Все, что я думаю о смерти, не имеет никакой ценности. Но размышления о ней изменили меня навсегда. Я прихожу к жизни через смерть. Это путь долгий, окольный, но не такой страшный, как могло казаться.

Смерть очевидна, смерть — банальный факт жизни, что о ней сказать? Мы не имеем о ней большого знания, правда? Странная история, но я много чего к смерти чувствую. Разобравшись в этих чувствах, я лучше узнала себя.

На шее у меня уже много лет ключ на шнурке — я ношу его так давно, что главная его функция уж и забылась — ключ превратился в украшение, в оберег. Этот ключ — смерть. И вот я возвращаюсь в жизнь как в давно оставленный дом.

Что я думаю о смерти?

Этот вопрос одновременно обычен и странен. Человек избегает мыслей о смерти, и какая вообще в таком вопрошании ценность? Даже философия, хоть и прочно повязана со смертью, будто смотрит на нее не то высокомерно, не то с безопасной дистанции.

Кажется, что философия чурается наличных вопросов смерти, отдавая их на откуп психологии и социологии, а сама устремляется к изучению большого и загадочного непостигаемого Ничто.

Смерть неинтенциональна, и все же ее образ в сознании расщеплен надвое: смерть как она есть (как факт кончины человека, финальная точка жизненного пути) и смерть как то, что «случается после» (то самое Ничто).

Смерть является неизбежным и избегаемым свойством человеческого опыта.

Но размышление о смерти также неизбежно, ведь все главные вопросы бытия с ней связаны. Тайна смерти содержит в себе тайну души, тайну Бога, тайну сознания.

И хоть нельзя познать смерть «в лоб», ее можно пытаться рассмотреть через явления, максимально приближенные, находящиеся с ней в тесной взаимосвязи.

Смерть и обыденность

Смерть существует в обыденности, она случается на каждом шагу, но ее территория — это территория лжи, замалчивания, отрицания, страха, отвращения. Человек проходит мимо смерти с закрытыми глазами, чтобы, не дай бог, не встретиться с ее метафизическим содержанием, которое пугает своей непостижимостью и в то же время предъявляет человеку вполне конкретное требование внутренней правды, порождая внутри вопросы, которыми не каждый осмелится задаться. Ритуалы призваны завуалировать непостижимость смерти, отстранить человека от переживаний по ее поводу, создать безопасное расстояние. Метафизическое содержание смерти выхолащивается, остаётся форма — этакое чучело смерти. Сейчас все чаще смерть стали выставлять напоказ, обнажать ее неприглядность в масс-медиа — происходит «умерщвление» смерти с аналогичным эффектом.

Смерть также существует в обыденности как мерило отдельной судьбы. Это странно, но именно смерть является точкой отсчета жизни. Той точкой, с которой человек сверяется на протяжении своего существования. Да, нам трудно представить собственную смерть — смерть случается с другими. Зато мы хорошо представляем исчерпываемость, временнУю ограниченность собственной жизни. И этой ограниченностью мы меряем наши земные достижения, радости и горести.

К смерти нельзя подготовиться?

Трудно представить, чтобы человек мог себе обеспечить «хорошую смерть». Но в то же время есть нечто, что мы можем сделать, чтобы начать воспринимать смерть с меньшим надрывом. В этом смысле все же некоторая «подготовка» возможна — подготовка сознания. Для этого смерть нужно вывести из зоны отрицания и суеверной слепоты.

Смерть одиноко ожидает каждого на другом конце жизни — можно удостоить ее хотя бы прямого взгляда. Размышление о реальности и неотвратимости собственной смерти мне кажется очень полезным, потому что оно помогает спокойно рассмотреть собственный страх и в конечном итоге возвращает в пространство жизни. Но невозможно прийти к глубокому пониманию жизни, настырно обходя смерть стороной.

Чем страшна смерть?

Боясь смерти, мы боимся того, что совершенно точно произойдёт. Боимся абсолютной неотвратимости.

Сам опыт смерти (по сути, умирания) страшит непереносимым финальным страданием, которое настолько ужасно, что его буквально не дано пережить.

Человек также боится смерти как силы, лишающей его всего, чем обладает, лишающей его жизни (которая в свете смерти становится в разы ценнее).

Смерть — неотъемлемая часть жизни или что-то другое?

Где границы человеческого опыта жизни? Бытие равняется сознанию? Но ведь нам неизвестно, что происходит с сознанием в моменте смерти. Нам точно так же неизвестно, что происходит с сознанием в момент появления на свет, но в том, что момент рождения является частью опыта бытия, никто не сомневается. Возможно, смерть такой же опыт бытия, знанием о котором невозможно поделиться.

Смерть и смысл

Именно смерть рождает вопрос о смысле человеческого существования.

Как невозможно дать ответ на вопрос о том, почему Бытие существует, когда его могло бы и не быть, так и невозможно ответить на вопрос «почему я существую?». Человеку не дано понять причину своего бытия. А, значит, вопрос о смысле собственной жизни так и останется безответен. Часто говорят, что смысл — это то, чем человек наделяет свою жизнь, т.е. мы сами его творим. В то же время, отчаянное стремление прийти к окончательному ответу на вопрос о смысле лишает человека твёрдой почвы под ногами. Ведь, если причины Бытия непознаваемы в принципе, как и все опорные составляющие этого Бытия, то смысл сводится лишь к одному — к бесконечному вопрошанию и поиску истины, то есть к деятельному процессу познания.

Что я думаю о собственной смерти?

Меня огорчает то, что нам не дано активно выразить отношение к собственной смерти — высказать его и надеяться на правдивый диалог. Когда смерть приближается, зияет неизбежностью, взаимодействие с этой темой происходит либо в форме глубокой рефлексии и отдаления от окружающих, либо в отчаянном бегстве в отрицание и надежду.

Смерть окутана большим количеством лжи. Существует только один способ открыто реагировать на чью-то неотвратимую смерть — отрицать эту неотвратимость.

Умирающий и так одинок перед лицом кончины, но то, как принято относиться к смерти, разговаривать о ней, делает его еще более одиноким, создавая вокруг него пространство коллективного обмана, в котором всем понятно, что сказанное — ложь, но никто не признается — будто бы из милосердия, хотя больше из собственного страха, что не сможет справиться с откровенным разговором.

Какие вопросы рождает осознание близости смерти?

Сперва будто бы никаких. Жизнь продолжает движение вперед по существующим рельсам. Первый шок встречи с реальной перспективой собственной смерти оглушает пустотой, но после показывает личные ценности по-новому.

К своему разочарованию, понимаешь постепенно, что все, к чему так яростно и невротически стремишься, не имеет значения в свете близкого конца. А вообще имеет ли значение хоть что-нибудь? Для меня лично?

Что будет иметь значение в моем бывшем существовании для тех, кто останется? Зачем была эта жизнь? Повлияла ли на что-то? И, главным образом, почему я вообще задаюсь этим вопросом?

Стремление найти окончательный ответ на вопрос смысла завело меня в тупик на многие годы. Но смерть беспощадна в своей правдивости. Ощущение реальной перспективы конца обнулило большую часть личных смыслов и просветило, как мало в жизни осталось подлинного и как много в ней стало пустого. И теперь, когда я вытряхиваю из своего сознания весь хлам стяжателя жизни и задаюсь вопросом «что важно?», чувствую: это все то, что в жизни не имеет окончательного ответа, все то, что ускользает, трансформируется, существует в бесконечной динамике — любовь, вдохновение, свобода — познание, труд души…

Человек сплошь и всюду проигрывает в схватке с «мертвечиной» в жизни, если ищет готовых формул и окончательных ответов.

Когда-то давно было жизненно необходимо что-то сказать и так появлялись тексты. Тексты находили отклик, отклик пробуждал новые мысли, через него приходили в жизнь люди, близкие по духу. Тексты «прорастали» свободно, потому что не могли иначе. Но потом потребность заинтересовать, понравиться, реализовать амбиции, казаться чем-то определенным лишила их независимой мотивации. И они перестали быть тем, чем являлись когда-то — неизбежным, подлинным проявлением внутренней жизни, свободным от страха и недоверия.

Теперь человеку стало необходимо казаться, чтобы быть. Бытие стало опосредованным через потребность казаться и быть видимым в публичном пространстве. И где-то в этом опосредовании теряется ценность опыта и подлинность его переживания. Эта выученная потребность, возникнув из неуверенности и страха, оторвала человека от бытия и сделала ещё более неуверенным, страшащимся, сомневающимся, слабым, потерянным. Осознание того, что я — часть этой современности, приводит меня в ужас.

Смерть и ценность

Смерть наделяет человека ценностью, которой он никогда не обладал при жизни для других людей. Эта ценность «даруется» в силу его отсутствия.

Только потеряв кого-то, мы задумываемся над тем, что он занимал определенное место в нашей жизни. Мы осознаём: то, что являл собой этот человек для нас, невосполнимо и не может быть повторено. И это делает его более ценным.

Значит ли это, что в жизни мы никого не способны ценить по-настоящему?

Чувствуем ли мы ценность собственного существования? Или же все время себе о ней напоминаем?

Чаще всего вопрос собственной ценности решается при помощи других людей. Необходимость нашего существования для кого-то даёт нам ощущение само-ценности. Но если я не испытываю ценности моего существования для самой себя, глубинно я буду терзаться ощущением отсутствия смысла.

Что такое ценность для самого себя? Думаю, мы обретаем ее, когда действуем в соответствии с подлинным внутри нас. Наверное, это можно назвать этическим действием, которое возможно благодаря сонастройке с глубинной сутью себя или возникает из попыток такую связь обрести. Этическое действие дарует нам свободу даже в стесненных обстоятельствах. Что может быть драгоценнее?

Что я думаю о Небытии?

Рассуждать о небытии, не ударившись ни в мистицизм, ни в банальность, невероятно трудно. И то, что мышление неизбежно категоризирует все в противопоставлениях, эту задачу проваливает и подтверждает непознаваемость Ничто.

Как блестяще, ярко и прочувствовано рассуждает о небытии А.Н. Чанышев в «Трактате о небытии»! Эти рассуждения все же имеют во многом провокационный характер и помогают через несогласие прийти к более глубокому личному пониманию.

В концепции А.Н. Чанышева бытие, равно как и небытие, будто лишается своей метафизичности, непостижимости, тайны; предстаёт чем-то элементарным, легко выводимым, материалистичным. Бытие будто становится прислужником небытия, его атрибутом.

Я все же воспринимаю бытие скорее как спасительную функцию небытия. В бытии небытие спасает себя из забытья… Небытие как абсолютная статика и не-избеж-ность — это вечная тюрьма и несвобода. В бытии небытие высвобождается.

«Человек небытия понимает себя как небытие своего небытия, жизнь как небытие смерти, любовь как небытие ненависти, верность как небытие измены, истину как небытие лжи и заблуждения, свидание как небытие разлуки» — здесь автор описывает все через противоположность, что кажется грубым отрезанием главного.

Ведь любовь — это не небытие ненависти, верность — не небытие измены, истина — это не небытие лжи и заблуждения, свидание — не небытие разлуки. И жизнь — это не небытие смерти. Жизнь больше, чем лишь небытие смерти, любовь больше лишь небытия ненависти, верность больше лишь небытия измены, и истина, конечно, больше небытия лжи и заблуждения. И человек больше небытия своего небытия. Это «больше» — то метафизическое, что определяет непостижимое содержание жизни, любви, истины, всегда остаётся за скобками, хотя именно в этом самом «больше» и есть вся соль…

Быть человеком бытия или человеком небытия? Этическое решение каждого, но стои́т ли такой выбор перед нами на самом деле? Мы в бытии — мы в него вляпались как мухи в мед, и бытийный опыт — единственный доступный нам.

И можно ли вообще приравнять преходящесть разных жизненных явлений к небытию вот так просто? Романтические отношения закончились, а значит, ушли в небытие? Событие случилось, и значит, ушло в небытие? Но ведь в сознании оно может продолжать существовать и до конца жизни… Жизнь имеет длительность и конечность. Внутри жизни протянуто огромное количество нитей — связей людей и событий. Какое-то событие может продолжать существовать в сознании человека как память, как важная веха и так далее… Для человеческого сознания ничто не заканчивается, пока не закончена жизнь. Все продолжает быть, пока длится бытие человека.

«Любовь — это попытка зацепиться за чужое бытие, а тем самым сделать свое бытие более устойчивым» — так ли это на самом деле? Это кажется лишь частным случаем эмоциональной привязанности одного к другому. Мне кажется, любовь это прежде всего созидательная, живительная сила, до тех пор, пока ее не развоплотила мертвая обыденность. Любовь к Богу — попытка зацепиться за бытие Бога? Прильнуть в страхе? Любовь ли это тогда?

Смерть и любовь

Самая близкая пара из тех, что пытаются противопоставить, — любовь и смерть. С одной стороны, любовь обнажается смертью. Сколько раз приходилось слышать от людей на пороге смерти главное сожаление: как же так, ведь я еще не любил (а)… Любовь в жизни тиха и не кричит о своей ценности, но эта ценность обретает свою неоспоримость, когда смертью проверяют жизнь. Смерть вообще хорошее проверочное слово… Любовь способна примирить человека с собственным концом.

Но и парадоксальным образом любовь и смерть тождественны тем самым опытом бытия (или все же небытия?), которым нам не дано поделиться с другими: в любви мы его ищем, пытаемся хотя бы дотронуться до того непознаваемого, что ждёт за завесой существования.

Смерть — это распад формы и высвобождение содержания. Любовь позволяет к подобному опыту прикоснуться.