Create post
Books

Разные ракурсы

Paulyuk Bykowski
panddr

Ученый в эпоху перемен: Н.И. Кареев в 1914 — 1931 гг. Исследования и материалы / автор-составитель Е.А. Долгова. — М.: Политическая энциклопедия, 2015. — 512 с. — тираж: 1.000 экз.

История академического сообщества и его отдельных представителей — одна из наиболее приоритетных областей исторических исследований на протяжении последнего столетия. Обусловлено это положение вещей целым рядом причин:

— во-первых, изобилием материала — как известно, исследуем мы в первую очередь то, что хорошо исследуется. Университеты, научные учреждения, Академия и конкретные ученые много сделали для сохранности своих архивов, сами представители академического сообщества оставили многообразный материал — от собственно научных работ до публицистики, полемики между собой, мемуарных свидетельств, эпистолярии и дневников. Более того, каждое поколение в России по крайней мере с 1840-х гг. представляло более или менее признанные версии описания собственного прошлого и простраивало генеалогии, наследуя каждое уже существующим версиям (иногда «через голову» предшествующего поколения обращаясь к «дедам», тем самым одновременно демонстрируя преемственность и отличие от непосредственных предшественников).

— во-вторых, последовательным расширением проблематики исторических исследований — со второй половины XIX века «история культуры» серьезно теснит политическую историю, а с конца того же столетия начинают быстро развиваться исследования в области интеллектуальной истории и истории идей. Не углубляясь в последующее развитие данных исследовательских областей (и их пересечения с на долгое время занимающей господствующее положение социальной историей), отметим лишь, что все они применительно к Новому времени легко разворачиваются в пространство исследований академического сообщества или на его материалах;

— в третьих, это и вполне понятный собственный интерес исследователей — поскольку изучаемый объект оказывается одновременно и близок и дистанцирован, позволяя, в зависимости от ориентации, выстраивать и сложные рефлексивные программы (дающие простор методологической изысканности в том числе и благодаря отмеченному выше богатству и относительному многообразию материала — начиная от эго-документов до документов, относящихся к государственному управлению академическими институциями и т.п.), и мартирологи или святцы.

Данная благоприятная ситуация сказывается, разумеется, на характере публикуемых материалов — примером чему служит рассматриваемая работа Е.А. Долговой: мало кто из политических, например, деятелей является предметом не только столь детального изучения, но и героем издаваемых сборников материалов, включающих комиссионные расчеты книжных складов, счета из типографий, записную книжку с поденными записями и т.п. То, что в большинстве случаев остается в записях и копиях исследователя, лишь ссылками отражаясь в статьях и монографиях, в данном случае представлено весьма репрезентативно — позволяя звучать не только голосу исследователя, лишь подкрепляемому отсылками к иным голосам, даваемым в цитатах, в объеме, контролируемом повествователем, а непосредственно — образуя многообразную коллекцию, лишь минимальным образом упорядоченную извне [1].

Депутаты I-й Государственной Думы Российской Империи Н.И. Кареев (слева), А.И. Родичев и В.Д. Набоков, 27 апреля 1906 г.

Депутаты I-й Государственной Думы Российской Империи Н.И. Кареев (слева), А.И. Родичев и В.Д. Набоков, 27 апреля 1906 г.

Иной важный момент, отмеченный Е.А Долговой — отход от «катастрофического» прочтения биографического материала: снижение продуктивности Н.И. Кареева, сокращение и последующее прекращение его преподавательской деятельности и т.п. оказываются «нормализованы» в том плане, что предстают не только, а в некоторых случаях и не столько результатом воздействия внешних (в первую очередь: политических) факторов, но и «естественным» завершением — в силу возраста, в силу конкуренции между теми членами академического сообщества, что обрели свой статус еще в предшествующие, дореволюционные годы.

Особенный интерес представляет опубликованные Е.А. Долговой письма Кареева к Н.П. Корелиной (вдове М.С. Корелина, специалиста по истории Ренессанса, близкого друга Кареева, с которым познакомился еще гимназистом, когда последний преподавал в III-й Московской гимназии) — исследователи уже неоднократно обращались к ним [2] и тем выше ценность данной публикации [3]. Наиболее ценными оказываются письма последних лет, когда Корелина оказывается самым близким из эпистолярных собеседников историка — с ней он делится многим, происходящим в его жизни, находя тот отклик, на который рассчитывает. Так, 17.XI.1928 г. он пишет: «Прежде у меня было не меньше 10-12 часов университетских и курсовых занятий в неделю, теперь только два. Кроме того, я читал публичные лекции, рефераты и т.п., чего тоже не стало, и много писал и печатал, что тоже прекратилось. И вот я скучаю и тоскую, стараясь, однако, быть бодрым духовно. Между тем весьма естественно, что мои знакомые все старики и старухи, даже новые знакомые, а такое общество только поддерживает во мне старческую психологию. Хочется более молодого общества, но у моих сорокалетних детей в общем мало кто бывает, а товарищи моих внуков еще слишком юны, чтобы вести с ними компанию […]. Вот и чувствуешь себя как бы вне жизни, когда еще хочется жить не в простом только физиологическом смысле слова. […] Сам я сейчас ничего не пишу, потому что уже написанное остается лежать в рукописях» (стр. 247).

В последние годы своей жизни Кареев весьма настойчиво стремится к публикации своих мемуаров (выйдут они в свет только в 1990 г.) — в рассматриваемом издании эти попытки детально освещены: сначала в надеждах опубликоваться у Сабашникова, затем поиск возможного издателя в Ленинграде и, наконец, переговоры с В.Д. Бонч-Бруевичем о возможности принятия рукописи издательством «Academia». Подробное освещение ситуации демонстрирует, что затруднения не носили цензурного или какого-либо подобного характера — проблема была в сочетании перенасыщенности небольшого книжного рынка мемуарной литературой и относительно слабом интересе к тексту Кареева. Следует признать, что реакция Сабашникова (в 1928), не горевшего энтузиазмом издавать рукопись Кареева, достаточно понятна — в условиях, когда издательские возможности весьма ограничены, а в портфеле редакции лежали ждущие опубликования воспоминания Б.Н. Чичерина, дневники С.А. Толстой, продолжение публикации дневников А.Ф. Тютчевой — мемуары Кареева явно не были соблазнительной целью. В 1930 г. переговоры с Бонч-Бруевичем, готовившегося к изданию «Минувшего» (в дальнейшем из этого проекта выросли сборники «Звенья» 1932 — 1936, 1950 — 1951 гг.) и активно собиравшего материалы, продвигались гораздо успешнее — тот принял к публикации воспоминания Кареева о его участии в делегации к Витте и к министру внутренних дел перед 9 января 1905 г., проявил интерес и к тексту «Прожитого и пережитого». Но и эта попытка в конечном счете закончилась неудачей — на сей раз, впрочем, уже независимо от воли издателя: после того, как в декабре 1930 г. Кареев попал под критику вместе с другими представителями «антимарксистских тенденций» в исторической науке и был в докладе акад. Н.М. Лукина на заседании общества историков-марксистов обвинен в «откровенных выкриках против марксизма» «на страницах буржуазной печати», вопрос о публикации воспоминаний оказался отставлен — а последовавшая скорая смерть Кареева (в феврале 1931 г.) сняла его окончательно (впрочем, именно Бонч-Бруевич в 1934 г. обратился к сыну историка, Н.Н. Карееву, с предложением о продаже бумаг покойного отца — в результате чего часть архива оказалась в РГАЛИ).

Совсем в ином отношении большой интерес представляют опубликованные материалы, посвященные борьбе Н.И. Кареева за сохранение в семье имения Аносово — в 1922 г. оно было признано интенсивным хозяйством и за братом Кареева, Василием Ивановичем и за его дочерью, Екатериной Васильевной, было сохранено 25 из 100 десятин. В 1926 г., однако, семейство из имения было выселено — и в самом имении была организована «трудовая артель» «Вольный труд». И брат, и сам Кареев обращались во все доступные им организации с просьбой сначала о предотвращении выселения, а затем о возвращении имения. Смоленский губисполком несмотря на первоначальную телеграмму ВЦИКа, подтвердил в развернутом заключении решение о выселении, с чем ВЦИК согласился — однако Карееву, задействуя Академию Наук, удалось добиться личного вмешательства Енукидзе, поставившего вопрос о возвращении имения. Примечательно, что и заступничество самого ВЦИКа не изменило ситуацию — местные власти представили «на верх» развернутые возражения: уездное земельное управление ходатайствовало перед Сычевским уездным исполкомом «о внесении на рассмотрение соответствующих органов категорического протеста против приведения в жизнь постановления Президиума ВЦИК о разгоне трудовой артели и вселении помещика КАРЕЕВА в его дореволюционное гнездо» (стр. 236), уездный и губернский исполкомы поддержали это обращение, постановив о невозможности приостановления «продажи имущества КАРЕЕВА» (стр. 237, 239), «крестьянин Рачков» (участник Гражданской войны, член артели «Вольный труд», неоднократно упоминаемый в данном контексте и бывший, надо полагать, главным действующим лицом на уровне уезда в организации выселения Кареевых) обратился в редакцию «Крестьянской газеты по радио», заявив, что «в настоящее время ВЦИК отменил постановление Губисполкова и это заставило членов артели беспокоиться об их дальнейшей судьбе» — в ответ на что редакцию адресовалась к Сычевскому уездному земельному управлению с запросом: «Редакция просит Вас сообщить, как обстоит дело с выселением быв[шего] помещика КАРЕЕВА в его бывшее имение. Предоставлен ли ему участок земли в усадьбе имения или в каком-либо другом месте, а также о том, не отразилась ли отмена постановления Губисполкома о выселении быв[шего] помещика КАРЕЕВА на сельскохозяйственной артели «Вольный труд»» (стр. 239). Сычевский уездный исполком обратился к ВЦИКу с просьбой отменить постановление Президиума ВЦИК об отмене выселения Кареева, поскольку «быв[ший] помещик КАРЕЕВ уже выселен из принадлежавшего ему до Октябрьской революции поместья […] и […] в этом поместье организована с[ельско]х[озяйственная] артель “Вольный труд», принявшая уже устав, в составе 21 едока, в число которых входят участник Гражданской войны (член ВКП (б)) [4] и красноармейцы». Сыческий уисполком настаивал, что члены сельхозартели «Вольный труд» уже успели ликвидировать свои индивидуальные хозяйства и три месяца после выселения Кареевых вели сельскохозяйственные работы, в уезде отмечался «определенно наступающий перелом в сельском хозяйстве в сторону коллективизации (в уезде организовано 4 коллектива)» [5], чему «будет нанесен большой моральный удар в случае роспуска артели “Вольный труд» и возвращения быв[шего] помещика КАРЕЕВА в принадлежавшее ему до революции поместье” (стр. 240). В результате ВЦИК согласился с доводами уездного земельного управления и уездного и губернского исполкомов — а в отношении Кареевых было принято решение о выделении небольшой дачи в пользование Н.И. Кареева. Данная ситуация показательна во многих аспектах, из которых мы отметим лишь несколько: (1) прежде всего, конфликт вокруг Аносово был инициирован на уездном уровне и местные органы продемонстрировали упорство и существенную автономию от центральной власти в преследовании своих целей (главным же действующим лицом на местном уровне был не принадлежащий непосредственно к этим органам власти местный большевик и ветеран гражданской войны Ра (ч)ков); (2) в своем сопротивлении решению ВЦИКа уездные и губернские органы не только активно использовали современную риторику «наступления в деревне”, но и сумели инициировать в свою пользу запрос, адресованный им «Крестьянской газетой по радио» — а ВЦИК в конечном счете предпочел уступить и утвердить отмену собственного постановления; (3) с другой стороны, Кареев в этом конфликте сумел собрать в свою поддержку значительные силы — в том числе со стороны А.С. Енукидзе и добиться полугодовой отсрочки выселения, а затем и положительного решения о возвращении имения; (4) после того, как имение было окончательно изъято в пользу сельхозартели, Карееву удалось добиться на свое имя в пользу брата компенсации в виде небольшого землевладения с домом — при этом статус Кареева оказался достаточен, чтобы после смерти историка по ходатайству его дочери это владение осталось в пожизненном пользовании брата покойного и его семьи.

Отметим, что даже для краткого перечисления тем и вопросов, поднятых в рассматриваемом исследовании и опубликованных материалах потребовалась бы куда более объемная статья, чем эта. Но то, что необходимо сказать, возвращаясь к началу — это еще один очень важный мотив подобных работ: ценность памяти самого исторического сообщества, его саморефлексии, двойного движения метода, ведущего к качественному развитию исторического познания. И опубликованная работа — важный шаг в этом движении, яркое событие в отечественной историографии, не только дающая интересные и значимые интерпретации, но и предоставляющая обильный материал для дальнейших исследований.

***

Опубликовано: Историческая экспертиза, 2015, № 1(2).

[1] Понятно, что уже сама модель отдельной книги вновь собирает эту коллекцию воедино — побуждая воспринимать как целое, встраивая эту совокупность в единство и, соответственно, придавая ему некое самостоятельное смысловое содержание: в этом отношении электронные коллекции приобретают существенное преимущество, свободные от логики наррации, задаваемой структурой книжного текста.

[2] Одно из первых обращений — вступительная статья и примечания В.П. Золотарева в подготовленном им издании мемуаров Кареева: Кареев Н.И. Прожитое и пережитое. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.

[3] К сожалению, следует отметить, что не все письма оказались опубликованы (впрочем, насколько можно судить, опубликованы все существенные) — и они рассеяны по разным разделам книги, при этом само разнесение писем неизбежно оказалось несколько произвольно, поскольку в них Кареев сообщает Корелиной и о своих семейных делах, и о преподавании, и о делах академических.

[4] упомянутый выше Ра (ч)ков

[5] из которых Аносовский к тому времени имел наибольшее время существования и приступил к сельхозработам — остальные на тот момент еще не имели даже устава.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Paulyuk Bykowski
panddr

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About