Концепция травмы рождения зародилась в психоанализе З. Фрейда, который предложил гипотезу о том, что всякий аффект в основе сводится к физиологическому страху рождения (удушье). Это положение начал серьезно разрабатывать его ученик О. Ранк, который, в свою очередь, предположил, что «всякий страх ребенка происходит из страха рождения (и всякое удовольствие ребенка связано с возвращением первичного внутриматочного удовольствия)». О. Ранк считал, что «аффект страха от акта рождения в скрытой форме остается у ребенка и продолжает действовать, и всякая случайность, которая как-либо — чаще «символически» — о нем «напоминает», используется для того, чтобы опять заново отреагировать этот скрытый аффект».

Многие изложенные О. Ранком идеи о травме рождения носили гипотетический и сугубо теоретический характер. Новую жизнь им дал С. Гроф, который, исследуя измененные состояния сознания, собрал богатый эмпирический материал и переосмыслил концепцию травмы рождения в свете новых данных. С. Гроф выделил перинатальную сферу бессознательного, которую отражают переживания смерти и нового рождения, проявляющиеся в четырех типичных паттернах.

Эти паттерны, соответствующие клиническим стадиям биологического рождения, получили название базовых перинатальных матриц (БМП). Каждая из этих матриц образует определенную «констелляцию переживаний», объединенную сильным эмоциональным зарядом, которая действует как принцип организации материала на других уровнях бессознательного.

На эти матрицы накладываются воспоминания, фантазии, события реальной жизни, а также многие мифологические мотивы и сюжеты. «Перинатальное развертывание часто ассоциируется с разнообразными трансперсональными элементами — такими, как архетипические видения Великой-Матери или Ужасной Богини-матери, Ада, Чистилища, Рая или Царства Небесного, мифологических и исторических сцен, идентификация с животными или опыт прошлых воплощений» (С. Гроф).

Первая базовая перинатальная матрица (БМП-I) отображает опыт исходного симбиотического единства плода с материнским организмом, ему соответствуют трансперсональные переживания безмятежности и космического единства, безграничности, рая и т.п.

Вторая базовая перинатальная матрица (БПМ-ІІ) относится к самому началу биологического рождения, которое характеризуется мышечными сокращениями, сжатием плода маточными спазмами и закрытой шейкой матки. Ей соответствуют трансперсональные переживания космической поглощенности, возрастающей тревоги и надвигающейся смертельной опасности. Источник опасности ясно определить невозможно, поэтому окружающая среда интерпретируется в свете параноидальных представлений. Этой матрице соответствует опыт отсутствия выхода, состояния пойманности, обреченности, одиночества, беспомощности, вины и т.п.

Третья базовая перинатальная матрица (БМП-III) соответствует продолжению сокращений матки, но на этой стадии ее шейка уже раскрыта, а плод постепенно продвигается по родовому каналу и переживает сильнейшее механическое сдавливание. Матрица соответствует трансперсональным переживаниям смерти-возрождения, отчаянной борьбы за выживание, садомазохизма, сексуального возбуждения, агонии и экстаза. Переход к следующей матрице соответствует ощущению катастрофы огромного масштаба, чувству полного уничтожения и краха.

Четвертая перинатальная матрица (БМП-IV) связана с непосредственным появлением ребенка на свет. Матрица соответствует кульминации мучительной борьбы, окончательному разрешению борьбы смерти-возрождения, релаксации, внезапному облегчению. Долгий период темноты сменяется светом, а возврат к прежнему состоянию уже невозможен.

Концепция перинатальных матриц кажется логичной и завораживающей. Особую наукообразность ей придают исследования С. Грофа в сфере научной методологии (см. «Знание за пределами науки» и пр.). Тем не менее, если начать разбираться с тем, как данная концепция была получена, появятся все основания считать ее фикцией.

С. Гроф проводил индивидуальные и групповые эксперименты с психоделическими веществами, в результате которых обнаружил, что психоделические переживания можно структурировать на четыре типа, которые соответствуют четырем перинатальным матрицам. Затем он заметил, что можно провести аналогию между данными типами переживаний и клиническими стадиями рождения, что позволило ему сделать вывод об их непосредственной взаимосвязи.

Какие изъяны такого подхода?

Во-первых, нет никакой ясности касательно того, в какой мере переживания взрослых людей в измененных состояниях сознания вообще соответствуют реальным перинатальным переживаниям. В нашей памяти не сохранилось непосредственных перинатальных воспоминаний. Мы не можем произвести непосредственный опрос младенцев. Без объективных психофизиологических данных относительно травматичности сплющивания мозга во время родов невозможно оценить состоятельность концепции. Определенно можно утверждать лишь то, что наше воображение какого-либо явления может быть бесконечно далеким от понимания сущности этого явления. И четыре «перинатальные» матрицы, и клинические стадии рождения являются ограниченными авторскими конструктами, возможность проведения аналогий между которыми свидетельствует лишь о том, что эти аналогии можно провести. Поскольку все в этом мире так или иначе связано со всем, возможности для подобного умозрительного сопоставления практически безграничны.

Во-вторых, структурировать психоделические переживания можно совершенно различным образом. Они могут не обязательно сводиться к четырем типам — их можно выделить сколько угодно. Например, психоделически можно переживать не только состояние блаженства в утробе матери, но и сам процесс зачатия, в процессе которого сперматозоид конкурирует с невероятным количеством себе подобных, сталкиваясь с огромной степенью случайности. После этого соприкосновения с ужасающей неопределенностью вполне можно вообразить переживание невероятного везения и удачи в момент зачатия. Может быть данная биологическая ситуация намного более травматична, нежели сдавливание мозга шейкой матки в момент рождения? Когда мы этого не помним и не можем однозначно проверить, нам остается лишь бесконечно фантазировать на данную тему.

В-третьих, даже если допустить возможность травмы рождения, у нас нет никаких способов оценить, в какой мере неосознанная и далекая для взрослого человека перинатальная драма способна влиять на процесс его становления, а также инспирировать те или иные культурные процессы. Есть все основания считать, что актуальные биологические и социальные потребности влияют на человека намного больше, нежели перинатальные «констелляции переживаний».

В-четвертых, гипотеза, которую невозможно ни однозначно подтвердить, ни однозначно опровергнуть, в научном мире считается нефальсифицируемой, т.е. ненаучной. Фактически, мы имеем дело с авторской, креативной и неверифицируемой гипотезой, которую можно переживать как сюжетную матрицу в холотропных практиках и психоделических экспериментах.

Изложенное позволяет заключить, что т.н. «перинатальные матрицы» могут в действительности быть вовсе не перинатальными, что делает перинатально-трансперсональную психологию С. Грофа красочной мистификацией, которую под видом науки он активно продвигает среди малокомпетентной и впечатлительной публики.

E.R.

Ordo Basileus

ВК

FB