Осень, вроде бы всегда любил это время года, но в тот год она выдалась особенно печальной. Не знаю что произошло, вроде обычные проблемы, которые и шепчут что ты жив, но я улыбался лишь от того что так лучше всем, а в первую очередь мне самому. Дожди, которые всегда умиротворяли меня, тогда месили грязь и обдавали холодной водой из луж. От падающих листьев, которые всегда радовали ярко-желтыми цветами, в тот год веяло необыкновенным холодом и жуткой неизвестностью. Мне вдруг начинало казаться, что я не знаю, откуда пришел и куда мне идти, такое жуткое сиротское чувство. Такое чувство иногда так возьмет и долго не отпускает, что и до хандры не далеко, но вот начинаешь гнать его. Ты только и делаешь, что борешься с хандрой, гонишь, гонишь, гонишь. А потом хлоп вроде как тихо и ты устал. Тихо стало, ты сидишь в комнате, один и никого нет, ты понимаешь что сзади, даже нет, вокруг тебя она, холодная и липкая и что все время пока ты бежал от нее, она была где-то рядом и ни на шаг не отставала. И так в такие моменты становится грустно, но нельзя сдаваться, надо улыбаться ведь от кислых рож всех воротит, а если от вас будет всех воротить, тем хуже для вас. В ту осень никто не умер и не ушел, в ту осень я ничего не терял и ничего не находил, никто не болел и никто не уезжал, но в ту осень было чертовски грустно. Отчего?

Еще тогда я подумал, а что если вдруг у человека есть чувство, где-то глубоко в подсознании, такой мегамощный калькулятор, который знает жуткие формулы. Так вот этот калькулятор, он пересчитывает каждую секунду того что было до этого и дает немного информации о будущем и мы чувствуем о плохом или о хорошем? Что если та невидимая грань, грань настоящего, пропускается через каждого из нас, просчитывается этой машиной и каждую секунду настоящего дает нам новый ответ о том, что нас ждет. Согласитесь если грузик маятника отклонить на десять сантиметров влево, то можно уверенно сказать что он отклонится вправо на десять сантиметров. То есть, немного зная о прошлом, мы можем сказать, что нас ждет в будущем. Так вот тогда я подумал, что в каждом из нас есть такой калькулятор, такая машинка и что она может дать нам намного больше ответов, но вот мы простые люди не знаем, как ею пользоваться, не правильные настройки скачаны, драйвера не установлены, и наша считальная машина выдает случайные ответы в любое заблагорассудившие ей время, что если она может вдруг подсчитать что с нами будет в следующем году, наше подсознание кое–как обрабатывает ответ, а мы вообще получаем сбитые коряки, которые и вовсе не можем распознать, некоторые называют это чувствами, но по мне это коряки. Если есть такая машинка, то в ту осень она работала как сумасшедшая. Била в набат и что-то сбивчиво говорила, но я оказался глух.

Я шел по парку, стараясь поглубже погрузиться в листья, мне почему-то казалось, что вот-вот меня собьет машина или меня снимет неизвестный снайпер, что это за чувство? Но я привык к нему, и меня оно начинало забавлять, возможно, опасно с ним играть, но я рискнул.

С вечера жутко болела голова, я отключил телефон и заварил кофе, укрылся пледом, расселся на кресле и стал писать. Не помню, о чем тогда я писал, что-то холодное выходило из меня невообразимым потоком, мысли при больной голове были ясные, и было грех их не записывать. Я писал и пил кофе, вдруг стало тепло и приятно, я встал и прошел к окну. За окном дул ветер, шел сильный дождь. Сумасшедший ветер срывал листья, ну как же листья, ветки с листьями и деревьями. Тогда я подумал, что на утро все успокоится, и я пойду в парк. От приятной мысли у меня внутри еще раз потеплело, и я полез за сигаретами.

Так хотелось увидеть звезды, проклятые мириады звезд, у которых наивные глупцы ищут ответы, не зная о том, что эти самые звезды их только задают, а ответы это мы с вами. Маленькие, глупые и напуганные ответы. Ответы, боящиеся открыться друг перед другом. Бегающие и суетящиеся, низкие и тщеславные, настолько низкие, что делаем все против своей воли. Настолько жалкие, что не знаем чего хотим. И настолько тщеславные, что лишь выборочно и меркантильно улыбаемся людям.

Я стоял и смотрел на этот ветер и вдруг подумал, что точно такой же ветер, возможно, был перед началом какой-нибудь войны. Например, Второй Мировой, никто ж не помнит погоду перед войной, или возможно много тысяч лет назад, когда еще и людей не было или мы вовсе не умели говорить. Тогда я подумал, что это тот же самый ветер, это тот же самый воздух нагнетенный перепадом температур или черт знает чем там еще, главное, что это тот же самый воздух, что и тысячи лет назад, когда одно упоминание обо мне было бы маленькой песчинкой во всемирном океане, и то, наверное, даже меньше. И вот сейчас я стою и смотрю на это явление. Я вдруг понял насколько все величественно вокруг нас и насколько мы можем быть презренны перед всем этим, перед матушкой-природой, так сказать.

Как неожиданно умеют кончаться сигареты в такие моменты. Я затушил окурок и заглянул в пачку, там было пусто. Я знал, что там пусто, но почему-то все равно посмотрел. Как-будто там должны были появиться сигареты или хотя бы одна, хотя бы одна, чтобы мне не пришлось идти в магазин. Но вот я натягиваю джинсы поверх домашних гамаш, одеваю свитер поверх домашнего свитера и накидываю куртку. Выйдя из квартиры, стало как-то уютно, не знаю почему, но мне вдруг показалось, что я жив, мне чего-то хочется, и я это делаю для себя. По-моему я улыбнулся вахтеру, на что она сказала, что в одиннадцать комендантский час. С этим спорить было сложно, я только сказал, что сейчас приду, но она меня наверняка не услышала.

Я вернулся, кофе остыл, но мысли ничуть не сбились. Допивая, я дописывал рассказ и вдруг в квартиру позвонили. Я посмотрел на часы, было одиннадцать вечера.

Хм, мне сначала стало страшно, а потом смешно, от того что страшно, потому что я знал откуда ноги у страха, страха во взрослом двадцатитрехлетнем парне. Сидит, сгорбившись у компьютера, печатает никому не нужный рассказ, а в глубине, там глубоко в подсознании сидят всего лишь маленькие воспоминания из детства. Кадры из выпуска новостей в 1997 году. «Вчера в Москве жестоко ограблена и убита семья районного судьи (имя опускаю). По оперативным данным, преступление совершенно так называемой бандой Картавого. Напомним на его счету это десятое подобное преступление». Рассказы бабок у подъезда «Кажуть их пытали утьогом, а ребитёнка…». Эх, девяностые!

Иду открывать, но черт его дери, смешно и страшно. На пороге Лимон с Рыжей, Костян с пакетом, Люберка с Анфисой и Рыба. Без разговоров вломились ко мне, прошли на кухню и стали раскрывать пакеты.

-Ты че? Где твой телефон?

-Да… Выключил, устал сегодня на работе.

Девчонки оккупировали туалет, все дамы, как только попадают в квартиры, сразу отправляются в туалет, то же они делают перед выходом, затем курящие оккупируют квартирную курилку, кухню или балкон. Тут без изменений через полчаса балагана, все собрались на кухне и стали распивать принесенное.

-На правах хозяина заявляю об отсутствии финансов в квартире, на случай если захотите что-нибудь украсть или попросить долю за бухло.

-Еврей хитрожопый!

-Еврей хитрожопый в квартире,- исправил я Лимона.

Лимон жуткий анархист, начинает надоедать, старше меня на пять лет, а ума как не было, так и нет. Наивный полагает, что ребяческие забавы, рисунки на заборах и полнейшая бессистемность приведут его к катарсису. Но я никого не переубеждаю, это мой стиль, еще не даю советов, пока не спросят.

Вообще я, наверное, не много неправильно представил пришельцев, правильнее было бы так. Сократ, Диоген, Кант, Пика делла Мирандола и девы, вот так будет точнее.

В общем, к трем часам нас покинули Лимон с Рыжей, не знаю, были ли у них силы что-нибудь делать в моей второй комнате. Кровать пыталась скрипеть, но очень быстро бросила эту затею.

-Что такое искусство?- кричал Рыба

-Черт бы тебя побрал, его нет!- Не без затруднений отвечал Костян.

Я катался на табуретке и курил. Мне хотелось переспать с Анфисой, но я понимал, что это глупая затея в комнате, где впишутся четыре человека, да еще к тому же мое состояние предполагало только стойкое желание, о своих пьяных возможностях я прекрасно знал и с нескрываемой печалью осознавал. В момент затишья я грустно выдохнул и сказал Анфисе.

-Очень жаль!

-Что очень жаль?

-Очень жаль, что я сегодня такой пьяный, Анфис.

-Почему?

-Так я бы с легкостью занялся с тобой сексом, но извини, нечего не выйдет, я слишком пьян.

-Очень жаль, ведь я хочу заниматься с тобой сексом только по пьяни.

Мы рассмеялись. Я встал.

-Господа, я занимаю свой огромный диван, мужики, вам я кину на пол спальник и да, в углу стоит раскладушка, разберетесь короче. Дамы, я буду спать в уголку, так что располагайтесь рядом с моим телом.

Я собрался уходить и Люберка с Анфисой пожелали пойти со мной. Мы прошли в зал, девчонки стали раскладывать постель, я вышел на балкон и закурил. Они же не будут спать в одежде, а все–таки есть странная традиция у женщин по поводу нижнего белья, только избранные могут видеть, как они покидают свою одежду и оставляют себя в трусиках и лифчиках. Я докурил и высунул свою морду с закрытыми глазами.

-Ну как?

-Мы готовы!- в один голос пропели девчонки. Черт возьми, они так сексуально пропели это, что на момент я решил все–таки рискнуть, потом подумал, нет, не место оргиям в моей квартире, вдруг эти охломоны вернуться, что конечно не факт.

-Готовы?- зазывно спросил я. Они только рассмеялись.

Я прошел к выключателю, вырубил свет и рухнул на девчонок. Сразу четыре ноги и четыре руки принялись меня неуклюже месить, было непонятно, что они хотят, толи сбросить меня, толи перевернуться, толи встать, чуток полежав, я пополз к себе. Добравшись, я повернулся на бочок и отрыгнул, так что чуть блевотина не пошла из меня, аж во рту запахло, но я удержал, стыдно в такие-то годы.

-Ага, спокойной ночи!

Засыпая я слышал, как спорил Костян с Рыбой. Но это неотъемлемый закон классической вписки, двое до утра спорят на кухне, парочка спит в отдельной комнате, и простые смертные как патроны в магазине в самой большой комнате. Съежившись, я с уютом поджал ноги, приняв позу эмбриона, с нескрываемым удовольствием зевнул, знаете тот зев, когда чувствуешь уют под одеялом? Именно так я и зевнул. Далее послышались мягкие и нежные зевы баб, и я заснул.

Что снится людям с пьяной головой даже предположить не могу, но мне лично жуткие вещи. В ту ночь мне снилось, что когда я вышел из балкона я занялся сексом с Люберкой и Анфисой. И что во время процесса я занимаюсь только Люберкой, а Анфиса смотрит на меня и постоянно говорит,

-ну что же ты, давай и со мной.- А я отвечаю,

-сейчас погоди.- И вот Люберка кончает, я начинаю подходить к Анфисе и во мне полно сил я чувствую, что сейчас будет все гораздо круче, но почему-то я не могу ей вставить, я рядом, я здесь и она рядом, но я почему-то ей так и не могу вставить. Она разворачивается и говорит,

-слушай ты только меня еще не трахнул, давай не выделывайся уже,- а я, черт побери, не могу!

В общем я проснулся в полвосьмого и увидел такую картину. Посреди комнаты Рыба пытался развернуть раскладушку, а в комнату вползал Костян. Они были так увлечены занятием, что не заметили, как я привстал и стал наблюдать за ними. Рыба разложил наполовину раскладушку, поставил ее и упал, прям конструкцию, Костяновы дела были чуть лучше, он подмял под себя спальник и сложил голову на ногу Рыбы.

Голова гудит, я вспомнил, как в прошлый раз писал рассказ об одном парне. Я сидел на аллейке и ждал клиента. Времени было много, и я уже подумывал о кружке пива, но так и не соблазнился. Купил большой бумажный стакан кофе. Было утро, лето, жара еще не успела подняться и кофе было в самую пору. Я уселся на лавочке даже не думая о том чтобы писать, да и с собой была только рабочая тетрадь. Но меня тогда прорвало. Я писал и писал ручкой в той заезженной рабочей тетради. Черт побери, как же было хорошо! Нет! Гнать! Гнать! Это все мы люди выдумываем, и я на сто процентов уверен, что через каких-нибудь полгода я с теплотой буду вспоминать, как у меня болела голова. Хотя нет, не знаю.

Короче я писал, и писал, в моей голове было два человека, один надиктовал рассказ, другой рассказывал о лаврах почета за работу, которую я делаю, ерунда конечно. Помню, поднял голову и увидел, как непринужденно ходят люди мимо меня. Девушки, мамочки, бабули, какие-то гопники, никому нет дела до меня и мне показалось это прекрасным. Я улыбнулся, отпил глоток кофе и закурил.

Брать разбег не страшно, страшно оказаться у края. И не всегда разбег означает уверенность. Не страшно мечтать, страшно воплощать мечты, точнее сказать не страшно, а непривычно, ведь многие привыкли быть несчастными и держать мечту только возле своего сердца. А как на счет попробовать ее схватить пошло и нагло, схватить суку и держать, не давая возможности вырваться? Схватить эту гребанную мечту, дурацкую фантазию, упиться ею, словно кровожадный зверь, растоптать, изнасиловать, попользоваться и выбросить? Что это за мечта тогда скажете вы? Может вы и окажетесь правы, а может и нет. Но вот только не зная мечты, остается дрочить на нее, на нее, на ту, которая возле вашего сердца, каждый раз забрызгивая орган спермой.

Черт побери, как гудела голова! Но я это сделаю!

Перелез через девушек и прошел на кухню. Заварил там кофе и закурил. Непогода утихла и на улице природа наполнилась моими любимыми красками, холодком и тишиной. На столе стояли груды алкоголя, но нет, я хочу быть в трезвом уме. Я должен описать бесстрастно то, что увижу.

Я поставил музыку, Рэйдж Эмпти Холлоу. Она наполнила последнюю нишу необходимыми красками. Я был полон, я был заряженной пулей, тетивой, которая вот-вот или выстрелит или порвется ко всем чертям. Пошлет всех к дьяволу, раздвоиться или убьет кого-нибудь. Черта с два я буду умирать!

Удивительное чувство, когда застегиваешь на себе удобный комплект осенней одежды. Столько силы и желаний!

Я вышел из квартиры и вызвал лифт. Пока он ехал, я проверил карманы, кошелек, сигареты, взглянул на часы, десять, утро.

У дома на лавочке я увидел молодого засранца, он говорил с кем-то по телефону, с девушкой. Весь в соплях и слезах он что-то ныл о прощении. Дебил, настроение улучшилось!

Улицы пустые, если не считать сломанных веток. Жилищные службы проснуться не скоро, да и не факт, что к вечеру все будет убрано. Вообще удивляюсь как наш город окончательно не захирел. На ком он вообще держится? Порой ощущение, что на этих беднягах-рабочих. Хотя беднягами я их не считаю, хм…. Ладно, оставим это.

В общем дошел до остановки и стал ждать свой автобус. Медленно как телеги они ходят по утру в выходной день. По дню в час пик носятся, так, будто в них заправлено ракетное топливо.

Простояв с каким-то шатающимся алкашом добрых полчаса, я уже практически потерял весь свой настрой. Но вот! Явление! У водителя такое лицо, что под стать такому, я должен заползать на четвереньках в автобус, благодаря его святую мать с отцом за отпрыска.

-сдачи нет

-И что?

-не знаю

-Надеюсь, вы не полагаете, что я собираюсь ехать за сто гривен?

Кондуктор скривила рожу. Видать с бодуна не поняла что я говорю. Да, детка, я тоже с бодуна, но держусь, куда большим молодцом, при этом еду не на работу!

-выйдете, разменяйте и пересядьте на другой маршрут.

-нет

-ты что такой умный?

-да, вот деньги в моей руке. Платить я не отказываюсь. У вас проблемы со сдачей, вам бы впору что-нибудь сделать.

-ну я ваще! Вась, посмотри на него!

Вася продолжал ехать с отсутствующим лицом

-зачем на меня смотреть? Посмотрите вон на ту сводку правил, которую вы сами и прикрепили.

-я ничего не крепила!

-очень жаль, возможно, тогда вы бы ее почитали.

Ушла, с видом победы. Не понятно от чего у нее такой вид, ведь я продолжаю ехать бесплатно. Я улыбнулся от жлобского чувства халявы.

Что все–таки в нас сидит? Что-то угадывает будущее, что-то подыскивает информацию о прошлом. Что-то считываю, что-то не могу понять.

Я вспомнил, как в детстве ловили головастиков в лужах у речки, которая в глубине парка. Я вспомнил те сумасшедшие листья, которые были такими яркими, куда ярче, чем сейчас и деревья более могущественные и сильные, такие же слабые головастики. Черт побери, как мне их стало жаль в тот момент.

Вот оно расшифрованное чувство. Я вспомнил то тепло, и теперь знал, где окажусь через пять минут и даже где усядусь. Где буду пытаться поймать самое неуловимое в жизни, то, чего вообще не может быть!

Я шел по парку, разбрасывая листья, они мокрые и немного запревшие, но такие чудесные, они это осень. Я шел ни о чем не думал, шел к тому месту.

Странно, ветра как-будто и не было в парке, везде был, а здесь нет. Может я вовсе ушел из нашего пространства? я оглянулся, стало не по себе. Ерунда, но я вдруг так близко почувствовал эту мысль и чуть не споткнулся с лезвия, с того самого лезвия по которому одни крадутся, другие бегут, а третьи падают так и не успев толком встать. Ну и пусть! Я постараюсь не свалиться, но я не сбавлю ход. Это мои правила. Правила не меняются, дружище, не мы их пишем.

Вот я у камня, вокруг по-прежнему ни души и моя, похоже, где-то затерялась. А может это тело затерялось? Может именно душа моя здесь? Может я тогда умер и до сих пор никуда отсюда не уходил. Упал и умер с головастиком в руке, так и не успев раздавить беднягу. Что если это так? Что если все мне снилось до сих пор? Да, это не первый, неаккуратный шаг на лезвии.

Я залез на камень и стал смотреть на реку. Сколько всего течет в ней! Мелкие камни перекатываются по дну, какая-то грязь, ил, водоросли, но в целом она прекрасна и вода она течет, и никто не скажет какую вечность по счету. Я тогда подумал, что где-то рядом то чего вообще не может быть, то, что не поймать рукой и не увидеть глазами, потому что оно у нас под ногами, мы топчем и смеемся. Мы дышим этим и портим его. Мы плачем и трахаемся здесь, здесь, там, где и быть ничего не может и возможно именно это есть одно единственное априори? Я подумал что если вот так сидеть и ничего не делать то точно сойду с ума, но нет я из другого теста. Меня так просто не взять. Я закурил и смотрел на огонек, который все ближе подбирался к основанию сигареты. А его ведь не остановить! Рано или поздно этот мелкий теплый засранец доползет и затухнет.

Настоящее, миг, что это? Тонкая, перетекающая грань между прошлым и будущем, как в песне, да. Его остановить невозможно, именно его и нет. Мы живем неизвестно где, толи в прошлом, толи в будущем, толи балансируем на этом тонком лезвии. Настолько тонком что и вовсе не чувствуем его. А как только смеем почувствовать то срываемся. Умираем, исчезаем, сходим с ума, делаем идиотские поступки. Я докурил, затушил окурок и положил его в карман.

Захотелось сочинить стих. Я стал перебирать рифмы к словам осень, листья, конечно любовь и миг с пространством.

Но нет! Я знаю, должно шибануть, прорвать, а насильно не выйдет ничего кроме дерьма. Я сидел еще час на том камне. Выкурил полпачки сигарет. И о чем еще я только не думал, о настоящем и будущем. Чего хочу и чего нет. Чего могу достичь и чего не могу. И вот я понял, что в этом несуществующем мире абсурда и бесконечных совпадение все сводится к одному простому и сложному. Все сложное в простом и простое в сложном. И это возможно понять лишь тогда когда ты настолько ничтожен и ничего в этой жизни не достиг. Иначе все гордятся ерундой и забывают о действительно важных и сложных вещах. Умение прощать и любить, быть немного сумасшедшим. Все это считаем глупым, а грязь и камни возводим в ранги недосягаемого, в то время как всю эту грязь и камни вокруг можно потрогать, обнять, схватить, украсть, отобрать, растоптать и упиться так же как старый вампир упивается сладкой кровью королевского ребенка. Но что делать с тем, что мы не можем потрогать и сожрать? Выкинуть и обсмеять, вот что мы с успехом делаем, нет, есть еще попытки, но они хиреют, также как и мой город. Это Дьявол и Бог, Добро и Зло, Сложное и Простое, одно в нас, другое вокруг.

Я встал и пошел обратно на остановку, было уже за двенадцать, я брел, усталый и довольный. От чего я устал я не мог сказать, но чем доволен был я знал. Я удачно порыбачил, я исчез и никто не знал где я, а я не знал где все. Я прикоснулся, я выпал и сошел с пути отдохнуть.

Я стоял на остановке и увидел подходящий маршрут. Вася! Он летел, видать заправил ракетного топлива полный бак, рядом сидел его штурман-кондуктор. Надо сказать лицо ее чуть разгладилось, они остановились, кондуктор что-то сказала водителю. При той спешке они стояли на остановке очень долго, но я не стал заходить в маршрутку. Я смотрел на выжидающие лица экипажа с таким унынием и равнодушием, что лицо Васи водителя стало походить на стекающий серый воск, он пялился на меня, а потом гаркнул кондуктору

-Дура, может это вообще не он, какая бля разница!- залепил в коробку передач крутую затрещину и дал по газам.

Через три минуты подъехал другой автобус, я сел и поехал домой.