Всю осень яблоки преследовали меня — меня угощали, мне предлагали, пакетами дарили яблоки, и на исходе ноября эта яблочная вакханалия вылилась в знакомство с книгой Василия Лабецкого с манящим названием «Сады Ябоневни». Да-да, вы правильно подумали, «сады яблоневые», но почему так причудливо? О, вы об этом непременно узнаете! Как создавалось волшебство садов (и их названия) под руками Лары Ратчадемноен и Дани Нараяна, вам расскажет одна из глав книги. И необыкновенные имена главных героев скоро станут привычными вашему слуху и глазу, потому что в этой книге все экзотично.

Сразу отмечу, что это не экзотика ради экзотики, и автор за свои слова в ответе: Лабецкий — путешественник, и если уж он описывает цветы плюмерии, значит, он эту плюмерию видел своими глазами, и на мотоцикле по ночным индийским дорогам рассекал, и в тайском портовом городке на бирманской границе обонял запах «стоялой воды, морепродуктов, пряностей, сладостей и рыбного супа». Тот же напор и колорит не просто бывалого бродяги, но уверенного художника с твердой рукой и верным глазом, вы встретите в книге при описании каких-то неведомых краев, царств библейских волхвов, внутренних миров и мрачной мертвенной планеты, в которой без труда угадывается Аид. Все это так выпукло, рельефно, горит, движется, мерцает, звучит и прощупывается, что очаруешься и, будучи даже агностиком или атеистом, нет-нет, да и усомнишься — существуют ведь они, эти омуты памяти, и горние миры, и зловещие пропасти?

Аид, который, правда, в этой книге так не назван, но имеет тысячу других имен, появляется в ней далеко не случайно. Для понимания «Садов Ябоневни» нужен миф об Орфее и Эвридике, но он тоже не лежит на поверхности, а очень изящно раскрывается, как резной и многослойный китайский ларец с драгоценным камнем внутри. С драгоценным ли? Может быть, это обсидиан, из которого ацтеки изготавливали жертвенные ножи?… Ничего не поделаешь, любовь и кровь рифмуются, не переставая, и развитие этой музыкальной темы не избегнет багровых оттенков. Но прав будет тот, кто ожидает от книги не только слез, но и улыбки. Автор, благодаря его чувству юмора и самоиронии, умудряется смягчать самые острые страсти, не умалив их высоты:

«И здесь, в переплетении хаотичных звездных связей, у самых корней потустороннего мира, — здесь бьется Темное Сердце Ночи, до которого добрался-таки Даня Нараян с мертвым котом, припорошенным снегом, с обсидиановым ножом, сделанным из окаменевшего сердца Лары Ратчадемноен ей же самой в кромешной темноте своей души, со слезой на щеке и длинной бородой. Добрался и кричит:
— Где моя Ратчадемноен!
Женский голос отвечает ему:
— Ты, Даня Нараян, склонен к крайностям и сексуальной зависимости, которая тебя до добра не доведет».

И такие диалоги, которые несколько разряжают сгустившееся напряжение (а автор поистине умеет вздымать со дна души темные вихри грозовых эмоций), встречаются на протяжении всей книги. Как игривый звук пастушьего рожка, врывающейся в темное облако фуги и разрезающий его, подобно солнечному лучу. Музыка… не только отсылка к Орфею, не только поэтическая музыкальность прозы «Садов», но сама структура книги вызывает эту ассоциацию. Книга составлена из глав, каждая из которых самоценна, как отдельный рассказ, и имеет свою тональность, мажорную или минорную. И у каждой из этих небольших глав — свое название: «Китайское путешествие», «Пустыня выживания», «Поворот на закат», «Ангел», «Живая темная планета», «Возвращение» и так далее. Даже когда слова сплетаются в длинные и замысловатые предложения, их смысл не затуманивается, они ясные и чистые, как верно взятые ноты. Свобода и легкость текста вызывают ощущение, что он льется, струится, увлекает… да, как музыка. При этом у книги очень четкая трехчастная структура. «Сады Ябоневни» — своего рода симфония, где основная тема, которая является нам в разных обличьях, — любовь.

«По утрам Лара в одиночестве бродила по пляжу, будто ждала, что приплывет корабль со всем потерянным за жизнь или, может быть, океан вернет ей все утраченные сокровища. Возвращалась она, когда солнце поднималось в зенит, и загар ложился краснотой на ее тело, оставляя светлые следы от купальника. Когда я целовал ее кожу, мои губы делались солеными, а ноги у нее были в песке. Однажды она залезла в постель с такими ногами, и я снял с нее ту одежду, которая оставалась, и повел в душ, где пахло джунглями из крохотного окна, прикрытого полупрозрачными стеклянными жалюзи. Лара стояла под душем, и поток воды разбивался об ее голову и плечи, падая брызгами на пол».

В этой небольшой книге много сцен… любовных? Эротических? Секса? И того, и другого, и третьего, и всего вместе, и даже (понижая голос до шепота) насилия и жестокости. Влюбленных по отношению друг к другу. Одержимых по отношению к самим себе. Они друг друга мучают, они же друг друга и спасают, в общем, вроде бы все как в жизни, но описано это таким волшебным языком, и столь несомненно в каждом миге страданий и экстазов присутствует «призрак сокола над зимними полями», Будда, который видит все, не открывая глаз, одним словом, Бог, — что начинаешь как-то очень спокойно и философски относиться к тому, что человеческая природа такова, эрос и танатос неразделимы, и это… не хорошо, не плохо, а просто так есть. Но если вы стесняетесь говорить со своим партнером «об этом», то вряд ли вы будете читать друг другу эту книгу вслух (а было бы очень заманчиво).

Может быть, пришло время таких книг — написанных не от холодного разума, а «по любви»? Трудно даже решить, что в наибольшей степени привлекает в «Садах Ябоневни»: чувственность, или загадочная многослойность и одновременно простота языка, или философичность.

«Все это исчезнет, как не было. Все это сохранится навсегда и будет повторяться бесконечно. Все это останется фотографиями в семейном альбоме Господа Бога. Он где-то здесь, на этой вечеринке: пляшет сполохами на стенах, дробится смехом и взглядами, поднимается приятным холодком вверх по позвоночнику, взрывается электрическими хризантемами в мозгу, спускается обратно к сердцу сияющим серебряным водопадом».

Человек, который сплетает фразу с фразой, как ветер сплетает травинку с травинкой, — кто он? Садовник с душой цыгана или цыган с душой садовника? Впрочем, как бы автор ни проявлял себя, главное в этой книге — не его личность (хотя он, как и Творец во вселенной, хозяин в своих собственных садах и присутствует незримо в каждом слове), а странничество. Перемещение из страны в страну, из тела в тело, из времени в безвременье, из царства живых в царство мертвых, а оттуда в край фантастических существ, и обратно, в полном согласии с поворотом колеса сансары. Когда молодой автор заявляет о себе так неподдельно ярко, у рецензента, как правило, возникает желание сравнить его с кем-нибудь из великих и тем отделаться: «О, это новый Фредерик Бегбедер!», «Да это наш Керуак»… и т.д. Но такой подход зачастую является формой самозащиты, чтобы не думать и не анализировать, поэтому я постаралась не поддаться этому искушению. Тем более что «Сады Ябоневни» — книга столь полная сама в себе, столь самодостаточная, что не требует дополнительных расшаркиваний в сторону классики.

Берите книгу с собой в путешествие, берите себя в путешествие в книгу, сделайте книгу из путешествия с собой — и даже если вы заблудитесь — это будет удивительный и простой способ почувствовать себя любопытным, молодым, восприимчивым и чертовски везучим. На уровне тела вы можете остаться дома. Это не помешает вам стать странником Даней, ищущим в странной снежной стране, обманывающей огоньками в окнах обезлюдевших домов, свою Лару Ратчадемноен. Что бы вы ни делали — это всего лишь один из способов любить.