Create post

Услышать ритурнель: о сборнике пьес Андрея Соловьёва «Настроение Паркера»

Vasily Kumdimsky
Soulja Boys
panddr
+1

Охваченный страхом в темноте ребенок напевает, чтобы успокоиться. Он бродит, вдруг останавливается — и все по воле песенки. Потерянный, в меру своих сил, он защищается и, с грехом пополам, ориентируется благодаря песенке. Такая песенка напоминает грубый набросок убаюкивающего и стабилизирующего, спокойного и устойчивого центра внутри хаоса.

Ж. Делёз, Ф. Гваттари. «Тысяча плато: Капитализм и шизофрения»

В книге музыканта и писателя Андрея Соловьёва собраны семь небольших пьес разных лет. Размышляя о каждой из них, трудно избежать околомузыкальных метафор и понятий. При всём разнообразии сюжетики и исторических контекстов в этих пьесах Соловьёв постоянно касается темы музыки — рассуждая о ней устами кого-то из персонажей и размечая действие «звучащими» ремарками. Герои пьес напевают песенки, танцуют и читают рэп, между отдельными картинами и диалогами то и дело возникают музыкальные фрагменты, во время которых действие разворачивается стремительно, но без единого слова. К концу большинство пьес фактически «сжимаются» в мелодию или ритмическое биение. Интереснее, впрочем, то, что внутренняя динамика текстов тоже во многом управляется музыкальными законами — пусть и не совсем очевидными. Свобода сообщения различных видов искусств здесь не ограничивается простой «перекличкой» случайными цитатами и намёками, рассчитанными на подкованного читателя. Перед нами в большей степени попытка размышления о природе эстетического воздействия музыки, о природе её трансформирующей силы, захватывающей сознание, обращённое в слух. Это размышление средствами драматургии — а также средствами нарочито повседневного языка, сниженной лексики, так ярко контрастирующей с постоянно напоминающим о себе музыкальным фоном. Благодаря этому контрасту, поддерживающему напряжение сюжета, в тексте возникают разнородные пространства для размышления о мире.

Ключ — или, скорее, мелодическую линию, — ко всему сборнику можно отыскать в первой пьесе «Настроение Паркера». Создатель «Оркестра московских композиторов», участник знаменитой рок-группы «Вежливый отказ» и знаток джаза, Соловьёв вспоминает о Чарли Паркере не только для того, чтобы задать пьесе нужную эмоциональную тональность. С именем легендарного саксофониста обычно связывают рождение джазового стиля «бибоп». «We wanted a music that they couldn’t play» — говорил Паркер о своих быстрых, сложных импровизациях, изменивших ход музыкальной истории. Сложность ритмических рисунков, эксперименты с гармонией, — это характеристики новой джазовой музыки, интересующие Соловьёва-драматурга. Наблюдать, как эти эффекты проявляются в пространстве текста — при всей простоте художественных средств — довольно занимательно.

Джазовая импровизация — в первую очередь, результат живого взаимодействия музыкантов, чуткой реакции на изменения звука. В живом диалоге рождаются и утверждаются бесконечные вариации, и важнее оказывается не ключевая мелодия, пронизывающая единым мотивом всю композицию, а её трансформации, затрагивающие ритмические и временные основы. Не повторяясь в точности, они умножаются и перекликаются между собой, постепенно выстраивая гибкое, вибрирующее музыкальное пространство. Подобный подход к конструированию пространства мы видим и в этих пьесах. Они начинаются с бегло отмеченной точки, где стартует действие, практически с карандашного наброска. Необязательные, бытовые реплики персонажей подчёркивают кажущуюся небрежность выбранной ситуации — отрывочная речь солдата по имени Питон в «Связном», бессвязное бормотание Шутова в «Настроении Паркера» про «какие-то огромные апельсины, очищенные от кожуры», короткие команды, которые бросает Леонид, руководящий фалангой в одноимённой пьесе. Но уже через несколько реплик текст «разгоняется» благодаря импровизациям-вопрошаниям, будь то оживлённый диалог между героями или полуриторические вопросы, которые одинокий персонаж задаёт самому себе. Варьирующиеся просьбы, адресованные собеседнику, себе и миру, возникают из той же бытовой, необязательной, случайной речи. Часто беседы не лишены возвышенных и пафосных ноток и затрагивают подчёркнуто серьёзные материи, которые тут же оказываются маркированы и «снижены» иронией самой ситуации (замечателен, к примеру, фрагмент из «Иглы игуаны», где центральный персонаж Иконников заставляет проститутку читать вслух Шопенгауэра). Однако, пожалуй, не стоит воспринимать эти рассуждения как серьёзные философские экзерсисы, призванные ответить на «вечные вопросы» — взглянем на них как на отголоски, «эффекты» вечных вопросов. Эти отголоски и следы, способы их бытования многое сообщают о человеке и о мире — не меньше, чем их инвариант, «вечная» мелодия. В «Настроении Паркера», пьесе, рассказывающей о медицинских достижениях некоего общества, которое научилось выращивать существ-клонов для донорства органов, этическая проблематика затрагивается лишь косвенно — для большинства персонажей существование клонов не является какой-либо моральной проблемой, а служит только поводом для повседневных деловых или медицинских бесед. Ответ на этот непроговоренный этический вопрос, то тут, то там проявляющийся в вопрошающих репликах персонажей, рождается незаметно — и благодаря музыкальным ремаркам, намекающим читателю на то, что и человек, и клон одинаково чувствительны к музыке, и она является единственным каналом коммуникации между ними. Эти вариации вечных тем, возникающие постепенно в импровизациях повседневной речи, иллюстрируют механику не только музыкальных импровизаций, но и структуру восприятия мира. Они размечают ситуацию пьесы, и их движение является, по сути, основным событием, вокруг которого пьеса и разыгрывается. Так, мы одновременно слышим мелодию-инвариант (будь то тема справедливости — почти по Достоевскому — или природы любви) и следим за её вариациями, которые только и позволяют нам её расслышать — именно так она и проникает в мир.

Эта музыкальная механика заставляет вспомнить об идее ритурнели, о которой в ряде текстов писал Жиль Делёз. В «Тысяче плато» Делёз и Гваттари пишут о ней как о трёхаспектном процессе — мелодическая формула ритурнели начинается с того, как в хаосе появляется зыбкая точка, вокруг которой начинается «спокойное и устойчивое “хождение”, и это пространство-дом, сформированное вариациями ритурнели, вырывается из хаоса. Оно устремляется вперёд, «подвергаясь опасности импровизаций. Но импровизировать — значит воссоединяться с Миром или смешиваться с ним». Вариации ритурнели извлекают из хаоса ритм, делят его на разнородные пространства, учреждают различия внутри аморфного целого. Организующая сила импровизаций, которые не складываются в единую форму, а открывают всё новые и новые смыслы — её следы видны в структуре лёгкого, беглого письма Соловьёва. Здесь слова позволяют заново взглянуть на ритмическую игру музыки — точнее, на движение ритма в пространстве других (языковых) средств выразительности, что создаёт дополнительную дистанцию и глубину в восприятии.

Пожалуй, Соловьёва больше интересуют эти следы музыки, возникающие в мире, чем психологические коллизии и внутренний мир персонажей. Повторы (частичные и не точные, как схожие между собой музыкальные такты) организуют речевое пространство пьес — это и повторения букв в этимологических разысканиях Питона в «Связном», и мотив повтора, воплощённый в идее метемпсихоза (пьеса «Плен»), и менее явные, тонкие рифмы (10 легионеров в «Фаланге» поют песню о 10 возрастах человека, а мастер единоборств в «Игле игуаны» рассуждает о «единственном ударе», к которому всю жизнь готовится каждый мастер, и все остальные удары — лишь его репетиции или отголоски). Повторяют друг друга и сами персонажи — тут и там в тексте встречаются неполные двойники (особенно ясно этот приём заметен в «Связном»). Их характеры намечены лишь фрагментарно, и в этом смысле можно назвать их персонажами-приёмниками, с помощью которых можно уловить звуки импровизации. Шутов из «Настроения Паркера» вспоминает о том, как стремился к встрече с музыкой, крутя ручку приёмника: «… мне самому казалось, что я посылаю сигналы SOS без надежды на спасение. И вот издалека, сквозь шум и треск эфира, из другой галактики раздаются вязкие звуки саксофона, и знакомый баритон что-то рассказывает о джазе. Уиллис Конновер. Голос Америки». Поиски музыки как движения, организующего мир (соединяющего галактики) — вероятно, важнейшее занятие многих персонажей Соловьёва, прислушивающихся к вариациям и возвращениям знакомых мелодий.


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Vasily Kumdimsky
Soulja Boys
panddr
+1

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About