Чёрный снег января вдоль заводского забора. Красногрудые снегири (их сегодня так редко встретишь в столице). Свиристели-хипстеры на кустах сирени. Замёрзший мужчина на остановке в самом сердце города. Накрыт пакетом. Пакет уже припорошён снегом. Открытие магазина Стерлигова с буханкой хлеба ценой в несколько тысяч рублей. Спасение замерзающих уток у цирка. Отмена рейсов «Победы» в Москву и Питер. Губернатор, который в тюрьме боится потерять ногу. Традиционное зимнее возвращение в свой маленький город с каждым днём, с каждым часом всё сильнее напоминает театр абсурда. Жизнь становится театром. Театр — жизнью.
Сперва в городе появилась плачущая невеста. Взорвала соцсети. Наделала шума. Когда я увидела её на мосту самоубийц, поверила, что мои страшные сны — человек в чёрном, без лица, мост, прыжок, всплеск — начинают воплощаться в реальность. Оказалось — перформанс. Выход театра за пределы театра. Уничтожение границ. Смена правил игры. Провокация. Приглашение. Не откликнуться на него не было никакой возможности. Купила билеты. Триста рублей в партере. Дешевле, чем самая дешевая буханка хлеба в магазине Стерлигова.
«Мюнхгаузен» «Театра на Спасской» — это не спектакль и не театр. Это голоса, которые звучат в твоей голове. Это хор, который поёт красоту. И бежит смерти. Оставляя за собой «обломки самолётов, обломки декораций, старые афиши…» Инструкция по спасению из чрева кита, написанная на тринадцати разных языках — по числу Мюнхгаузенов. Попытка — и это, конечно, «зачот» — нащупать смысл в мутном потоке дней. «Надо любить людей! Надо верить людям!»
Всё это могло бы звучать слишком пошло и невозможно пафосно, если бы тканью спектакля не становилась сама жизнь. Со сгоревшими накануне старинными домами в центре города, с «Дай прикурить!» из темноты двора, с дожить до зарплаты, заплатить за интернет и понять, кто я — актриса или персонаж? Возникает ощущение, что тебе одновременно показывают лицевую и изнаночную сторону реальности. Что тебя обманывают, говоря правду. И, говоря правду, безбожно врут.
Толстенький лысый режиссёр, который мучил артистку «новым уровнем отношений с материалом», превратился во время разговора со зрителями после спектакля в стильного молодого человека. Это, как выяснилось, и есть Степан Пектеев. Режиссёр и Мюнхгаузен.
— Спектакль — это наше высказывание о том, что нас волнует. И нам очень важно, чтобы высказались и вы. Важно вступить с вами в диалог.
Но этот диалог, если разобраться, — он же начался много раньше. С жуткой встречи на мосту. С растекшейся туши на щеках плачущей невесты. С вопроса, заданного Чёрной Мамбе (на самом деле — всем нам): “Who are you?” С чёрного снега вдоль заводского забора. С возвращения в мой город, где… Где есть театр, который жизнь. И где жизнь превращается в театр.
Вечерним уезжаю в Москву. С понедельника начались лекции. Впереди — новый семестр. А пока собираю вещи, сверяя по списку в ежедневнике. Два последних пункта вызывают улыбку: не забыть третью зарядку, попросить у проводницы хлопушку, чтобы прохлопать матрасы. Кто видел — тот поймёт.
Hasta la vista, baby! Hasta la vista!
