Ужасно интересно наблюдать за экзистенциальными трансформациями человека. Любого, не только Протасевича. В любом человеке — и шире, в любом живом существе — заложено стремление к достижению собственной выгоды кратчайшим путем. Очень немногие (и Протасевич, как мы уже видим, — не в их числе) способны пожертвовать какой-то из своих существенных выгод в пользу общего блага. Когда я говорю об общем благе, я не обязательно имею в виду какое-то абстрактное общечеловеческое благо. Собственное, личное благо человека тоже может входить в категорию общего блага, если оно не связано напрямую с непосредственной- здесь и сейчас — выгодой. Например, это может быть долгий путь самосовершенствования с отказом от быстрых удовольствий или уделение кратких драгоценных часов свободного времени на написание книги, о которой ты знаешь, что ее вряд ли напечатают, потому что в ней нет расхожих мнений, а их только и способен распознавать мозг обывателя.

В случае Протасевича его «общим благом» было бы поддержание своего человеческого достоинства как можно дольше, сохранение целостности своей личности не только на публику, но и для самого себя. Проникновенный рассказ Протасевича о «стальных яйцах» Лукашенко после долгих лет его яростной ненависти к нему поистине потрясает воображение тем, как внезапно может произойти в человеке (скорее всего, в любом) слом его внутренних принципов под влиянием внешнего окружения. Это внезапность сродни чуду. Вчера был один человек — а сегодня мы видим его уже совершенно другим, отрицающим самого себя. В этом есть что-то неувероятно поучительное. Именно поэтому я всегда призываю людей не быть категоричными в своих политических воззрениях. Потому что сломать можно любого, кроме того, у кого нечего ломать, потому что он находится в центре маятника и не подвластен влиянию никаких сил противодействия. Тот, кто находится в центре маятника, способен видеть ситуацию глазами всех, кто находится в его наивысших точках колебания, и поэтому избегает силы их ярости и вечного желания сокрушить «врага». Уходя в центр маятника мы снижаем колебания волн бушующей среди людей ненависти, что тоже является разновидностью общего блага.

Мне бы хотелось посмотреть, как бы вел себя Протасевич, если бы он вдруг вырвался из лап беларуского КГБ и снова оказался в свободном мире. Стал бы он снова отрицать самого себя и пытаться склеивать те кусочки своей личности, которую он привык показывать окружению и с которой ему пришлось так внезапно расстаться, или же он попытался бы свыкнуться со своим новым "я" и своим новым положением в мире, которое он охарактеризовал, как желание быть простым обывателем? Пожалуй, второй вариант позволил бы ему отчасти вернуть утраченную целостность.

Как обычно, когда где-то происходит экзистенциальный взрыв, в окружающей среде вокруг эпицентра начинаются волны абберации, и люди, обладающие, казалось бы, сознанием, теряют цельность логического мышления и начинают делать противоречивые вещи.

Отец Романа Протасевича высказывает утверждение, что его сын признал за собой «вину» либо из–за угроз и пыток, либо под действием психотропных веществ. Мозги папы революционера явно не способны осилить мысль, что сказанные им слова звучат, как оправдание поведения сына только в той системе, где его сейчас нет, а там, где он сейчас находится, эти слова только усиливают предъявленные ему обвинения. Из всех экзистенциальных выборов папа предпочел сохранить свой имидж отца сына-героя, отца, вызывающего сочувствие своей системы, системы, в которой он существует, и гнев системы, в рамки которой попал его сын. Папа оказался в своем роде предателем, предав интересы сына ради сохранения гармоничного существования в своей среде.

Командир отряда «Азов», будучи спрошенным, участвовал ли Роман Протасевич в рядах его формирования тоже повел себя экзистенциально двояко. Если бы он руководствовался интересами задержанного революционера, он бы стал отрицать какое бы то ни было его присутствие в своем батальоне. Но он тоже предпочел его «сдать», обменяв интересы Протасевича на такую малость, как простое нежелание тратить время и умственные усилия для обдумывания правдоподбной лжи, а также потакая своей гордыне, которая не позволяла ему подвергнуть хотя бы малейшему сомнению почетность принадлежности к своей организации. Наверное, ему никогда не нравился этот юноша. Будь на его месте кто-то из близких ему людей, чьи интересы он бы принимал близко к сердцу, он бы, я не сомневаюсь, тут же привел множество доказательств, что этого человека никогда не было в «Азове», и он с ним не знаком.

Вот так раскрываются в экзистенциальных преломлениях реальная личность человека и истинные — единственно значимые — отношения между людьми, считающих себя соратниками и ближайшими членами семьи.