Военная напряжённость в мире характеризуется наличием такого безобразного явления, которому можно дать имя «Парадокс врага». В чём он состоит? В том, что одни страны вооружаются с целью нападения, агрессии, а другие делают то же самое с целью защиты от нападения. Само вооружение конкретно, объективно, видимо и осязаемо. Тогда как цель словестна, субъективна, неочевидна и неосязаема. Действительное намерение неизвестно. Вполне можно заявлять о мерах превентивной защиты, а на самом деле готовить войну. И это в то время, когда в действительности нападение и защита имеют совершенно разные цели и, соответственно, разные объекты для приложения сил. Для агрессора цель — это завоевание другой страны, а для защитника настоящая, а не мнимая цель — это предотвращение вторжения любыми средствами, а вовсе не противостояние ему, где жертвы и разрушения уже неизбежны.

Вот тут и возникает парадокс. Для защитника целевым объектом внимания и приложения энергии должен бы являться идейный источник, провокатор милитаризма — воинствующие лидеры и лидирующие группы. Нейтрализация их автоматически исключает потери обеих сторон — война не возникает. Но защитник вместо нейтрализации идейного и организационного источника угрозы начинает вооружаться сам, подставляя своих же граждан под топор. Возникает ситуация, когда меры защиты возможно толковать как подготовку нападения. Попробуй, докажи обратное! И настоящий агрессор получает неубиваемый козырь для обоснования своего собственного нападения. Такова историческая реальность.

Ситуация крайне противоречивая. Провокатор милитаризма находится в другой стране и по международным правилам и понятиям получается, что пока он не нападёт, то не существует и вещественного доказательства подготовки нападения на конкретного врага. Следовательно, если защитник попытается в условиях ещё не нарушенных границ нейтрализовать провокаторов милитаризма в другой стране, то это будет актом вмешательства во внутренние дела, если и не прямым нападением. Даже если действия защитника будут носить лишь характер идеологической, информационной диверсии, что в наше время даёт гораздо лучшие результаты, чем кинжалы и яды против лидеров идей.

Казалось бы, раз нет объявленных или осуществлённых доказательств агрессивности, то нет и разрешения парадокса врага. На самом деле это не так. Доказательством потенциальной агрессии является само существование армий и совершенно неважно, под каким соусом это происходит — молчаливое наращивание вооружений или защита от нападения. Танки, бомбардировщики, ракеты и подводные лодки не требуются для решения проблем внутри страны — это средства ведения внешней войны. Следовательно, их наличие говорит о том, что ни о каких внутренних делах в организации армий и существовании милитаристских идеологий тут и речи вести нельзя. Имеется факт подготовки намеренной или вынужденной войны против ещё необъявленного противника, а это уже угроза мировому сообществу в целом, а не конкретному врагу. Любое государство имеет основания для превентивного устранения угрозы, ибо враг не объявлен, но вероятность нападения на кого угодно налицо.

Вероятность, конечно, не факт, но следует помнить, какие жертвы и разрушения несёт человечеству пренебрежение вероятностью агрессий. На одной чаше весов неисчислимые жертвы и разрушения, которые невозможно отменить и восполнить, а на другой — условности правил, законов и договоров, которые можно изменять беспрепятственно. Было бы желание. Иными словами, международные договоры и законы преследуют ложные цели — сокращение вооружений, которое положительных сдвигов, в конечном счёте, никак не даёт. Формально договор о сокращении в любой момент возможно обойти или вообще не выполнять.

Логически обоснованной и вполне достижимой целью должен являться международный запрет на существование армий и милитаристских идей. Казалось бы, как раз таково и стремление политических лиц и организаций в международных отношениях, если судить по их декларациям. Однако инструмент исполнения намерений — сокращение вооружений не оставляет камня на камне от этих деклараций, ибо сокращение вооружений не ведёт к искоренению самих источников появления вооружений. И это не из–за полной негодности деклараций в принципе, а из–за негодного выбора инструмента сохранения мира. То есть налицо обычный в обработке общественного мнения смысловой подлог. Решением проблемы и целью объявлено то, что имеет очевидное касательство к существованию проблемы, но решением на самом деле не является.

Доктрину сохранения мира требуется пересмотреть. Тогда у любого государства будут не только практические возможности, но и формальные права на пресечение милитаристских устремлений где угодно не путём столкновения армий. Ибо проблема появления агрессивных идей и намерений становится объектом уже не внутренней, а внешней политики государства и может пресекаться извне.

Конечно, политическая и коммерческая корысть в милитаризме истребляется вовсе не международными договорами. Эта корысть просто не допустит заключения таких актов. Так что прежде, чем к ним приступать требуется гражданам самих стран нормализовать внутренние общественные отношения таким образом, чтобы личные корыстные мотивы лиц власти не могли бы создавать общественных проблем. Это большая и всё ещё не разрешённая беда общества, но к нерешаемым её отнести нельзя, так же как и проблему парадокса врага. Однако вокруг возможного в действительности решения этих проблем — полное молчание, но зато мечты и фантазии по этому поводу поощряются.

В гражданском законодательстве есть положение о том, что чьи-то необходимые и неотложные полезные действия в чужом интересе могут быть совершены без ведома и предварительного согласования с лицом, в интересах которого действия совершены. Ситуация идеологической, информационной борьбы с милитаризмом на чужой территории в принципе схожа по решению. Государство, подвергшееся идеологической, антимилитаристской диверсии не начинает войну, и тем самым не несёт гражданских и имущественных потерь, так же как и государство-диверсант.

Андрей Басов, СПб, октябрь 2016 г.