Реальности в eXistenZ срослись между собой, будто слои в луковице. Шаг за шагом срываем мы новые пласты выдумки, пытаясь добраться до ядра, и. спустя какое-то количество раз уже ничуть не удивившись, снова оказываемся в иллюзии. Жан Бодрийяр трактует современный мир как чувство утраты реальности. Но что, если задачей психоаналитика является работа по обнаружению этой реальности? Какой она могла бы быть? Где следует остановиться, а когда идти дальше? «Мир игр — это мир сна», — произносит главная героиня Аллегра. Само название фильма — экзистенция, существование — подталкивает нас к вопросу: разве не является весь мир, всё человеческое существование — миром сна?

В одной из первых работ Фрейд вводит понятие eine andere Schauplatz — другой сцены. Что бы не происходило в физической реальности, реальность психическая обустроена по своим собственным законам. Часто бессознательное разыгрывает сценарий на другой сцене, о которой мы даже не подозреваем; оно выстраивает видоизменённые сюжеты, по-своему окрашивает персонажей и наделяет тем или иным смыслом обстоятельства. Так, долго ухаживающие за больными родственниками, искренне переживая за их благополучие, способны бессознательно желать заболевшему смерти. Созависимые отношения могут выстроиться по принципу «когда-то я не спас X, но сумею спасти тебя». Кто-то самоотверженно работает, и со стороны это выглядит как безупречное выстраивание карьеры, но является принесением себя в жертву, или разыгрыванием наказания, так и не полученного (но конечно же, по мнению работяги, заслуженного!) много лет назад.

«Зритель первой сцены даже не подозревает о том, как разыгрываются те же самые конфликты на другой сцене бессознательного» Д. Ольшанский

Привычное полотно фильма, будничное, повседневное, пожалуй, выглядит так: существует компания по разработке игр под названием transCendenZ. Уникальность их продукта в том, что это не просто виртуальная жизнь, — новые технологии способы создавать уровни потрясающего качества. На рынке у компании есть конкуренты. Но также против неё борется группа людей, не желающих деформировать реальность, группа, которой претит погружение в мир фантазий, называющая себя «Реалистами». Реалисты в лице Аллегры и Теда присоединяются к пилотному показу, чтобы в конце сказать своё слово, и убить создателя игры.

Кажется, сценарий, игра, в которую вовлечены участники, могла бы происходить на другой сцене. Например, в пространстве мыслей, идей, предчувствий, возникающих у пары накануне совершения задуманного. Зритель становится свидетелем бессознательного. Бессознательного, где, как известно, нет привычных правил, отрицания, в котором нет аристотелевской логики, не существует времени. «Скоро увидимся в безвременьи», — хихикает Аллегра, подключая тело Теда к аппарату.

Аппарат, призванный перенести тебя в ещё более глубокие слои, состоит, по большей части, из пуповины, и комка непонятной липкой массы, напоминающей грудь. Похоже, это подобие органов. Оно живое и вибрирует. Здесь на ум приходит лакановское Реальное, ужасная бесформенная Вещь, состоящая, по словам Жижека, из «первичной плоти, дрожи материи жизни, […] в отвратительном измерении ракового образования». Тем не менее героям эта штуковина явно приносит удовольствие. Если не jouissance. В некоторых сценах Аллегра ведёт себя как наркоманка, уговаривая мужчину побыть «там» ещё чуть-чуть. Под их глазами мешки, в животах — давно пусто, но разве будут заботы о теле интересовать наркомана? Через пуповину, объединяющую пару, достигается нечто такое, от чего невозможно оторваться. Это любовь, слияние? Регресс к эмбриональному состоянию? Когда всё самое необходимое поставлялось через эту трубку, а теперь по ней сгустками протекают иллюзии, превращающие тебя в раба новой дозы.

Фрейд писал о пуповине сновидений. Позже Деррида комично назвал это «знаменитым тезисом о пупе сна».

«В сновидениях, допускающих самое наглядное толкование, приходится очень часто оставлять какую-либо часть неразъясненной, так как при толковании мы замечаем, что там имеется клубок мыслей, который не внёс никаких новых элементов в содержание сновидения. Это пуповина сновидения, то место, в котором оно соприкасается с неопознанным.» Фрейд

Жак Деррида называет такую пуповину омфалическим местом, местом некоторой связи, узлом-шрамом, хранящим память о разрыве и даже о нити, оборванной при рождении. Согласно этому, "… всякий сон всегда несёт в себе по крайней мере одну точку, одно место, один особо отмеченный топос, который его определяет как unergründlich, gleichsam einen Nabel: недоступный, непостижимый, непостигаемый, неанализируемый, этакий пуп."

Чтобы подключиться, герои используют биопорты. Это дырки на спине, сделанные механическим путём, и, вероятно, покрытые слизистой. Природный путь получения удовольствия мы уже прошли (а в утробу вернуться никому не под силу), поэтому единственное, что остаётся — оснащать оболочку искусственными приспособлениями. Вставками из металла, вступающими во взаимодействие с телесным, чем-то внешним, что неизбежно мутирует со внутренним. Это продолжает фрейдовскую идею о «боге на протезах». О человеке, который, в отличие от животных, не имеет длинных когтей, или орлиного зрения, но умеет создавать машины. «Господь — механик», — заключает парень на заправке, устанавливающий Теду биопорт. С древнегреческого «техно» переводится как мастерство, искусство. Новосделанная дырка, даже будь она неестественной, служит, в том числе, как либидинальный объект: Тед в предвкушении засовывает туда язык.

Всё, что зрится, мнится мне,
Всё есть только сон во сне (Эдгар По)

Возвращаясь к бессознательному, занимательно, как страсть влюблённых просачивается во все слои и во все сцены «игры». Она появляется даже там, где, казалось, это не прописано в сценарии (поле символического). С другой стороны, мы наблюдаем некоторое напряжение в паре, агрессивные порывы, выраженные в попытке Теда застрелить напарницу. Возможно, это связано с тем, что девушка настроена уничтожить конкурента в реальности, но здесь она играет роль главной разработчицы. Её внутренняя цель, вызывающая сопротивление — попытка сохранить игру как нечто стоящее. Сохранить её любыми средствами.

Против чего тогда выступают Реалисты? Хотят ли они разрушить то, что по-настоящему рождает в них отвращение, и не согласуется с этическими принципами, или же они нападают на источник безграничного удовольствия? Пугающего их, влекущего к себе, делающего их зависимыми младенцами в лоне матери.