В книге Артема Верле “Хворост” фотопоэтика развернута с начала и до конца. Артем Верле — философ вещи, создавший в своей диссертации особую концепцию вещи: не как того, что мы обживаем или употребляем, но как того, что даже в самом большом приближении остается для нас идеально другим. И материалистическое, и идеалистическое понимание вещи оказываются ограниченными в сравнении с этой другостью, в которой вещи могут меняться местами, иронически указывая на собственные границы, и образовывать предметный мир как мир границ своей собственной иронии. Это не те вещи, которые мы расставляем, чтобы сделать предметный мир, как он удобен для нас, но те вещи, танец которых в их полноте проявлений перед нашим взглядом только и заставил предметы, наконец, оказаться самостоятельными.

Именно в такой философии — ключ к пониманию фотографии у Верле. Один из циклов Верле начинается таким произведением:

Умершие со старых фотографий
держат фотоаппараты
глубоко внутри
если приглядеться
если внимательно приглядеться
замереть и улыбнуться

Сюжет прост: старая фотография заняла место в мире умершего, это такой же предмет умершего, как предметы, которые клали умершему в могилу. Хотя эта фотография может висеть у нас на стене, стоять на столе, но она все равно — среди вещей умершего, более того, не среди вещей, оставшихся как реликвии, но среди вещей, перемещенных в могилу. Фотография — не мемориал, не надгробный знак, но вещь, благодаря которой мертвый сам убеждается, что его жертва была благоугодно. Принесение жертв на тризне заменено той жертвой, которую приносит сам фотографирующийся, когда готов вместить себя в тот образ, который дает фотография.

Но такое вмещение себя в образ, вхождение в образ, требует стиля, который и является жизнью для моментального жертвенного переживания, позволяет жить: в памяти, в словах, в нашей собственной жизни, которая длится как мысль. И таким стилем оказывается держание фотоаппарата, которое читается как поддержание жизни. Но поддерживать жизнь мертвый уже не может, он держит эту жизнь и держится жизни.

И далее дается три варианта продолжения жизни. Приглядеться — это принять жизнь как стиль, а не только как образ: видеть в жизни не только вещи, но и ее способость к самоумалению, к расширению, к предвосхищению наших желаний — всё то, что и входит в понятие стиль. Замереть — это обрести настоящую память, в которой образы — не надгробные камни, не указания, но жертвуют собой, останавливаются, благоговеют перед жизнью. Это благоговение перед жизнью — уже не часть личной судьбы, как столетие назад, но часть судьбы вещей, выводящая их из готовой жесткой сетки отношений, взаимозависимостей и причин. И наконец, улыбнуться — это уже соединить стиль и образ в едином явлении жизни, которая может просто отменить все причины. Мир уже не разделен на память и явь, вещи-напоминания и вещи-ситуации. Эти расколы преодолены, и фотография улыбается своим блеском.