в губах сигарета, в ушах наушники, я стою возле остановки и вслушиваюсь в слова песни, в которой говорится о отчаянии, где некого и нечего спасать. это голос боли поколения, в котором юноши и девушки не знают, как спасти свои загнанные души в пучине грязи мира. здесь первый пропивает оставшегося светлячка у себя внутри, второй в пьяном угаре пытается что-то сочинить, третий вообще скоро погаснет от передозировки — и это называют горькой молодостью, в которой спиваются дети в признаках глубокой депрессии.

автобуса почему-то долго нет, я не стала придумывать версии, насчет поломки или пробки, а ещё хуже аварии, ведь сейчас меня волновала только музыка, которая вгрызлась своей громкостью в мои уши. через некоторое время я ощущаю на себе взгляд одной женщины. она смотрят зачем-то на меня презирающе, её глаза, кажется меня осуждают. не понимая в чем причина я отхожу за остановку и продолжаю курить. на мои черные, как смоль вэнсы падает сгусток пепла, я отряхиваю кеды и кидаю превратившийся из сигареты окурок на асфальт, как обычно сдавливаю и под конец затягиваюсь городским воздухом, который пропит пылью, бензином, и чем-то химическим от завода.

20 минут стоя как будто пограничник около границы чужого государства позади, но я все ещё стою возле остановки и достаю из любимого, серого рюкзака пачку жвачки, дабы притупить запах горькой и ядовитой сигареты. достав и положив в рот, я начинаю жевать ароматизированный продукт, который обманывает обоняние, но не может обмануть организм своим составом, это конечно же вредно, но более легкой формой, чем выпитая бутылка водки или с куренная пачка сигар.

проходит ещё 15 минут, но транспорта похожего на автобус, так и не было, даже его силуэта вдали не видно. уставшие люди, что помоложе начали уходить, что постарше остались. факт запоздалого автобуса меня начала раздражать и я психанув тоже ушла с этой дурной остановки. перешла дорогу на нужном перекрестке и пошла дальше, сокращая расстояние до своего дома. путь мой состоял из тротуара, спускаемого вниз. возле меня шел мужчина среднего возраста, в красивом черном смокинге, если бы не картина в его руках, перемотанная специальной тканью, то этот человек бы не привлек мое внимание.

я шла так пол часа, пока мое любопытство не победило в схватке с безразличием. в полном кармане энтузиазма я спросила у незнакомца про картину:

— а она красивая — мой юношеский блеск и невинная интонация вывела мужчину из своих рассуждений. его глаза внимательно посмотрели на меня, а затем его взгляд стал не доверительным.

— извините — сказала я менее проникновенным голосом и тут же прибавила шаг, чтобы поскорее отдалиться от него. но прошагав несколько метров я услышала:

— девочка, куда же ты? —послышался бархатистый и сильный голос позади моей спины. я обернулась и хотела возразить о том, что он неправильно сказал, назвав меня «девочкой». мне семнадцать, и я вполне уже взрослая, понимающая многие вещи. но меня что-то остановило, возможно его голубые, как целое озеро глаза.

— тебе интересно, так ведь?

— да, очень, я сама иногда рисую — отвечаю я более оживленно, чем прежде.

— картины пишут, а не рисуют — заявляет он своим строгим голосом, видимо он подумал, что я очередная глупышка, которая повелась на его дорогой прикид.

— я знаю, просто, я ещё не писала картин, у меня только простой альбом для рисования. он на это ничего не отвечает, но через несколько минут я опять слышу его голос.

— если ты действительно хочешь взглянуть на картину, то тебе придется прогуляться до моего дома. я предостерегающе посмотрела на него, но затем все же согласилась. прогулка до его квартиры оказалась недолгой — пара дворов и мы уже около нужной девятиэтажке. его квартира располагалась на третьем этаже, когда я зашла, то заметила, что обделка была в стиле минимализма. было видно что он обладал богатством, но это не столь важно, ибо сейчас меня интересует только картина.

— не желаешь чая или сразу отвести тебя в мастерскую?

— перейдем к картине

— ответила я слегка смущено, он улыбнулся, но после отвел все же меня в свою мастерскую. там был небольшой беспорядок: кисточки и краски валялись на полу, а остальные картины без рамок были испорчены, ещё я заметила пустые бутылки спиртного, которые так же покоились на полу. похоже у него был творческий кризис и из–за этого он уничтожил свои работы.

— пусть не смущает беспорядок, так часто у художников бывает.

— понимаю.

мольберт находился в центре комнаты, он был пустым. мужчина снял ткань с картины и положил на деревянный мольберт, который был светлого цвета, ещё были видны его потертости, видимо он старинный. и вот картина мне открывается, там изображен чарующий морской пейзаж, в котором белые краски, играючи подтрунивали голубые. картина мне казалась чище души новорожденного, который ещё не испытал на себе боль испытаний и ошибок. серые тона вдалеке дарили мне туман в виде грусти, а светлые голубую гладь в виде хрупкой и такой утопической надежды, что своей волной заполнила мои мысли. я как завороженная смотрела на неё, не замечая удовлетворенного взгляда художника, который покинул мастерскую, оставив меня наедине с бесценным чувством.