Create post

Больше, чем физика. Часть 19. Узнать, что есть жизнь и смерть?


Над смертью властвуй в жизни быстротечной

И смерть умрёт, а ты пребудешь вечно

(Уильям Шекспир)


На эту тему я собирался говорить сразу после второго начала термодинамики. Раз уж была произнесена фраза «тепловая смерть Вселенной», значит, надо было ответить на этот вопрос. Но тут, как-то сами собой, новые темы стали выскакивать, будто чёртики из табакерки: развитие, эволюция, цивилизация, космос. Как будто нарочно кто-то откладывал этот серьёзный разговор. Хотя, конечно, не кто-то, а я сам. Я уже как-то говорил, что у художественного произведения существует своя собственная логика, которая не подчиняется автору. Конечно, автор может своим волевым решением поломать внутреннюю логику произведения, но будет ли от этого польза?

Я ломать внутреннюю логику не стал, пустив сюжет по воле волн. И волны мыслей пустили меня по обходному пути. И не зря, потому что, как теперь я это вижу, тогда, сразу после 14-го выпуска, к разговору на тему жизни и смерти мы с вами были ещё не готовы. Может быть, мы и теперь к такому разговору готовы не вполне, но дальше откладывать просто некуда. Будем говорить об этой, самой волнующей для человека, стороне бытия.

Итак, вернёмся туда, откуда я планировал заходить с самого начала: к термодинамике. Что есть термодинамические системы? Это — замкнутые системы, которые ведут себя определённым образом. А именно, подчиняются двум законам (или двум началам) термодинамики. Первое начало говорит о том, что полная энергия замкнутой системы всегда постоянна, а второе начало говорит о том, что энтропия замкнутой системы может либо расти, либо оставаться неизменной, но никогда не уменьшается. И, как следствие, любая замкнутая система должна, рано, или поздно, прийти к такому состоянию, в котором энтропия будет максимальной, и больше из него уже не выйдет. Все процессы в этом состоянии прекратятся, а система придёт в состояние полного равновесия.

Потом мы сделали оговорку, что не все системы описываются с помощью термодинамики, и начали говорить об этих системах. Есть такие системы, которые стремятся не к равновесию, не к упрощению, а, наоборот — к усложнению, к развитию. Такие системы называют саморазвивающимися, и примером таких систем являются живые организмы. Получается, что жизнь — это такое явление, которое противостоит второму началу термодинамики. Мало того, само происхождение жизни во Вселенной нарушает всевластие второго начала термодинамики, поскольку появление даже самых примитивных живых организмов — одноклеточных, уже являлось серьёзным усложнением.

Тут мы можем выдвинуть две версии. Либо жизнь во Вселенной появилась случайно, либо, помимо второго начала термодинамики, во Вселенной действует какой-то параллельный принцип, действие которого приводит к постоянному усложнению и развитию. Учёные так до сих пор не сошлись во мнении, было ли появление жизни случайным, или закономерным?

Итак, что такое жизнь? Сказать, что это — форма существования белковых тел, это, значит, непозволительно упростить разговор. Хотя бы потому, что теоретически возможно формирование живых организмов и не на белковой основе. И, вполне возможно, что в космосе мы ещё неоднократно столкнёмся с небелковыми формами жизни. Но и не только поэтому, а ещё и потому, что такое определение жизни — не функционально. Ну, белок, ну что? Суть-то не в белке, суть в том, что живой организм, в отличие от не живого, способен к саморазвитию, способен понижать энтропию. То есть, жизнь — это то, что не вписывается в законы термодинамики. Биологические системы не являются термодинамическими. Притом, что живые организмы имеют температуру и другие термодинамические параметры, они имеют ещё что-то, что выводит их за рамки термодинамики. Потому изучает их не физика, а биология.

Но, так уж сложилось, что самое интересное в современной науке находится в пограничных областях. Биология, хоть и описывает жизнь, но, чтобы дойти до сути жизни, надо дойти до границы биологии с физикой. Где биология переходит в физику? Там где, живое соприкасается с не живым. А значит, как не избегай разговора о смерти, жизнь без него понять невозможно.

Мы с детства знаем, что нас окружают неодушевлённые предметы, которые не являются живыми. Дом, мебель в доме, посуда, одежда, — всё это не живое. В то же время, мы не можем на все эти вещи сказать, что они — мёртвые. Мёртвое это что-то такое, что связано с живым, более тесно, чем просто неодушевлённые предметы. Мёртвое — это то, что было живым, но утратило что-то, что делало его таковым. Не душу. Это о человеке мы ещё можем сказать, что в момент смерти его тело покидает душа, о животных и растениях мы такого сказать не можем. Да и существование человеческой души — вопрос, более чем спорный. Но что-то в момент смерти происходит с живым организмом, что делает его не живым.

Чтобы разобраться в этом вопросе, одной биологии мало, и физики с химией мало. Ведь не даром к теме жизни и смерти постоянно обращались художники. Почти у каждого великого писателя, композитора, живописца есть произведение, в котором автор пытается проникнуть в тайну жизни и смерти. Пожалуй, одним из самых ярких таких произведений является «Реквием» Моцарта. Я не буду рассказывать историю его написания, одни её и так знают, а другие могут узнать самостоятельно, благо, интернет у всех под рукой.

Ещё можно вспомнить гравюры Дюрера, и распространённые в средневековой Европе фрески под общим названием «Danse macabre». На русский язык это переводят как «Пляска смерти», но перевод не точный, поскольку в русском языке нет аналога слова «macabre», в нашем языке нет таких страшных слов.

Позже к теме «Danse macabre» обращались и писатели, и композиторы. Эти произведения искусства интересны тем, что там показана не просто встреча человека со смертью, а соприкосновение человека с его мёртвым Я. И, опять-таки, слово «мёртвый» — это не совсем верный перевод греческого слова «necros». Всё-таки, в русском языке значительно меньше синонимов смерти, чем в западноевропейских языках. Возможно, именно поэтому мы не всегда можем понять европейцев. В нашей культуре не было тех страхов, которыми жили в средневековье народы Западной Европы.

Но тема жизни и смерти так же волновала наших художников, как и европейских. Тут можно вспомнить и Гоголя, и Достоевского, и Пушкина. Каждый из них, так, или иначе, пытался заглянуть туда, за край, в мир теней, или, как его называли древние славяне: в навь, навье царство. Но в качестве литературного примера я обращусь, как ни странно, не к этим великим писателям, а к автору, в общем-то, заурядному, жившему в наше время.

Помните, я говорил как-то, что художник попадает в мир невозможного случайным образом, поскольку, не зная физики, не знает туда дороги. А потому, походы туда опасны для его душевного здоровья. Да и не только для душевного, поскольку многие, чтобы заглянуть туда, используют различные стимуляторы, из которых алкоголь — ещё относительно безобидный. И вот, так вышло, что верной дорожкой протопал туда писатель, хоть и интересный, но совсем не великий. Писатель-фантаст Михаил Успенский, прославившийся трилогией под общим названием «Приключения Жихаря». Третья часть этой трилогии называлась «Кого за смертью посылать?», и описывается в ней мир, из которого исчезла смерть.

Поначалу, конечно, все были рады, но потом стали замечать вещи весьма неприятные. Люди стали сонными, вялыми, перестали работать, даже думали с трудом. Дальше больше, ничего нельзя толком приготовить: курицу варишь, жаришь, она шевелится, даже в пепел сожги, и тот крыльями машет. Где-то в поле сошлись два войска, порубили друг друга, и ползают по полю отрубленные части тел. В купальную ночь собрались девки с парнями у костра, да так всю ночь у костра и просидели, никто ни к кому не приставал. Нет смерти, нет нужды и размножаться. И вот тут до героев доходит, что никакой смерти до этого в мире не было, а вот теперь-то и пришла настоящая смерть. Даже не так, с большой буквы: Настоящая Смерть.

Да, это очень похоже на описание тепловой смерти Вселенной.

Сюжет произведения я пересказывать не буду, скажу лишь, что, в конце концов, главный герой нашёл смерть. А вот на эпизоде встречи героя со смертью, я, пожалуй, остановлюсь подробно:


На краю ямы стояла девчонка в пестром сарафане.

Жихарь протер глаза от каменной пыли.

Девчонка была хорошенькая, тоненькая, белозубая. Цветы на сарафане все

время менялись: только что были ромашки, а теперь уже анютины глазки, а 

теперь цвет шиповника…

— Здорово, — сказал Жихарь. — Ты, что ли, Смерть будешь?

— Нет, — засмеялась девчонка. — Смерть вот какая…

И сразу же превратилась в высокую старуху с белым лицом в сером балахоне.

Все зубы у старухи были наружу.

— Вот я какая, — сказала Смерть хрипло. — Признали?

Жихарь погрустнел.

— Не убереглись мы, значит, — сказал он. — Ну, веди — вот тебе рука.

Он ухватился за протянутую голую кость, и под его пальцами кость снова

обросла молодой крепкой плотью.

— Признали? — снова спросила девчонка.

— Так ты, значит…

— Да! — крикнула девчонка и закружилась вокруг него. — И она — это я, и 

сама я — это я! Как же ты до сих пор не понял?


Я надеюсь, вы поняли, что имел в виду автор? Да, жизнь и смерть — это две стороны одного целого. Или, выражаясь языком диамата, составляют диалектическое единство. Слово «диамат» для многих, наверное, незнакомое, расшифровывается оно как диалектический материализм. И если физика — это наука о наиболее общих законах природы, то диамат — это наука о ещё более общих закономерностях. Хотя, на первый взгляд, тяжело себе представить что-то более общее, чем физика, но оно есть. А, чем мы собственно с вами и занимаемся? Больше, чем физикой. Вот диамат — это тоже больше, чем физика. Но о диалектических закономерностях — уже в следующий раз.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About