Первая глава из истории Леши Ивановского о путешествии среди гор, книг и математических абстракций. Публикует журнал «Сорок два».
Случайность. Как вышло, что я оказался в Киргизии. Как готовился, что читал и чего ждал.
Мне никогда не был близок образ человека — всеведущего хозяина судьбы. В сизой дымке на горизонте видит далекую цель — белеющую гору — и идет, не сворачивая и не смотря по сторонам. Гора, конечно же, должна обернуться облаком-фантомом, или, что еще хуже, белым фонтаном. Мне понятнее образ человека, что стреляет из лука наобум и в приглянувшейся точке рисует мишень вокруг уже воткнутой стрелы.
Импульс «путешествовать» и выбор точки — выбор, где в моем мире правят праздность, случайность и мое любимое слово — «мимоходом». Так, однажды в приступе wanderlust, разглядывая в Гугле карту Средней Азии, обнаружил среди киргизских складок озеро Сон Кел. Окруженное горами на высоте 3 000 м, оно будто въелось мне в память и среди других случайных точек (остров в Йемене, река в Индонезии, озеро в Перу) стало вдруг той самой стрелой, вокруг которой я и начертил мишень.
К этому моменту я ни разу не был в горах, ни разу не был в конном походе (хотя умел сидеть в седле) и никогда не ходил в одиночные походы больше нескольких дней. Тем более в неизвестной горной местности. Все это показалось недостаточным препятствием, и в одно утро я осознал, что на руках билеты в Бишкек, а в селе Кочкор дожидается человек с лошадьми. Киргизия перестала быть абстрактной идей, обросла плотью и стала на расстояние вытянутой руки.
В подготовке к походу я больше всего напоминал себе жену отца Годунова-Чердынцева, нелепо закупившейся в Петербурге, чтобы догнать мужа. Тут становится ясно, что первые импульсы, толкнувшие меня в Киргизию, были, конечно же, оттуда: все эти отроги, и орлы, и азиатские экспедиции Годунова-Чердынцева старшего.
Всего я взял вдвое больше чем надо, сжег два из пяти взятых баллона с газом, а топор как положил в рюкзак еще в Москве, так и не вытаскивал — деревья, как окажется, на такой высоте растут мало и только на крутых склонах. Большую часть сухой еды не съел, — пустил на ужин в предпоследний день для приютивших меня братьев, лепивших кирпичи.
Другим важным топливом было топливо интеллектуальное, так как одинокое молчаливое путешествие без связи — идеальный способ прочитать толстую книгу, до которой руки не доходили ранее, или посмотреть лекции, на которые не хватало внимания. Подобные путешествия для меня — перемещения одновременно в ландшафтах географических и в ландшафтах мысли.
