Я никогда не любил кататься на самокате. Ролики, коньки, велосипед — да. Самокат — ни при каком раскладе. После многих лет работы с психоаналитиком я смог наконец разобраться, в чем заключалась причина моего отрицания. Все дело в том, что в слове «самокат» скрыта глубокая ложь: вопреки своему названию, он не способен катиться самостоятельно. Чтобы привести самокат в движение, нужно ежемоментно отталкиваться ногой от дороги. При этом отношение затраченных сил к полученной скорости движения оказывается весьма странным. В отличие от велосипеда или роликов, самокат очень быстро теряет скорость. Мне всегда казалось, что название «самокат» лучше подходит велосипеду или роликам, чем самому самокату. Несколько лет назад мир начал радикально меняться. И эти изменения начались с самоката.

В 4 веке до нашей эры с легкой руки Аристотеля в концептуальный словарь философов вошел термин «энтелехия». В философской энциклопедии Российской Академии Наук в соответствующей статье российская филологиня и одна из виднейший эксперток по античной философии Т. Ю. Бородай приводит следующее определение понятия: энтелехия обозначает «действительность и завершенность всякой вещи, прежде всего живого существа, а также то, что приводит вещь из потенциального состояния к действительному существованию и удерживает ее в бытии, т. е. форму или душу. Слово представляет собой неологизм, составленный, вероятно, Аристотелем (впервые появляется именно у него). Древние авторы предлагают две этимологии слова «энтелехия»: от ἐντελῶς ἔχειν, т. е. существовать в состоянии полноты и завершенности, и от τέλος ἐν ἑαυτῷ ἔχειν, т. е. содержать в себе свою цель и свое завершение (греч. «телос» означает и цель, и конец)»[1]. Разве не является электросамокат полной реализацией идеи самоката, его энтелехией? Как только человек прикрепил электрический мотор к самокату, последний стал «существовать в состоянии полноты и завершенности», он полностью в себе осуществился. То, что многие годы казалось ложью, ретроспективно оказалось становлением, движением к цели.

Но это не самое удивительное. Что особенно интересно, так это то, что конец конца истории (если он когда-то наступал) и её новый виток удивительным образом совпали с концом истории самоката.

Электросамокаты начали массово появляться на дорогах столичных городов весной 2020 года, незадолго до первого карантина в апреле, вызванного вспышкой эпидемии коронавируса. В игру вступила странная диалектика истории: с одной стороны, мир начал замедляться, закрываться и изолироваться, а с другой — новые электросамокаты разрезали воздух весенних проспектов и мчались в еще непонятное и непредсказуемое будущее. В электросамокатах было что-то от юношеского духа свободы, максимализма и анархии. Они еще не контролировались никакими законами, общество и политики беспокоились в то время о других проблемах. Липовый запах наступающей весны (как показала история, это предложение стоит читать также и в переносно-метафорическом смысле) вместе с почти что полным отсутствием контроля со стороны государства создавали вокруг электросамокатов ауру бунтарства, беззакония и бесконтрольности. Мишель Фуко полагал, что граница политической власти — это человеческая смерть. Как бы государство не старалось, оно не может остановить своих граждан от самоубийства или вернуть их к жизни (именно поэтому, согласно его теории, государство пытается избавиться от смерти, вытеснить её на переферию человеческого существования). Во время коронавируса другой границей политической власти стал электросамокат: закрытое на карантин правительство никак не могло угнаться за быстро мчащимся девайсом.

В конце 19 века французский писатель Эмиль Золя опубликовал роман «Человек зверь». Не смотря на название книги, главным образом романа является ни человек, ни зверь, а технический объект — поезд, мчащийся без на всех парах в неизвестную даль. Описанием поезда завершается каждая глава произведения. Роман заканчивается дракой двух машинистов поезда, которые, в ходе драки, выпадают под колеса. Таким образом, поезд, везущий французских солдат на войну с Пруссией, остался без какого-либо контроля. В завершающем абзаце книги Золя говорит о поезде ни то, как о человеке, ни то, как о животном: «Что ему было до жертв, раздавленных на его пути! Несмотря ни на что, он стремился к будущему, стоило ли обращать внимание на пролитую кровь! Он мчался во мраке, без водителя, словно ослепшее и оглохшее животное, которое погнали на смерть. Он мчался, нагруженный пушечным мясом, солдатами, которые, одурев от усталости и водки, орали во все горло патриотические песни». Если бы Золя написал свой роман сегодня, то, наверное, сквозным образом, единой нитью соединяющим все происходящее в книге, был бы мчащийся в даль электросамокат. Вполне возможно, что последний абзац книги остался бы без изменений.

[1] https://iphlib.ru/library?el=&a=d&c=newphilenc&d=&rl=1&href=http:%2F%2F3549.html