нет», как книгу, в которой я досказал всë, что не уместилось в первую. И теперь эти две мои подборки стали каким-то законченным высказыванием.

+ + +

мягкие ткани

покажи мне свои мягкие ткани

демонстрируй публично свои мягкие ткани

если долго пить с настоящим художником

то в конце концов он начнëт затирать про служение

обратите там на пути свои господь саваоф изберите кому служить

цитата неточная

но что-то такое было у капитана Лебядкина

+ + +

в идеале бы свалить отсюда насовсем конечно

туда где говорят на языке другом

таком

что слышно паузы между словами

и можно в них просунуть пальцы

пощупать каждое ш-ш

туда где теннисон всегда встаëт и ходит на работу

туда где даже виноград не нарушает ход вещей

+ + +

оуэн битти

нашëл в болоте

отлично сохранившийся

кусок верëвки

герой выходит

из своего подъезда

как будто впервые

с мыслью о том что смертен

жизнь это то что

бывает с другими

молоко убежало

вниз по улице аси лацис

Андрей Жданов

+ + +

Поезд тронется в обратном направлении

мимо схожих с чем-то

и одновременно напоминающих друг друга

помещений.

Будет набирать скорость обратно пропорциональную

твоему желанию уезжать,

т. е. зависимости твоего возврата к

восприятию тобой же действительности.

Не высовывай из окошек рук,

иначе можешь

ухватить что-нибудь ласковое

и дорогое тебе,

и вывалишься из поезда и останешься

навсегда лежащим

около околевшей

самки директора хозмебельторга.

декабрь 1990

+ + +

Клавиатура разбилась на составляющие,

и я, пробираясь тëмным кварталом,

ел жареную курицу

держа за лапку,

и улыбался

не случайным прохожим,

а запланированным собакам.

апрель 1991

+ + +

Находясь на протяжении длительного времени

в замкнутом пространстве,

начинаешь видеть перед собой

такое же замкнутое пространство,

только гораздо больших размеров.

Заверни меня в свой саван.

Разрушь мои планы на завтра.

Скажи, что к тебе приехала бабка,

и ты еë поведëшь к зубному врачу.

90-е

Олег Полежаев: Так бы было смешно, если б не было так грустно

«Это будет бесконечно смешно» — вторая книга в серии «Н-ская поэтика» — включает в себя тексты четырёх новосибирских поэтов: Михаила Немцева, Ивана Полторацкого, Дмитрия Королëва и Андрея Жданова. Согласно аннотации, главная тема второго выпуска — «исследование возможности высмеять так называемую “историю”, <…> человеческие претензии что-либо в ней представлять». Авторы считают, что «верная интонация для разговоров о происходящем может быть найдена скорее на путях иронии и сарказма».

Напомню, что первый выпуск в серии называется «Смерти никакой нет», что вкупе с названием второго навевает ассоциации с состоянием буддийского просветления, которое, согласно легендам, заставляет человека рассмеяться от осознания отсутствия смерти. В рассматриваемой книге «так называемая история» представлена в виде бытовых зарисовок, причудливо перемешанных и повествующих о закольцованной цепочке рождения-жизни-смерти. Жданов рубит с плеча: «Мы здесь всегда и навсегда, // мы — родились и в этом правда»; Королëв сухо констатирует: «За стеной существуют вещи // Но они нам пока не даны»; «А вот неймëтся ж человеку своë мнение иметь!», — сетует Немцев; но «лишь дай в пальто себя облечь // и стой кури семнадцать лет», — возражает ему Полторацкий.

Честно признаться, книга оставляет смешанное ощущение. Задуманный концепт ясен, но воплощение его кажется не свершившимся в полной мере. Каждый текст в отдельности выверен и точно нацелен. Оптикой для большинства текстов служит призма (псевдо-) трагических переживаний чеховского «маленького человечка». Но притом часть стихотворений, как, например, «Утомительная история» Ивана Полторацкого, от которой так и веет пелевинским «Чапаевым и пустотой», или три «письма» Михаила Немцева, адресованные поимëнно, призванные внедрять ощущение живого переговаривания авторов между собой, выглядят нарочито конкретными на фоне более многочисленных отвлечëнных рассуждений, конструирующих предзаданную реальность. При этом ни собственно иронии, ни сарказма в отдельно взятых текстах не наблюдается, а целостность книги — под большим вопросом. Наверное, стоило бы рискнуть редактору и не выделять каждого автора в отдельный блок, а перемешать их между собой, чтобы подчеркнуть этот полилог.

Конечно, окончательное решение об удачности формы принимать читателю, которому я в любом случае рекомендую вдумчиво полистать страницы сборника. Моë же впечатление сводится к мысли о том, что это было БЫ бесконечно смешно, если б не было так конечно грустно. Может статься, что именно этого ощущения и добивались поэты, и в этом и заключена ирония.

Рецензия опубликована в газете и на сайте магазина «КапиталЪ».