Пожалуй, самый ожидаемый эскиз лаборатории «Молодые — молодым», состоялся вчера в Пятом театре. Экспериментальная постановка режиссера Дмитрия Волкострелова стала еще и самой загадочной — ни названия, ни произведения, с которым будет работать постановщик, заявлено не было. «Молодые — молодым» — это длительный проект театра, посвященный сценическому воплощению русской классики, в его рамках уже поставили и «Грозу» Островского, и «Дуэль» Чехова, обещали в будущем еще несколько названий как русских, так и зарубежных литературных хитов. О показе Волкострелова было заявлено лишь «сценическая композиция по русской классике» — а ведь это могло быть что угодно…

Всем, что угодно это и оказалось. Надо сразу оговориться, что работа Волкострелова, как предупредил перед показом сам режиссер, не претендует на попадание в репертуар театра, это эксперимент ради эксперимента.

Сценическая композиция включила в себя около тридцати самых разных произведений школьной и университетской программ. Показ Волкострелова — в большей степени перформанс, нежели спектакль. Нарративность отсутствует в принципе. Все связи между отрывками если и возникают, то случайно. Структура у эскиза классически трехактная. Первое явление — музыкальное, ритмическое, медитативное. Под медленно сменяющие друг друга ремарки пьесы «Чайка» (проекция на стене), шестеро перформеров разыграют композицию на карандашах, стаканах, банках… Ритм передается от одного к другому, совершив круг, подключает каждого последовательно и четко прерывается.

Явление второе — деконструктивное. Оно посвящено тотальной деконструкции классических текстов. Режиссер в процессе репетиций и тренингов попросил артистов найти литературные отрывки, которые стали бы яркими примерами классики. После отрывки разделили на отдельные реплики — буквально отрезали друг от друга и перемешали. Так вот, второе явление строится на том, что сидящие за школьными партами перформеры в какой-то точной математической последовательности, запрограммированной режиссером, берут по одной реплике из груды бумажек, которая лежит перед каждым, и зачитывают текст вслух, окрашивая его немного механической интонацией. Так случайно выпавшие отрывки создают причудливый полилог, смысловые связи между репликами иногда возникают, а иногда нет. Звучащий текст накрывает лавиной, в какой-то момент даже перестаешь играть в литературную угадайку: где тут «Забыть Герострата!», а где «Евгений Оненин», и начинаешь воспринимать этот текст как самостоятельный, может быть абсурдистский, может постмодернистский…

Явление третье — литературное гадание. Артисты разбирают книги, лежащие на полу, занимают места за партами, каждый по очереди выходит к микрофону и задает вопросы. Судя по интонации этих вопросов, и темам, которые они затрагивают — каждый сочинил эти вопросы сам. И если новичок труппы Пятого театра Вячеслав Болдырев спрашивает у литературных оракулов «На своем ли я месте?», то юная Алена Федорова задается вопросом «Сяду ли я когда-нибудь за руль?». Уровень исповедальности в этих вопросах у всех разный, например, Егор Лябакин озвучивает только смешные детские вопросы, а-ля «Почему ветер дует?» и «Куда пропадает второй носок в стиральной машинке?», в то время как спектр тем в вопросах и формулировки других перформеров весьма личные и откровенные. На каждый вопрос следует ответ — случайно открытая страница случайной книги и строчка, которая первая попадается на глаза тому человеку, чья очередь читать. Задав все вопросы великой русской литературе шестеро исследователей удаляются.

Занавес. Хотя, форма не предполагает ни занавеса, ни поклонов. Довольно легкая литературная шалость получилась у Дмитрия Волкострелова. Он не ставит во главу угла актера, актер здесь как проводник для текста. Но в эскизе артист и перформер превратится и в простого человека — в гадании.

Замешав вместе все тексты, которые тревожили поколения, тексты, которые постоянно и бесконечно получают свои сценические воплощения в русских театрах, Волкострелов попытался вывернуть всю русскую литературу наизнанку, распустить и связать из этих словесных нитей что-то иное: лишенное формы, отчетливого содержания, но наполненного глубоким личным смыслом. Ведь мозаичность композиции как раз создает впечатление, которое у каждого зрителя отзовется по-новому, не будет двух одинаковых мнений, о чем был этот эскиз. Возможно кто-то связал все с одной из ремарок, кто-то услышал ответ на свой вопрос в третьем «акте» или стал свидетелем диалога, который сложился из случайных фраз только для него.

Литература мне представилась лавиной — так и титры полетят в какой-то момент внахлест, смешаются, вся литература станет одним большим текстом, а артисты, и мы вместе с ними, маленькими, неспособными постичь весь этот массив в одночасье. Волкострелов заставил размышлять обо всей литературе, обо всем этом общем гипертексте одновременно, он представил тему лаборатории не как отдельный сюжет, а как стихию, живущую по только ей самой ведомым правилам.