Лакановская формализация психоанализа ставит перед нами важный вопрос: совпадает ли его акт с актом Галилея, хотел ли Лакан, чтобы психоанализ претерпел те же изменения, что и физика эпохи Возрождения, может быть даже он желал сделать из психоанализа науку? В этом тексте мы попробуем разобраться в этом вопросе и его возможных следствиях, что должно нам помочь понять назначение, а, возможно, и статус знаменитых лакановских объектов. В нашей работе мы главным образом буем опираться на текст «Наука и истина» и семинар «Объект психоанализа» с одной стороны, и на тексты А. Койре с другой.

Современная наука

Это стремление к формализации психоанализа мы много где можем найти. Например, в «Науке и истине» Лакан призывает отказаться от психологизации субъекта[1], как от архаической иллюзии[2], психоанализ не может довольствоваться эмпирическими фактами, необходимо свести эти явления к простейшему виду[3], позже, в семинаре «Еще» он будет говорить о математической формализации как об идеале и цели психоанализа[4]. Что же означает подобный подход?

Мы не зря упомянули о Галилее, поскольку именно Галилей и Декарт предложили в качестве основания научного знания — математику. Этот вклад трудно переоценить, поскольку именно ему своим возникновением обязана математизированная физика. Именно на нее ссылается Лакан когда говорит о субъекте науки.

Переход от аристотелевской физики к математизированной, это в первую очередь смена основания с философского на математическое. Знаменитое высказывание Галилея «книга природы написана на языке математики», говорит нам о том, что для него единственным способом постигнуть законы природы является математика, таким образом, те кто хочет прочитать эту «книгу природы» должны научиться ее языку.

Нас интересует три следствия этого перехода.

Во-первых, мы должны упомянуть, что новая физика появляется в дискуссии с приверженцами физики Аристотеля. Этот спор отсылает к другому, более раннему разногласию между Платоном и Аристотелем, о месте математики в познании. Галилей здесь выступает на стороне Платона, в чем можно убедиться в его книге «Диалог о двух главнейших системах мира Птоломеевой и Коперниковой». Таким образом, мы можем говорить о возрождении платонизма, в котором именно математика единственным ключом к познанию. Истинность знания теперь подкрепляется не авторитетом его автора, но письмом. Математика не ссылается на авторитет, но на доказательство. Мы можем не помнить или вовсе не знать его автора, но можем это доказательство воспроизвести здесь и сейчас.

Во-вторых, этот переход упраздняет качественную сторону объектов. Так, например, физика не занимается горячими и холодными телами, она занимается движением частиц, которые в качестве своего эффекта имеют температуру. Качества были чрезвычайно важными для физики Аристотеля, но здесь им уже нет места.

Третье следствие заключается в том, что переход от философского основания к математическому упраздняют смысл. Этот момент чрезвычайно важен, формулы ничего не говорят нам о причинах тех или иных процессов, они лишь записывают закономерности[5].

Мы выделили три этих момента, поскольку, как видится все три очень интересовали Лакана. Идея четырех дискурсов будет сформулирована тремя годами позднее, но уже здесь мы видим, что переход к математическому основанию позволяет иначе обойтись с вопросом знания и господина. Подобный ход может учредить иной тип передачи знания, при котором не нужно будет каждый раз говорить «Как сказал в своей последней статье господин М…». Таким образом, этот вопрос Лакан предлагает решать с опорой на опыт «современной науки». Второй момент, касающийся качеств также важен для Лакана. Как мы упомянули в начале работы, он решительно выступает против какой-бы то ни было психологизации субъекта, для него, все что имеет к нему отношение может быть записано на листке бумаги, так как это происходит в теории игр или антропологии Леви-Стросса.

Ну и третий пункт, прочитывается исходя из противостояния Лакана подходу, в котором воображаемое, то есть смысл, являются основными ориентирами в анализе. Опора на математику позволяет свести эти картины к минимуму, что позволяет психоаналитику меньше бредить, однако требует способности читать.

Позволяя решить эти вопросы, математика представляется солидным основанием для психоанализа, предпочтение которого можно понимать вполне в картезианской перспективе[6]. Кроме того, некоторые фразы Лакана заставляют подумать, что он всерьез рассматривал научную перспективу для психоанализа[7].

Таким образом, в первом приближении мы могли назвать это движение Лакана в сторону формализации психоанализа вполне галилеевским. Тем не менее мы не можем говорить о полном совпадении, в «Науке и истине» он проводит различие между наукой и психоанализом, которое кажется чрезвычайно важным, чтобы прояснить статус лакановской математики и отличить ее от математики современной науки.

Формальная и материальная причины

Различие между психоанализом и наукой лежит на уровне их отношения к причине. В психоанализе на первый план выходит материальная причина, тогда как наука занимается формальной[8]. Это отсылка к Аристотелю, которую нам необходимо пояснить.

Форма (μορφή)

Не стоит мыслить понятие формы Аристотеля интуитивно, это будет явным упрощением и не позволит нам уловить то различие, которое важно для Лакана.

Форма для Аристотеля — это суть бытия вещи. Суть бытия каждой вещи — это, что эта вещь представляет сама по себе. Она представляет собой не качество, не количество, не отношение, а то, что составляет суть вещи, без чего ее нет. В примере Аристотеля с домом, формальной причине соответствует замысел дома. Формы вечны и неизменны, их никто не производит и не создаёт, они существуют сами по себе.

Таким образом, форма скорее соответствует идее Платона[9].

Материя (ὕλη)

Возвращаясь к примеру с домом, материей в нем будут земля и камни. Однако, мы должны пояснить, что понятие материи у Аристотеля сложнее чем просто «материал». Он различает первую материю и материю в широком смысле. Материя в широком смысле — это то, из чего состоит вещь, то есть материал.

Первая материя представляет собой не имеющее свойств, бесформенное и неопределенное вещество, она по определению непознаваема. Получая форму, первая материя становится камнями, землей и т.д., которые уже доступны познанию. Вещь для Аристотеля возникает благодаря тому, что в материю вносится форма.

Само по себе это не слишком проясняет позицию Лакана, и нуждается в нашем комментарии.

Мы уже сказали, что возникновение галилеевской физики является возвращением платонизма. Для нее, суть объектов, то чем они являются сами по себе — это набор числовых характеристик. Например, для элементарных частиц это — масса, спин, электрический заряд, время жизни и т.д. [10]. То же самое мы говорим и про физические силы — это величины, которые можно вычислить. Мы ничего не можем сказать о том, почему происходят эти явления, но благодаря математике и числу мы можем очень точно их прогнозировать, или выражать зависимость одних величин от других. Благодаря этому, мы можем говорить, что наука занимается формальной причиной. Конечно, физики не говорят об идеях Платона, тем не менее именно платонизм лежит в основании их подхода, в котором познание возможно только благодаря числу [11].

В отношении материальной причины, Лакан говорит, что Аристотель полностью провалил этот вопрос. Приводя в качестве примера горшок, он замечает, что материальную причину нужно искать не в глине, а со стороны дыры, именно вокруг нее он и сделан [12]. Тем самым он смещает акцент в сторону языка. Горшок, или ваза представляют собой означающее, создавая пустоту, которая может наполнится, но которая с этим наполнением не связана, также как и означающее не связано с означаемым, то есть пусто.

«Это ничто в особенности, характеризующее вазу в ее означающей функции, воплощается в форму, которая и характеризует вазу как таковую. Ведь ваза творит именно пустоту, впервые открывая тем самым перспективу ее наполнения. Пустое и полное входят в мир благодаря вазе — сам по себе ничего подобного он не знает. Только с помощью вазы, этого рукотворного означающего, пустое и полное входят в мир как таковые, неся в себе тот же смысл.» [13]

Иначе говоря, то, что интересует Лакана это дыра, объект а. Но каким же образом это связано с числом и математикой? Чтобы прояснить это, мы сошлемся на еще один пример Лакана, на этот раз это пещерный человек. Наш герой возвращается к себе в пещеру и вдруг замечает, что чего-то не хватает, и тогда он делает отметку — одну черту, которая значит «один отсутствует». То есть, мы можем наблюдать некоторое смещение в сторону этого отсутствия, нехватки. Это смещение кажется чрезвычайно важным, именно оно и вводит это различие на уровне причинности. Благодаря этому различию мы видим, что Лакан использует математические объекты нетипично. Однако, мы не можем согласиться с критикой Брикмона и Сокала. Нельзя сказать, что пользование Лаканом математики произвольно, так, пример приведенный выше является ссылкой на работу Фреге «Основоположения арифметики», в которой появление единицы напрямую связано с нулем [14]. Числа служат не для того, чтобы что-то измерять, поскольку они не могут измерить даже то, что сами создают, обращается он к знаменитой проблеме несоизмеримости [15].

В другой раз, говоря о числах, Лакан замечает, что ноль, отрицательные числа, мнимая единица (i) представляют различные виды нехватки. Обращаясь к истории их возникновения, мы можем увидеть какие проблемы они ставили перед математиками, поскольку в отличие от привычных чисел натурального ряда, обозначить их отношения с реальными объектами гораздо сложнее.

То есть это смещение от чисел самих по себе, которые действительно напоминают традицию платонизма, в сторону числа как записи нехватки здесь становится явным. Примечательно, что уже в семинаре «Образования бессознательного» мы можем увидеть таблицу, в которой он вводит различие между тремя видами нехватки в соответствии с тремя регистрами.

Безусловно, то различие, что мы провели не отвечает полностью на вопрос о той специфике, которую получили математические объекты, будучи погруженными в аналитический дискурс. Тем не менее, мы можем отметить, что основой это обращения является их отношение с нехваткой, то есть число важно поскольку оно определенным образом ее записывает, а не само по себе.

Топологические объекты у Лакана

Один из вопросов, который нас продолжает интересовать — это статус топологических объектов в учении Лакана. С ним дело обстоит немного сложнее чем с числами. Однако, мы хотели бы прокомментировать некоторые моменты из семинара «Объект психоанализа», которые позволяют все–таки что-то о них сказать.

Во-первых, именно в этом семинаре Лакан говорит, что они не представляют собой метафору или модель, но субстрат, то есть опору или субстанцию, которая определяет поле психоанализа.

«…структуры о которых идет речь имеют право рассматриваться как ύποκείμενον (hypokeimenon)…»

Интересно, что эта фраза является отсылкой к Аристотелю. Однако, последний, говоря о математических объектах как раз утверждал обратное, для него они не сущности, но абстракции. Это очень интересное замечание, поскольку оно заставляет думать о некоторой схожести позиции Платона, которому и оппонировал Аристотель и позиции Лакана. Но, судя по всему, это не совсем так, поскольку как и в отношении чисел, речь здесь будет идти о нехватке.

Как и различные виды чисел представляют различные виды нехваток, так и топологические объекты Лакана интересны именно с этой точки зрения. Так же, говоря о вазе, которая топологически идентична продырявленной сфере, он настаивает, что самое важное для нас в ней дыра, вокруг которой она сделана, так и другие используемые им объекты: тор, бутылка клейна, кросс-кап, — все они представляют собой различные способы организации нехваток, дыр. Иначе говоря, они позволяют ему не столько сказать, сколько записать что-то важное в этом отношении.

Говоря о письме, мы хотели бы привести в качестве примера еще один чрезвычайно интересный момент семинара. Лакан много раз упоминает о связи письма и объекта а, причем на этот момент более всего интересует его китайская письменность, в которой, по его словам, мы можем обнаружить истинную функцию письма, отличную от того, чтобы быть двойником устной речи. На одной из встреч он обращается к работе Дзиун Сондзя [16]. Лакан представляет собственную версию этой работы, которая является своеобразным на нее ответом, и где на месте круга нарисована внутренняя восьмерка. Важным моментом является то, что Лакан называет это «моя каллиграфия», что вкупе с другими намеками, говорит нам о том, что для Лакана топология — это письменность, причем письменность особого рода, в которой, как и в китайской, мы можем найти ее истинную функцию. Он настаивает, что именно письмо является чем-то исключительным в отношении субъекта.

«не существует примера, чтобы все, что относится к порядку субъекта [и знания равным образом] не могло бы записываться на листочке бумаги.»

Безусловно, лакановская формализация очень напоминает акт Галилея, они имеют несколько очень важных особенностей, тем не менее, мы не можем ставить между ними знак равенства. Восхождение математизированной физики, идеала современной науки дает место новому типу субъекта, который Лакан называет субъект науки [17]. Не только само по себе восхождение Cogito позволяет возникнуть психоанализу, но и тот математический аппарат, который приходит в качестве основания физики, и тот особый статус, который субъект вследствие обретает.

«Могущество математики, неистовство нашей науки опирается ни на что иное, как на шов субъекта, тонкость его шрама, или о его зиянии, апории математической логики [теорема Геделя] свидетельствуют о ней […]».

Лакановское использование математики идет в этом отношении в обратном направлении, оно позволяет не только что-то записать в отношении этого шрамированного субъекта, но и попытаться на основе этого письма выстроить практику, которая с необходимостью его подразумевает.

Примечания

[1] МПЖ №1стр 14

[2] МПЖ №1 стр 14

[3] МПЖ №1 стр 9

[4] Семинар «Еще» « Математическая формализация — это наша цель, наш идеал.»

[5] Декарт критиковал за это Галилея, говоря, что ему следовало бы поразмыслить о сути описываемых явлений.

[6] Согласно Декарту, из всех наук только математике удалось достичь достоверных результатов.

[7] «Наука и истина».

«…аналитику недостаточно рассматривать расщепление как эмпирический факт, констатируя его логическую парадоксальность. Ему необходимо это явление вычленить, привести к простейшему виду — процесс порой долгий, но для рождения науки неизменно решающий: именно так формируется ее предмет.».

«Я пока не сформулировал окончательно, в чем состоит призвание психоанализа как науки»

[8] Лакан также говорит о религии и магии, с первой он соотносит целевую причину, а со второй действующую.

[9] «Из сказанного ясно, что он[Платон] рассматривал только две причины: причину сути вещи и материальную причину (ибо для всего остального Эйдосы — причина сути его[…]» Аристотель. «Метафизика».

[10] Гейзенберг говорил, что в понимании атома, ничего не осталось от частицы Демокрита, теперь это группа симметрий, то есть математический объект.

[11] Из написанного читателю может показаться неясным связь идей Платона и чисел, этот вопрос мы разбираем здесь.

[12] На полях мы хотели бы заметить, что тот объект, о котором говорит Лакан несколько синонимичен первой материи Аристотеля.

[13] Лакан приводит пример с вазой в 9-й главе семинара «Этика».

[14] В семинаре «Еще» Лакан ссылается на Н. Бурбаки.

[15] Речь идет о проблеме несоизмеримости диагонали квадрата и его стороны.

[16] Лакан говорит о японском монахе и мыслителе эпохи Эдо

[17] Подробнее о субъекте науки мы писали здесь.