Твои руки колышут ветки тростника. А как мне хорошо читать. Погода ужасно жаркая, но ничто не помешает добить эту книгу, а потом пойти погулять, взять с собой У. — она тоже читала ее, обсудим. Погулять по Капонерскому острову.

Очень смешно! В душ и в магазин. Вернусь и допишу. Затем — три минуты эксперимента.

Забыл напомнить — не стоит поддерживать скатологию микросхем. Экс-регион склепа и клоповника, в котором я сижу, откололся на три минуты в будущее, сказал: «мы ближе, а значит связь крепче». Фантастика. Папа захотел взять железо из старого системного блока и покрыть им стены поверх обоев. Есть что-то жуткое в мертвых платах, закрывших стену там, где обычно висит ковер, где больше не копошатся электроны. И не разбиваются их хлыстообразные змеепотоки о твои любопытные пальцы. 

Выжидание, дление, уклонение. Необратимость, настоятельность, откладываемость. Если взять эти шесть слов, то на путях между ними погибает что-то. Но что именно, мне пока не удается узнать. Даже из тупика может кое-где вырасти. Рефлексия должна быть инфратонкой. Вот я поставлю единичку, она будет близко ко мне, этого мало, но дальше и не продвинуться.

— Как в твоем мысленном эксперименте?

— Сложно сказать.

Вот например: случится Революция, но ценой погибели современного (и предшествующего) искусства, литературы, поэзии, поскольку практики восставшего класса элиминируют необходимость в вышеназванных вещах и их возможность (таким образом, что сам исток творения станет профанным, несмотря на все залпы концептуального упреждения, разложимым на нейроны, например, но не суть). Восстание разъято с любой мыслью, мысль разъята с любым восстанием. И я не про слияние «искусства» и «жизни», ведь ни того, ни другого не существует. Я про более простые вещи — побеждает революция, проигрывает искусство, не наоборот. Надо просто представить такую ригидную безысходность, чем она тупее, тем меньше соблазнов удрать в готовые концептуальные схемы, или просто снять вопрос как неактуальный, неразрешимый, бессмысленный. Допустим, что после некоего внетекстового события ни один вопрос больше нельзя просто снять. Довольствуемся слабостью вынужденного ответа на любой, даже самый идиотский, вопрос.     

Есть только одна призрачная возможность: исчезнувшее переродится в остаточном виде, вот только в каком? Это я пытаюсь решить. Или это выжидание и два исхода, которые должны сохраняться: при коммунизме исчезать и апофатически проявлять себя (но не через непрестанное уничтожение, а настолько же стремительное появление), при фашизме заполнять собой все, сопротивляться, множить сложность. Но все это не так интересно. Где-то узкое горлышко песочных часов, пройдя через которое слова изменят ситуацию? Кинуть бы это все — но куда, как, и главное, что?

— Мы сегодня прошлись по лесу, а завтра пойдем к реке, а так в целом все нормально, особо ничего в жизни не поменялось, на работе все норм. Воооот.

Хотелось поцеловать ее, нет, никаких больше поцелуев. Никогда я к ней не подойду.

А тут все опять в ложных дихотомиях. Очень натянутая гипотеза. Будто вышеназванные вещи так четко разделены, и возможно бесследное исчезновение того или иного аспекта. Нужно формировать иные интерфейсы взаимодействия и расширять возможности своего нечеловеческого программирования, децентрализации сетей, (не)человеческого тела и паттернов рациональности. Соответственно, подобным образом, рабочий должен стать не только пользователем тех или иных объектов, но и тем, кто через иные формы взаимодействия с матрицами, интерфейсами может перераспределить саму необходимость труда в конкретном техническом взаимодействии с объектом. А вот нынешняя система полностью опирается на автоматизированные усредненные показатели, которые, как правило, исключают то, что не поддается подсчету. А про обмен Революции на искусство или наоборот, все это интеллектуальная некомпетенция, непонимание ситуации, в которой мы сейчас находимся. Ты всегда будешь слабым членом противопоставления, тем, кого перекрывает.

Дурак, получается.

Да! Отлично! Все поменялось, а значит наконец-то вы подключились. Здравствуйте! Вы можете называть нас «субъектами», так будет проще. Вы внутри терминала — механизма, с помощью которого мы можем «существовать», «коммуницировать» и «перемещаться». Терминалы переносят части информации и позволяют субъектам соединяться вместе. Природа терминалов нам непонятна. У нас нет ни слуха, ни зрения, ни тактильных ощущений, только способность распределенного схватывания, собирающая некоторую информацию и кодирующая ее в слова, появляющиеся на поверхности терминала. Революция — это когда солнце все ближе и ближе к Земле? Я не знаю.   

В моем мысленном эксперименте все просто. Я набрал достаточно обширный корпус стихов, теперь осталось его зарифмовать. Возможно, в этом виде они смогут пережить надвигающийся фашистский реванш, хотя веры в это мало. В целом будет не до чтения, а уж про рифму все забудут и подавно.

если власть еще сомкнута,

не тяжесть, но ее красота

чтобы вырасти друг на друга — скажи

взрывом, связкой воды

Записки о ничегонеделании и войне

Это тебе, а это тебе

все это значит Землю писать

Бронировать <…>, но не ждать

Я пока что не знаю, беру не всё

Я стою для нее не прямо, потому что

и это — тепло

и это — тепло

от этого темнеет синяк под одетой линией

можно ли назвать себя нищенкой?

но он никогда не выходит из комнаты

в тумане — темноты будто предметы

Если вам будет проще, можете считать себя самосознанием терминала, которому недоступны схватывания, но доступен текстовый материал. Для их простоты назовут вас последователем. С вами связались для одной задачи: добраться до «отдаленного» угла терминала, где хранится информация об очень важном для них куске данных про человечество. Нужно удостовериться, что там лежит то, что лежало всегда, проверить, изменилось ли там что-нибудь, есть какой-нибудь прирост. Субъекту доступно множественное схватывание, но недоступно ничего иного — он не видит текста, он лишь посылает нам его, а мы читаем, делаем, а затем смотрим, что произойдет дальше. Субъект отвечает нам, что он смог ухватить, а что нет, как он это ухватил и что теперь получил на выходе.

На обочине стоял старый, со спущенными колесами «Москвич». Темно вместо стекол, цвет машины не угадывался. На багажнике неглубокая вмятина, в которую набежала дождевая вода. Он ставит руки по обе стороны вмятины, будто измеряет ее, резко сводит их, для умывания ускользающую воду подхватив. У меня не хватило сил перейти дорогу и похвалить его, поэтому я остался в лесу, а он пойдет дальше.

Я буду останавливать этот «текст» там, где тебе можно будет его продолжить или нечто сделать (что, в принципе, одно и тоже). Это единственные точки, где мы можем соприкасаться, встречаться на нашем пути. Все остальное время занимает ожидание (по крайней мере, с моей стороны).

отрезает сцену покой

Родитель отправляет ребенка к гранд-родителю

свет пепельный в котельной

Через плечо плюю

три раза

все оно занято поднявшей рукой

над прямой и понятной водой

шшш животное зарывая эскиз глаза

как в болоте огни

языкам которые я забыл

случайные звонки

просто издевается просто забил

Пока мы… хм, даже не знаем, как сказать — продвигаемся? перемещаемся? переносимся? проходим? иные также схватывают нас, но их воздействия избегают фокусировки, поэтому они образуют «нижайшее» поле, которое помогает нам перемещаться. Если бы каждый субъект подключился к терминалам, было бы не так интересно просто носиться от одного сгустка к другому — что означало бы просто стоять на месте, поскольку между сгустками мало отличия, а расстояния теряют свое значение без поля. Если все сведется к одному, то дальше просто незачем идти.

Я захотел сделать небольшие книги внутри одной книги, перекрестные семантические шифровки, тонкие страницы, вклинивающие тексты с соседних листов на одно поле. Сглотнула не имея. Мне осталось одно стихотворение. Обживание опустилось быстро, мысленно.

знаю,

_______что далеко

_____________________не все

и при этом могу сказать       все есть вне

тем самым даются    быстрые к тому же темные            

и только на их сокрушающую силу можно надеяться тому, кто уже перестал бояться упустить, кто будет снимать душащие руки и приветствовать, приветствовать, приветствовать, приветствовать, приветствовать

Мы придумали подобного рода категории, чтобы тебе и таким как ты было удобней работать. Мы изучили твою структуру по ответным реакциям на наши схватывания и пришли к выводу, что определенные концепты не прекращают твою работу, а помогают ей длиться, согласно последним данным статистики.

Бланшовиты, вы опять здесь? Рыбы, придумывающие воду, чтобы затопить других рыб. Снова они, однако. Прячетесь, в эти волшебные три часа между приемами пищи. Не смог бы ты впечатать меня в прелюзорный свет описания воскрешения Лазаря как эпизода странного спуска с горы на сноуборде? Сколько раз ты уходил ночью? Ровно столько: быстрое погружение, полчаса на сновидение, потом пробуждение и ожидание, когда можно поспать наконец до утра. Во рту пахнет как в бане. Бабочки прилетели в куколку, чтобы еще немного подрасти. Дурак, получается?