Любовь есть цель любви, как самая жизнь есть цель жизни

Christian Johann Heinrich Heine

«Она анамалия» — повторял, забавляясь представлениями. Родная, но не я. Говорил, что заменит, заменил без сомнения.

Истоптана рана, это не я, сомнения, они проклятущие, взвешивающие. Алые паруса на берегу спущены, все проще, табурет во френдзоне навсегда зафрахтован. Ненавижу, голую голову утром, тишину смятой постели. Разорванные записи, ревнивые движения, на ровном, на ровном. Закрываю глаза и снова ощущаю прикосновения тебя рядом. Я же девочка, проверяла, точно девочка. Танцуем, молча в себя, рыщу по принцам от 183, с задатками хищника. Все, что надо закрыв глаза в ночном клубе в секунду данную, просто танцевать. Лопаются органы внутри, каплями ртути растекаюсь по уголкам разбитые. Плохо, плохо мне, когда не гордая. Плохо, плохо, когда под вином обнаженная. Я хочу с тобой вперемешку ладонями, голенями, переплетаясь ресницами. Зацепило. Снова не приду в бреду на одинокую деревянную, в тени деревьев проще, снова будешь делать вид, что не замечаешь меня ночную озябшую. Май меняет нас, сигаретка, за сигареткой сломаны, никотин не успокаивает.

Забывай, забывай, все пока, отключаю, может в следующей жизни. Так хотела доверять, не хватило простоты восприятия. Конечно, ангел, ангелов любить просто, попробуй такую, как есть, папой избалованную. Забирай, забирай уже поскорей из коробок спальных, забирай, забирай уже скорей из ночи пьяной. Говори, говори молча со мной серыми глазами. Темнота, тишина, сама кисточкой вывожу алую улыбку на тебе, мне нравится, когда улыбаешься искренне. Ничего не прошу, пройдено, но что мне делать, когда проверяю на наличие сообщений от тебя, отслеживаю присутствие в сети, распорядок твой, до встречи, каменный.

Помню, ставил перед выбором движа или хочешь со мной? Горела пламенем, все желала объять, балованная. Ночью тонула, прости, не могла удержать лаву бурлящую. Помада сломана, заболела, пожалей мои сосуды, сколько можно? Верная. Верная. Чуть верно, ветрена. Давно послала, одна из меня, но остальные, неуравновешенные тянут тросами на скамейку. Горячие танцы, в забытие двигаюсь, отторжена, так просто одна, дай выше звук, одна в себе. Бродяга. Полюбила. Половина. Обижена, поняла уже, гордая, хочу с тобой уснуть под утро выбившись, уставшей, ласковой. Дураки, поступали, как маленькие. Повторяя не из нашего словарного запаса выуженные, не отдавая себе отчет о значении, пренебрегая порезами от лезвий слов. Я хочу с тобой.

Помнишь? Сундуки друг друга вскрывали вместе, перебрали, вытрясли до донышка, разбивая в процессе десятки фарфоровых, децибелы скандалов наружу вынесли, растормошили воспитанных терпением соседей, притирались. Все хорошо, все хорошо. Память не стирает серые глаза, искры ласкают подкорку, зависаю в прошлом сезоне на минуты, тревожу пустых окружающих. Ложь просочилась, яд сплетен, больше не верила, продано, сама выставила на аукцион распродажу отношений. Ничего не пишу, чаще молчу о тебе, никто не запрещал читать без десяти четыре ночи, так в одиночке разговариваю с тобой. Что сказать? Связана, холодно, никак. Внешняя балуюсь, разыгрываю окружающих, ночью не спиться, дышу с трудом, просыпаюсь мокрая. Дым, дым, дым мыслей стелется, укрывает волнение. Понимаю, не светит, но как? Как выбросить, посоветуешь? Подсмотрела, вечно молодой, красивый. Подглядываю, мое дело, порчу рейтинги свои, знаю. Помню говорил мне, словами Бегбедера: «Этому чуваку и впрямь очень плохо! Но мне не ставили тогда диагноз и не лечили, разве что я сам себя лечил…" Только сейчас дошло, что творит терпение. Забрал бы уже давно… Половина окружения советовала, нашептывала, ревновала безудержно, бесило любое дуновение, кто писал, кто давал буквы склеенные бесплатные, держала внутри, раскладывала для будущих вулканических.

Слышишь, отпускай. Кончено. Не забывает туман памяти, воспроизводя ролики из сумасшествия поцелуев на заднем.

Мальчик, ведь влюбилась? Без стеснения, как быть? Осадки выплаканы, высохли оазисы в пустыне, кирпичи крепости гордости треснули, солнце нещадное выжгли цветение.