Create post

«Бои за историю»: на Восточном фронте…

В середине 2000-х в России ходила горькая шутка: «Страшный сон российской интеллигенции: “ДОМ-2» на канале «Культура»». Перефразируя шутку, о современной ситуации с «толкованием истории” можно сказать так: «Страшный сон российских историков: сочинения Старикова и Фоменко признаны научными».

Сейчас уже можно признавать или не признавать этот факт, но современный российский социум уже давно находится на своеобразной «исторической» линии фронта и эта битва за «историческую память» раскалывает, по сути, восприятие истории в обществе, осложняя и без того непростую ситуацию с цивилизационной и национальной самоидентификацией российского социума.

Туманная перспектива «горизонта ожидания», которая все же успела сложиться в нашем обществе, может сформировать (да и уже формирует) лишь такую же неясную социальную идентичность, оставив открытыми на поверхности социальной памяти такие вопросы, как «какова наша история?», «чем же мы можем гордиться в нашей истории?» и самый непростой на сегодня вопрос — «кто может истинно истолковать нашу историю?».

Начало хаоса

Для того чтобы любая социальная группа обрела коллективную идентичность, ей необходимо общее понимание событий и опыта, постепенно формировавших эту группу. Это высказывание британского историка Джона Тоша особенно актуально сейчас, в условиях неуверенно сформированной исторической парадигмы постсоветского социума. Чтобы лучше понять особенности постижения истории советским обществом, стоит отметить, что исторический нарратив советского социума базировался на довольно стройной и упорядоченной схеме марксистко-ленинского понимания истории. Да, для историков «белые пятна» и лакуны такого понимания были прекрасно видны, да, в историческом сообществе была негласный список табуированных тем, но, тем не менее, советское общество получало от исторической науки СССР определенное обоснование своего величия и «особого пути».

«История существовала только для того, чтобы наступило «сейчас», — не без иронии заметили выходцы из СССР Александр Генис и Петр Вайль, — «Долгая эволюция вела к тому, чтобы из питекантропа сквозь ряды рабов и крепостных пробился простой советский человек с микроскопом в руках» . От побед древнерусских князей и сражений Александра Невского с Западом в лице «немецких псов-рыцарей» через победы петровской армии к «заре человечества» — Революции и дальше — к современности проводилась ощутимая аналогия. В принципе, такое положение устраивало всех: советская власть получала доказательства собственной исторической легитимности, советское общество — оправдание своего бытия, советские историки — возможность заниматься наукой.

Побочным эффектом такого «общественного договора» было негласно признаваемое социумом право именно историков толковать историю. Конечно, сходное право истолкования было у КПСС, весьма ревниво относившейся к описанию истории СССР, но, тем не менее, определение — что считать историческим фактом, а что считать вымыслом — было за советской исторической наукой.

Казалось, что status quo будет вечным, однако к 1980-м в советском историческом сообществе начали развиваться новые методологические подходы, стали изучаться новые, доселе запретные темы, начало меняться отношение к западным историческим и историографическим концепциям и теориям. Такой неожиданный поворот событий был отчасти следствием того, что партийный контроль над исторической наукой начал слабеть. В результате это привело к двум важнейшим последствиям для советского общества: полученные результаты стали очень широко публиковаться в СМИ, что, в свою очередь, вызвало кризис историознания в обществе, по-прежнему рассматривающего историков как выразителей социальной идентичности. Процесс гласности в период Перестройки буквально обрушил на головы обывателей информацию, в корне перечеркивающую все доперестроечное «поле опыта» социума. Не случайно красной нитью в знаменитом письме Нины Андреевой «Не могу поступится принципами» проходит тезис о том, что пересмотр базовых для советского социума исторических оценок может привести к резкому размытию прежних ценностных установок, что в обществе появляются «нигилистические настроения, появляется идейная путаница, смещение политических ориентиров, а то и идеологическая всеядность. Иной раз приходится слышать утверждения, что пора привлечь к ответственности коммунистов, якобы «дегуманизировавших» после 1917 года жизнь страны» . Прежний нарратив был смят и выброшен, новый — ещё не создан.

Логично, что после разочарования советского общества в истории СССР наступил крах самого СССР. Однако ещё логичней то, что развал прежней исторической парадигмы советского социума ударил и по ее создателям: историки и историческая наука в сознании среднего обывателя потеряли тот флер загадочности и высшего знания, что прежде окружал и интеллигенцию вообще и научных работников — в частности.

Свято место пусто не бывает

Одним из следствий этого краха парадигм было то, что общество начало сомневаться в тех, кто более или менее легитимно описывал общее понимание событий и опыта, формировавших данное общество. Точнее — кто мог более или менее легитимно (с точки зрения общества) и профессионально (с точки зрения науки) уточнить, что считать историческим фактом, а что — легендой.

И естественно, что с конца 1980-х -начала 1990-х на место «толкователей истории» стали претендовать не только ученые-историки, но и другие, не всегда историки и не всегда — ученые. Проще говоря, сначала просто дилетантизм («да что там в истории особого знать, я вот заинтересовался, почитал и — могу с любым поспорить») а затем воинствующий дилетантизм («все ученые-историки путают и врут по определению, поэтому их слушать не нужно, мы сами до истины докопаемся») начал понемногу, но все больше и больше утверждаться в общественном сознании, прельщая все новых и новых адептов простотой и доступностью своих тезисов. Сам набор тезисов мал, но эффективен:

1. Все историки врут (как вариант — «искажают», «ошибаются», «скрывают»)

2. Для постижения истории специальных знаний не требуется, достаточно лишь иметь интерес к ней.

3. Истину в истории может сказать любой, кто «старается доискаться до всего своим умом и рабскому следованию авторитетам предпочтет здравый смысл и логику» .

Четвертый тезис появился как реакция общества на лишение прежней исторической парадигмы и, по сути, объявлял каждого сомневающегося в таком толковании истории либо «врагом»/ «антипатриотом» либо просто малокомпетентным человеком.

Следовательно, в условиях такого подхода практически любой не-историк, в т.ч. и вообще далекий от науки, может сказать свое «веское слово» в истории, и это будет равноценно мнению историка. Иначе говоря, «девочка-пятиклассница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке» , как иронично заметил советский и российский лингвист, действительный член (академик) РАН Андрей Анатольевич Зализняк в 2007 году в своей речи на вручении Литературной премии Александра Солженицына. Более того, иногда нарочитый отказ от знаний, бравирование своей некомпетентностью в истории входят чуть ли не в обязательный джентльменский набор такого «ниспровергателя историков» . Главное — пояснить свой вариант «ниспровержения» какой-либо патриотической необходимостью.

Первой ласточкой воинствующего «ниспровержения истории» и первой попыткой застолбить вакантное место «толкователей истории» явилась печально известная «Новая хронология». В 1980-х гг. группа ученых-математиков во главе с Анатолием Тимофеевичем Фоменко и Михаилом Михайловичем Постниковым, используя метод статистического анализа, возродила концепцию Николая Александровича Морозова, согласно которой античные и средневековые события происходили не ранее второго тысячелетия нашей эры, а памятники истории и культуры, свидетельствующие о них, являются подделками XV — начала XVIII веках, и там смещены не только датировка, но и сведения об «исторических» лицах и территориях. Помимо собственно математических методов, Анатолий Тимофеевич Фоменко и Михаил Михайлович Постников включили в свои публикации своё понимание филологии, археологии, архитектуры, эпиграфики, нумизматики, палеографии. Не касаясь собственно критики «Новой хронологии» , стоит заметить, что первоначальный посыл этого проекта был вполне благороден и имел своей целью критику прежней научной концепции ради установления истины. Другое дело, что авторы «Новой хронологии» не смогли принять тот факт, что с этой задачей они не справились. Таким образом, инициаторами явления, позже названного «фольк-хистории» и вовлекшего в информационное пространство социума огромное количество воинствующих дилетантов, явились именно ученые, хотя и дилетанты в исторической науке. Однако это явление было тут же поддержано большим количеством обывателей, увидевших — неважно, искренне или нет, — в «Новой хронологии» шанс вернуть утраченное историческое величие. Уже в 1998 году, отвечая на закономерную критику историков, лингвистов, астрономов и т.д. на построения «Новой хронологии», защитники «Новой хронологии» заявляли иначе: «Наша цель скромнее: рассказать читателям о том, как, когда и кем мог быть организован заговор против русской истории. Заговор, ставивший своей целью принизить великое прошлое нашего Отечества, извратить роль наших предков в мировой истории» .

С появлением «Новой хронологии» стало явным некое условное размежевание в социуме между теми, кто полагался на историческую науку в области функционирования исторической памяти и теми, кто считал историческую память российского общества, как минимум, неполной и как максимум — недостоверной. Но если первая группа, разделяя ценности исторической науки, в массе разделяла и такие этические нормы науки, как объективность, взвешенность суждений, упор на факты, то вторая группа активно использовала патриотическую риторику, обвиняя всех, кто с ними был не согласен, или в тупости или в отсутствии патриотизма.

Качественно иным этапом расцвета воинствующего дилетантизма в истории становится активная пропаганда т.н. «Велесовой книги» со стороны неоязыческих группировок в 1990-х. Несмотря на то, что это произведение давно и аргументировано признано историческим сообществом фальшивкой , «Велесова книга» уже в 1980-х стала своеобразным опознавательным знаком «патриота» от «не патриота», хотя и в достаточно узких националистических кругах. Однако, по мере включения все новых и новых «рекрутов» в процесс «защиты» истории России от историков, «Велесова книга» стала приобретать черты социального символа. Как верно заметил уже упоминавшийся академик Андрей Анатольевич Зализняк, «подлинность “Велесовой книги» защищают (часто с фанатичностью и агрессивностью) почти исключительно энтузиасты-любители и журналисты… Между тем среди непрофессионалов, увлечённых «огромной патриотической», как им кажется, ценностью «Велесовой книги”, вера в это произведение распространена довольно широко» .

В результате уже к середине 1990-х подобное «любительство» истории, а, точнее, воинствующее дилетантство привело к невиданному расцвету различных лженаучных теорий, все достоинство которых заключалось в безусловном «патриотизме», согласно риторике их авторов.

Уже мало кто вспоминал, что первыми на место «толкователей истории» претендовали все же ученые из команды Анатолия Тимофеевича Фоменко, что среди ученых-историков, филологов или других специалистов в области гуманитарных наук попадались специалисты, вполне охотно разделившие описанные выше тезисы воинствующих дилетантов. Причем, как выразились исследующие эту проблему ученые-историки Андрей Евгеньевич Петров и Виктор Александрович Шнирельман , каждый ученый является неотъемлемой частью своего общества и очень вероятно, что он разделяет свойственные его социуму заблуждения и предрассудки. И перед ним зачастую встаёт трудный вопрос: сохранить лояльность своему обществу или своей группе, нарушив при этом научную этику или принятые в науке принципы анализа источника, или остаться верным научным принципам, пожертвовав своей общественной репутацией и даже благосостоянием? Как бы то ни было, вскоре, получив компьютерный доступ и к информации и к выражению своего мнения, воинствующие дилетанты начали спешно создавать свои исторические версии разной степени достоверности, забивая информационное пространство российского социума.

Таким образом, к середине 1990-х г. развал советского историознания и отказ от прежней марксисткой методологии привел к двум взаимосвязанным результатам. В сообществе историков начало действовать одновременно несколько направлений, касавшихся самых разнообразных научных проблем и подходов, таких как гендерная история, микроистория, история повседневности и т.п. . Разрабатывались и вводились в научный оборот новые массивы исторических источников, начинали исследоваться новые направления и по-иному изучались старые.

Однако после появления «фольк-хистори» историческое сознание российского общества можно было определить одним словом — «хаос», поскольку помимо собственно историков, в нем действовало большое количество не-историков различного уровня подготовки, по своему толкующих те или иные моменты истории. Сами же историки в силу методологического плюрализма просто не смогли внятно ответить на естественные вопросы постсоветского социума о том, что взять за точку отсчета в истории, или что включить в ту коллективную идентичность, которая должна была быть у новосотворенного социума. В результате происшедших событий хаотичное историческое сознание столкнулось с целым набором разнокалиберных мифов, конкурирующих между собой. Общее у мифов было только одно: апелляция к великому прошлому России. Так, анализируя специфику национального самосознания, российский политолог Сергей Вадимович Кортунов пришел к выводу о том, что в России с прошлым связываются представления о национальном достоинстве и национальной гордости, в то время как современная политическая история ассоциируется с кризисом, со сдачей позиций великой державы и забвением национальных интересов. Поэтому столь живучей оказывается идеологема «особого пути», противопоставляемая сегодняшней модернизации и поэтому столь популярны различные псевдопатриотические сочинения, где с точки зрения «истинной истории» доказывается, что все достижения в мире — либо «наши», либо украденные у «нас», либо построенные с «нашей» помощью. Историки, доказывающее обратное, знают «правду», но просто-напросто лгут.

«…Прежде всего, лгут профессиональные историки, то есть те, кому правительство платит деньги, но лгут они не только за деньги…»

Вынесенная в подзаголовок цитата известного «борца» с историками Юрия Игнатьевича Мухина показательна для российского социума по многим пунктам. Во-первых, без тени сомнения утверждается, что историки «лгут». Во-вторых, подразумевается, что раз есть «профессиональные историки», то есть и «непрофессиональные», иначе говоря — любители, которые не лгут и которые способны распознать ложь «профессионалов» и защитить историю от «искажений». В-третьих, намек на ложь «не только за деньги» приводит к простому и ясному выводу — лгут «профессиональные историки», выполняя чей-то социальный заказ, причем, скорее всего, тех, кого в среде воинствующих дилетантов принято называть собирательным именем «Враги России». Все эти пункты имели и имеют свое отражение в историческом сознании российского социума.

На сегодняшний день можно уже говорить не просто о том, что в историческом сознании общества путаница, включающая целый сонм противоречащих друг другу мифов. Речь уже идет о том, что в обществе образуются все больше и больше обособляющиеся друг от друга страты, пользующиеся разными мифами и по-разному относящиеся к истории.

Так, российский историк Владимир Викторович Согрин, изучая дискурс исторической культуры в российском социуме, взял за основу классификацию, построенную на соотнесении историографии с исторической культурой и разбивку ее на несколько различающихся субкультур. Среди них историком в качестве важнейших признаются три. Это народная субкультура, отражающая восприятие истории массовым общественным сознанием. Это государственно-политическая субкультура, созданная в той или иной мере при посредстве государственного заказа или партийными публицистами и идеологами. Это научная академическая субкультура, созданная профессионалами на основе документальных источников и научных дисциплинарных критериев. Именно эту субкультуру Владимир Викторович Согрин признает научной и только ее называет исторической наукой.

Если базироваться на данном подходе, то можно заметить определенное сходство в восприятии исторического опыта народной и государственно-политической субкультурами. Прежде всего, речь идет о восприятии недавних, по историческим меркам, событий — убийства царя Александра II, Столыпинской модернизации, Гражданской войне, сталинщине и т.п. Так, и народная и государственно-политическая субкультуры практически одинаково воспринимают наиболее знаковые события, такие как Великая Отечественная война, эпоху позднего СССР, хотя мотивы у субкультур разные. Формируются мифы, удобные для восприятия той и другой субкультурами. И в этом контексте и народная и государственно-политическая субкультуры не будут обращать внимания на то, что научная субкультура опровергает или неоднозначно относится к тем или иным мифологемам. Так, показательна реакция государственно-политической субкультуры на заявление историка, директора Государственного архива РФ Сергея Владимировича Мироненко о том, что бой 28-ми панфиловцев является мифом. Министр культуры РФ Владимир Ростиславович Мединский увольнением директора ГА РФ и последующей жесткой реакцией дал понять, что покушение на развенчивание мифа, удобного власти (или народу и власти) недопустимо.

Однако стоит задать вопрос — в какой связи современный исторический нарратив находится с тем фактом, что воинствующий дилетантизм захватывает в информационном пространстве социума все новые и новые позиции? Дело не только в постоянной генерации мифов, слабо соотносящихся с исторической реальностью. Дело уже в том, что воинствующий дилетантизм с его скудным методологическим и понятийным аппаратом постепенно становится нормой в восприятии и общества и власти.

Лишь с учетом этого контекста стоит упомянуть достаточно резонансный случай, произошедший в мае 2015 года. Основатель и идейный лидер общественной организации «Профсоюз граждан России» и партии «Великое Отечество», один из лидеров движения «Антимайдан» Николай Викторович Стариков 21 мая 2015 г выступил в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ) с лекцией о противодействии «цветным революциям», пытаясь «раскрыть глаза» слушателям на заговор Запада против России. В ходе выступления ряд преподавателей и студентов РГГУ протестовали против самого факта чтения лекций такой одиозной фигурой, как Николай Викторович Стариков, в РГГУ. Необходимо пояснить, что «работы» Николая Викторовича Старикова представляют собой превосходный образец воинствующего дилетантизма, поскольку, как отмечают многие историки и экономисты , в работах масса фактических ошибок, полное отсутствие доказательной базы, хорошо заметное неумение автора — в данном случае Николая Викторовича Старикова, — работать с историческими источниками, крайне агрессивная, эмоциональная и тенденциозная подача материала. Именно поэтому, утверждал один из участников акции Альберт Саркисянц, протестовали преподаватели и студенты РГГУ, «для которых, ввиду их квалификации, книги Николая Викторовича Старикова — макулатура» . Логично, что в глазах преподавателей и студентов РГГУ (бывшего Московского историко-архивного института) Николай Викторович Стариков ввиду своей некомпетентности просто не имел морального права выступать перед будущими и настоящими историками на исторические и политологические проблемы.

Несмотря на этот достаточно очевидный факт, практически сразу, 25 мая 2015 года, газета «Культура», известная своей близостью к официальной позиции власти по принципу «Etre plus royaliste que le roi» , осветила этот случай. РГГУ, утверждали в газете, «хотят доказать, что Стариков оскорбляет эстетическое чувство строгих академических ученых, а публицист стремится уничтожить это сословие, видимо, для того, чтобы выслужиться перед властью» . Но практически сразу в статье были освещены и истинные мотивы поддержки. «Есть сфера, без перемен в которой все успехи будут бессмысленны — потому что поражение на этом фронте означает проигрыш будущего», — утверждала «Культура» — «это образование, конкретно — высшая школа, еще конкретнее — гуманитарные дисциплины. Именно здесь идет главная битва за умы — потому что тут формируется будущее нации, ее интеллектуальные силы, те, кто потом сам будет формулировать представления о добре и зле: через книги и учебники, фильмы и статьи, масс-медиа и блогосферу. И, надо сказать честно, сейчас в этой среде формируется ударная сила будущей русской революции».

По сути, в этой статье «Культура» весьма дальновидно расставила акценты, поддерживая известного своей некомпетентностью общественного деятеля, громогласно заявляющего о своем патриотизме. Через два месяца, 30 июля 2015 года, в статье Сергея Неклюдова «Конвейер оппозиции» прозвучало мнение политолога Сергея Александровича Маркова, директора ООО «Институт политических исследований», первого заместителя председателя комиссии по развитию общественной дипломатии и поддержке соотечественников за рубежом Общественной Палаты РФ о том, что надо реализовывать «собственные программы работы со студентами в ключевых гуманитарных вузах. Пока, к сожалению, оппоненты действуют на этом поле гораздо изобретательнее и активнее властных структур. Очень важно, чтобы патриотическим воспитанием занимались у нас убежденные образованные люди, а не бюрократы — для галочки. Где взять кадры? Они есть. Просто эти люди сегодня не востребованы и часто отторгаются бюрократической системой». Намек более чем очевиден.

Проще говоря, основным критерием профпригодности работы в ВУЗе для автора цитаты явилась не научная деятельность ученого-гуманитария, а убежденность и патриотизм неких людей, которые отторгаются (вполне возможно, что за вопиющую некомпетентность и безграмотность) «бюрократической системой», требующей научные работы, выполненные на высоком профессиональном уровне, и не принимающей дилетантские поделки.

Именно сама возможность таких явлений и стала следствием мифологизации исторического сознания социума, проведенной как воинствующими дилетантами, так и поддерживающими их специалистами. На этом фоне «исторические» экзерцисы a-la «Христос родился в Крыму» или целые полки «Сенсационных открытий…» смотрятся вполне органично и ожидаемо. Конечно, далеко не факт то, что вскоре высокопоставленный дилетант — «патриот» все же станет олицетворять российскую историческую науку или даже пытаться эту науку развивать. Но необходимо заметить и то, что подобное любительское вмешательство в историческую науку может привести (если не привело!) к «мифологическому психозу» в социуме, не говоря уж о сопутствующем падении общего научного уровня в социуме или уже наблюдаемом росте конспирологических или откровенно лженаучных теорий в информационном пространстве. Говорить о каком-то развитии российской исторической науки в таком контексте — не приходится.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About