на примере мощей священномученика Петра (Зверева)

с любовью к Ирине Флиге, Татьяне Моргачёвой, о. Владимиру Лапшину

“Христианство придаёт материи абсолютное и окончательное значение. Для христианина материя — то, что должно войти в Царство Божие, просиять Божественным приобщением, когда Бог будет всё во всём (1 Кор 15:28). Святой Исаак Сирин говорит, что только тот может молиться чистой молитвой, кто примирился с Богом, с собой, с ближним и со всеми предметами, которых он касается, то есть кто каждый предмет рассматривает как потенциальную святыню. Если хотите, можно так сказать: потенциально тело каждого из нас — мощи, потому что каждый из нас призван к святости”. Митрополит Антоний Сурожский

Введение

Христианская традиция мощепочитания имеет многовековую историю. В ранней Церкви тела убитых становились предметом почитания практически сразу, нередко — ещё до погребения человека.

Советские гонения с их практикой тайных захоронений создали прецедент: место нахождения останков большинства людей, прославленных в лике святых, не установлено либо определено с высокой долей условности.

Статья посвящена обретению и дальнейшему бытованию предполагаемых останков священномученика Петра (Зверева) — одному из сравнительно немногих примеров в новейшей истории православной Церкви, когда мощи новомученика считаются обретёнными и претерпели частичное перенесение.

Объектом исследования стал корпус документов и свидетельств, дающих представление о том, как знание о месте захоронения архиепископа сохранялось на протяжении десятилетий.

Исследование включает контекстуальные справки, характеризующие практику мощепочитания и прославления святых в православной христианской традиции, а также современные вызовы, сопряженные с поиском и установлением подлинности останков времён советского государственного террора.

“Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня Духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвёл меня кругом около них, и вот, весьма много их на поверхности поля, и вот, они весьма сухи. И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это.

И сказал мне: изреки пророчество на кости сии и скажи им: кости сухие! слушайте слово Господне! Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживёте. И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживёте, и узнаете, что Я Господь. Я изрёк пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот, движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них.

Тогда сказал Он мне: изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырёх ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. И я изрёк пророчество, как Он повелел мне, и вошёл в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои — весьма, весьма великое полчище” (Иез 37:1-10).

“Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мёртвых, то ка́к некоторые из вас говорят, что нет воскресения мёртвых? Если нет воскресения мёртвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мёртвые не воскресают; ибо если мёртвые не воскресают, то и Христос не воскрес” (1 Кор 15:12-17).

“Но Христос воскрес из мёртвых, первенец из умерших. Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мёртвых. (1 Кор 15:20-21). Иначе, что делают крестящиеся для мертвых? Если мёртвые совсем не воскресают, то для чего и крестятся для мёртвых?” (1 Кор 15:28-29).

“Но скажет кто‐нибудь: «как воскреснут мёртвые? и в каком теле придут?» Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживёт, если не умрёт. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог даёт ему тело, как хочет, и каждому семени своё тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звёзд; и звезда от звезды разнится в славе. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстаёт в нетлении; сеется в уничижении, восстаёт в славе; сеется в немощи, восстаёт в силе; сеется тело душевное, восстаёт тело духовное” (1 Кор 15:35-44).

“Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечётся в нетление и смертное сие облечётся в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою»” (1 Кор 15:50-54).

“Дело Христа — реальность физическая и, следует даже сказать, биологическая. Во Христе смерть входит в Божество и в Нём испепеляется, ибо “не находит себе в Нём места”. Итак, искупление есть борьба жизни со смертью и победа жизни. Человечество Христа — это начаток новой твари; через Его человечество сила жизни вторгается в космос, чтобы его воскресить и преобразить конечной победой над смертью. После воплощения и воскресения смерть не спокойна: она уже не абсолютна. Всё теперь устремляется к ἀποκατάστασις των παντων (“восстановлению всяческих”) — то есть к полному восстановлению всего, что разрушено смертью, к осиянию всего космоса Славой Божией, которая станет “всё во всём”.

Смерть на кресте есть смерть личности Божественной: претерпеваемая человечеством Христа, смерть сознательно выстрадана Его превечной Ипостасью. И разлучение души с телом — основной признак смерти — также происходит в Богочеловеке. Душа, сходя во ад, пребывает “воипостазированной” в Слове, так же как и висящее на кресте Его тело. Его Божество пребывает одновременно и в теле, которое почивает во гробе сном Великой субботы, и в душе, которая победно сокрушает врата ада. Ведь и человеческая личность одинаково продолжает пребывать как в своём теле, возвращаемом земле, так и в своей душе: поэтому мы почитаем мощи святых”. Догматическое богословие, В.Н. Лосский

Глава 1.

Святой Пётр, в миру Василий Константинович Зверев, с 1919 года служил викарием трёх епархий (Нижегородской, Ярославской, Тверской), а окончил свой земной путь в 1929 году на Соловках, в возрасте 50 лет, архиепископом Воронежским и Задонским. При жизни святого Петра окружал ореол праведности, высокий авторитет и любовь верующих. Попытки травли молодого епископа никогда не оканчивались успешно, доказывая свою полную безосновательность. При попытках ареста святого Петра верующие, в том числе из числа рабочих, устраивали протестные акции, требуя от властей обеспечить любимому епископу свободу и безопасность.

Тем не менее, архиепископ Пётр, как и многие представители священноначалия в первые десятилетия советской власти, подвергался арестам по обвинению в “контрреволюционной деятельности” и “разжигании религиозного фанатизма”, а в 1927 году был отправлен на 10 лет в Соловецкий лагерь особого назначения, где попал в 6-ю рабочую роту 4-го отделения (позднее 4-ю роту 1-го отделения) и стал работать сторожем и счетоводом на складе.

Очевидцы вспоминают, что “неуязвимый из–за высоты нравственного своего облика, он и с метлой в руках, в роли дворника или сторожа, внушал благоговейное уважение; перед ним тушевались вохровцы (военизированная охрана — прим.), натасканные на грубую наглость и издевку над заключенными”.

В январе 1929 года архиепископ умер от тифа, находясь в лазарете острова Анзер, в Голгофо-распятском скиту. По воспоминаниям солагерников, его тело сбросили в общую могилу, однако заключённые добились возможности перезахоронить Петра отдельно, в епископском облачении (по другим сведениям, разрешение не было получено, и общую яму вскрывали тайно). При вскрытии могилы тело оказалось “белым”, не тронутым тлением. Перезахоронение сопровождалось отпеванием, над отдельной могилой был поставлен крест.

“Координатами” могилы стали считать анзерскую Голгофу, “на полугоре напротив алтаря, в головах сосна, в ногах две пихты”. Уже весной 1929 года, по свидетельству архимандрита Феодосия, все кресты, стоявшие на соловецких кладбищах и могилах, “были сняты и обращены в дрова”.

Глава 2.

Современный мир знает стереотип о “нетленности” тела после смерти как основном и несомненном признаке того, что умерший был святым. В романе “Братья Карамазовы” Достоевский выводит “шокирующую” сцену, в которой от трупа умершего старца, ещё при жизни почитавшегося человеком святой жизни, начало исходить зловоние (Зосима “провонял”). Этот эпизод вызывает острое смятение в душах свидетелей, колеблет их веру, ставит под сомнение реальность святости умершего.

Аналогичный стереотип был положен в основу советской антицерковной пропаганды во время кампании по вскрытию мощей. Доказательством “фальшивости” останков и “мошенничества церковников” часто провозглашалось то, что в специальных хранилищах для мощей, раках, вместо нетленных тел обнаруживались “обычные” кости и черепа.

В действительности с древнейших времён мощами считались любые останки умерших святых (в первых веках “святыми” называли “верных”, то есть принадлежавших к Церкви). О мощах первомученика архидиакона Стефана святой Лукиан, нашедший их, рассказывает так: «Остались от костей его весьма малые частицы, а все тело его обратилось в прах… С псалмами и песнями понесли сии мощи блаженного Стефана в святую церковь…». О мощах мученика Вавилы святитель Иоанн Златоуст пишет: «Прошло много лет после его погребения, во гробе его остались только кости и прах, которые с великою честью перенесены были в гробницу, в предместье Дафну».

Позднее мощи святых полагались в основание храма, и по сей день на престоле в алтаре каждой православной церкви располагаются антиминсы — платы со вшитыми в них частицами мощей святых, без которых невозможно совершение литургии. По преданию, заключённые на Соловках епископы, не всегда имея доступ к антиминсу, совершали литургию друг у друга на груди. Одним из таких “живых антиминсов” служил как раз Пётр Зверев.

Христиане верят, что мощи — останки святых людей — являют в мир благодать, которую стяжал (то есть — к которой приобщился, “носителем и передатчиком” которой стал) святой. Через святых является в мир действие Бога, Его воля, дающая всему жизнь. Почитание мощей сопоставимо в христианской традиции с почитанием икон — мощи, как и иконы, являют собой приобщившегося божественной жизни человека, и через них, по вере христиан, могут происходить чудесные исцеления и иные проявления Божьего присутствия.

Исследовавший феномен иконописи и иконопочитания узник Соловецкого лагеря отец Павел Флоренский сопоставлял традицию почитания икон с традицией почитания тел умерших в Древнем Египте:

“Умерший входил в царство света и делался образом Бога («Я — Озирис», — такова священная формула вечной жизни, надписываемая от лица усопшего)…Почивший, приняв в себя Бога, хотя и сохраняя свою индивидуальность, делался образом Божиим, идеальным обликом своей собственной человечности, идеи самого себя, своей собственной духовной сущности. Задачей мумийной росписи было представить именно эту идеальную сущность усопшего, который стал отныне Богом и предметом культового почитания…

Эллинистический портрет отнюдь не был портретом в нашем смысле: это была… всё та же погребальная маска. Как известно, такой портрет… писался ещё при жизни, но ввиду будущего погребения, а после кончины вставлялся на место лица в саркофаг, расписанный ремесленно, в приблизительном соответствии с видом умершего (пол, возраст, должность, состояние и т.д…). Таким образом, эллинистический портрет был родом иконы умершего, и этой иконе воздавалось культовое почитание.

Несомненно соблюдение этих погребальных обрядов египетскими христианами, в сознании которых смысл и значимость египетского погребального обряда не только не были ниспровергнуты, но, напротив, получили подтверждение “благою вестью” и бесконечное усиление и углубление. И если все усопшие христиане, “святые” по Апостолу, были предметом культа, то тем более это относилось к особым свидетелям вечной жизни, возле останков которых служились всенощные бдения и над которыми совершалось таинство Тела и Крови… Погребальные портреты этих последних естественно выдвинулись в качестве икон, разумея это слово сужено.

Указывая на… погребальную маску, родственник или друг покойного говорил (и правильно говорил!): «Вот мой отец, брат, друг», а не «Вот краска на лице моего отца» или «Вот маска друга». Для религиозного сознания роспись, или маска, не отделялись от лица и не противопоставлялись ему, она мыслилась при нём и с ним, через своё отношение к нему имея смысл и ценность. Эта маска была не сокрытием покойного, а раскрытием его, и притом в его духовной сущности, более явным, более непосредственным, нежели вид самого лица.

Маска в культе усопших была явлением усопшего, и притом уже явлением небесным, полным величия, чуждым земных волнений и просвещенным небесным светом. Древний человек знал: этою маскою является ему духовная энергия того самого усопшего, который в ней и под ней. Маска покойного — это сам покойный не только в смысле метафизическом, но и в физическом; он здесь, сам он являет нам свой лик. Иной онтологии не могло быть и у египетских христиан: и для них икона свидетеля была не изображением, а самим свидетелем, ею и через неё, посредством неё свидетельствовавшим”.

Всё вышесказанное применимо и к мощам: по вере христиан, останки человека продолжают являть его личность, освященную общением с Богом, и передавать благодать (божественные энергии) в мир. Поэтому к ним относятся с почтением и благоговением, молятся перед ними наряду с иконописными изображениями святых, Богоматери и Спасителя. С другой стороны, и иконы, и, особенно, мощи на протяжении христианской истории не раз подвергались “профанации”, приводившей к полуязыческому восприятию реликвий как магических “амулетов”.

Римский поэт Пруденций уже в IV веке писал, что верующие “собирают пепел от сожженных святых тел мучеников, и обмытые чистым вином кости их все наперебой стараются добыть себе, хранить в своих домах, носить на груди святой прах как священный дар и залог благополучия”. Голландский исследователь Йохан Хёйзинга сообщает, что “около 1000 года народ в горах Умбрии хотел убить отшельника, святого Ромуальда, чтобы не упустить случая завладеть его останками…”.

Восстановление мощепочитания в постсоветской России сопровождалось обеими тенденциями: и осмыслением духовного значения материи, в том числе “умершей”, и попытками буквализировать “целебные свойства” останков праведников. Последние нередко идут рука об руку с представлением об “обязательной” нетленности мощей.

Глава 3.

Процесс канонизаци новомучеников — людей, пострадавших за свою веру в Христа “в годину гонений” в ХХ веке, — имеет свои отличительные черты по сравнению с “традиционным” процессом канонизации, бытовавшим в предшествовавшие столетия. Традиционно прославление человека в лике святых сопровождалось, как правило, открытием и прославлением его мощей. Одним из базовых критериев считались факты “чудотворений” при жизни или после смерти (например, исцеления от болезней при соприкосновении со святым или его останками), а также нетленность тела.

Так, например, в 1994 году в связи с прославлением Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского его гробница была вскрыта, и были обретены нетленные мощи (потемневшее и высохшее тело, не предавшееся гниению). В ранние века тела мучеников зачастую становились объектом почитания сразу же после смерти. Современная церковь, чьи представители были массово репрессированы в период советского террора, столкнулась с проблемой… отсутствия тел святых.

Один из ключевых критериев — обретённые и “точащие исцеления” мощи — стал практически недоступен. Из христиан, казнённых советской властью после гражданской войны и в сталинский период, большинство подверглось той же участи, что и другие убитые: их тела были тайно опущены в общие ямы без знаков обозначения, зачастую в лесу и далёких от глаз людей местах, нередко на специально устроенных для захоронений засекреченных “полигонах”.

Падение Советского Союза и последовавшее за ним частичное рассекречивание архивов не внесло ясности и не сделало обретение мощей (и в целом поиск тел убитых) более доступным. Органы государственной безопасности никогда не публиковали достоверных сведений о местах массовых захоронений, а те немногие, что признаются ими как “свои” (Бутово, Коммунарка, Левашово, Сандармох и т.д.), были открыты усилиями исследователей и местных жителей, хранивших “тайную память” о “страшных местах”. Акты о приведении приговоров в исполнение также не содержали указаний на планируемое место предания тел земле.

Ни одно из известных в России мест массовых захоронений времён террора до сих пор археологически не исследовано: в некоторых делались лишь фрагментарные вскрытия ям и шурфы, чтобы удостовериться, что там действительно лежат расстрелянные; ни персональная идентификация тел убитых, ни “человеческое” перезахоронение этих людей до сих пор не произошли, что порождает множество издёвок и кривотолков, сводящихся к идее, что никаких расстрелянных вовсе нет.

На этом фоне обретение тела воронежского архиепископа Петра можно рассматривать как поистине чудесную удачу и редкость. Канонизация святого Петра православной церковью за рубежом состоялась в 1981 году, на основании праведной жизни и мученической смерти архипастыря. Русская православная церковь московского патриархата приступила к канонизации священномученика почти двадцать лет спустя.

В основе работы комиссии по канонизации лежало знакомство со следственными делами предполагаемых новомучеников, которые, как известно, “заводились отнюдь не для выяснения истины, а как раз с противоположными целями”, то есть могли содержать как реальные факты сопротивления человека советской власти и отстаивания своей веры, так и вымышленные деяния, не имеющие отношения к личности репрессированного. В случае с архиепископом Петром корпус следственных документов был широко дополнен документами личными — трудами, перепиской, свидетельствами современников, — и потому портрет новомученика выстраивался не только на данных, фиксированных НКВД.

За год до архиерейского собора 2000 года, прославившего 1154 “новомученика и исповедника, поимённо известных и доныне миру не явленных”, в том числе и архиепископа Петра, патриарх Алексий II благословил направлении экспедиции на Соловки для поиска его останков. Руководил поисковыми работами старший научный сотрудник Института археологии РАН Ю.А. Смирнов. Вот как он вспоминает работу на Анзере:

“Во время обретения мощей архиепископа Петра пришлось вскрыть часть общей могилы тифозных больных. По воспоминаниям очевидцев, отец Петр был похоронен где-то “на полугоре за алтарем храма”, — но храма там два. От верхнего идёт склон и относительно ровная площадка, которую можно считать “полугорой”, от нижнего — тоже.

Три дня мы шурфовали к востоку от алтаря Голгофской церкви и ничего не могли найти. Затем перешли на другую сторону — к Воскресенскому деревянному храму, занялись исследованием этого места и натолкнулись на две общие могилы, где были захоронены умершие от тифа больные (могилы ничего кроме ужаса не вызывали). По воспоминаниям очевидцев, все больные, умершие от тифа, имели черный цвет (я не знаю, почему от тифа чернеют). И в общих могилах все кости действительно были чёрного цвета, а в отдельной — даже не в гробе, а в ящике из тонких дощечек — лежали кости абсолютно белые, и только одна нога была чёрная… Известно, что в Балахне отец Петр был на строительстве храма, и сверху ему на ногу упал кирпич, с тех пор нога постоянно болела. Поскольку только берцовые кости и стопа его левой ноги были черными, у нас не возникло сомнений в их принадлежности. Но по могиле протекал ручей, и кости его главы подверглись очень сильной деформации.

Все мощи и честные останки в обретениях с моим участием проходили через отдел судебно-медицинской экспертизы идентификации личности Российского центра судмедэкспертизы, которым руководит профессор, заслуженный врач России, доктор медицинских наук В.Н. Звягин, мы работаем с ним в паре, в связке — иначе нельзя.

Когда останки были привезены в Москву, специалисты (видимо, по причине сильной деформации останков) только на 50 процентов высказали уверенность, что это могут быть мощи св. архиепископа Петра. И хотя ни у кого из нас, участников первых раскопок, сомнений не было, в следующем году на Анзер опять была отправлена рабочая группа, чтобы или снять сомнения судмедэкспертов, или подтвердить их.

Как археолог руководил раскопками мой коллега Л.И. Верещинский. Была раскопана вся площадь на «полугоре» у Воскресенской церкви, найдена еще одна общая могила умерших от тифа и три одиночных. Останки были переданы в тот же отдел судебно-медицинской экспертизы, и выяснилось, что никакие останки из вновь найденных в одиночных могилах ни по возрасту, ни по другим показателям нельзя идентифицировать как останки отца Петра”.

Участники экспедиции вспоминают, что поначалу мощи были перенесены в Воскресенскую церковь, и те, кто прикладывался к ним, “ощущали не могильный холод, а живую теплоту и благоухание”. Десять лет спустя, в 2009 году, останки были разделены. Голова святителя Петра осталась на Соловках, в большая часть мощей была передана в Воронеж, где ныне покоится в Кафедральном соборе.

Эпилог

(когда-нибудь будет написан)