Где вы сейчас находитесь? Опишите то, что видите за окном (если, конечно, там есть окно).

Из окна — в янтарной дымке город-вампир София, на фоне гор — бетонные зубья спальных многоэтажек и черепичное покрывало старых крыш. Мы возвращаемся сюда время от времени, засыпаем под вой ветра и собачьего лая, гуляем во тьме посреди прошлого, и само время разбито параличом. Мужчины здесь грушеобразны, и цыган жует экскремент-котлету; пахнет кофе, табаком, мясом и розами; небо — реактивное, творческое, и леса для чародеев и ведьм — деревья зверские, покореженные, прямо таки старушечьи, как если само место потворствует извращению.

Составить впечатление о нынешней нашей реальности можно по фотографиям Наталии Машаровой: www.masharik.com/project/bulgaria/. Места эти, хотя и колоритны, но, всё же, тот же утомительный Мордор, и Балканы едва ли способны напоить футуристическое сердце. В конце весны отправимся в Нью-Йорк.

Вы в дороге уже почти два года. Довольно большой срок. Как на вас сказывается столь длительное отсутствие в Украине? Поддерживаете ли вы контакт с родиной?

Существует представление, что иммиграция — это акт побега в рай, и беглец — предатель, избравший легкий путь вместо борьбы. Мой опыт утверждает другое. Когда ты живешь всю жизнь там, где родился, то не замечаешь очень многих мелочей, определяющих твоё нормальное самочувствие. Знакомое окружение, сети социальных отношений, семья, друзья, культура, язык — миллионы нитей ведут от родного к тебе, и всех их ты обрезаешь, отправляясь в иммиграцию, которая суть социальное самоубийство. Когда ты умираешь родину, родина умирает тебя, и бывшие соратники начинают источать осуждение. Мир же, в свою очередь, панически боится тебя. Ты — человек с ветеринарным документом.

Границы существуют для того, чтобы защищать «приличные» и «цивилизованные» страны от таких как ты. Маразматическая Европа видит в иммигранте хищника, и в ужасе обрушивается на человеческое достоинство беззрелищным бюрократическим геноцидом. «Восток» ломает гордого зверя дубинками ОМОНа, «Запад» делает всё то же самое, но куда болезненней, скучней и элегантней — с помощью экономики и бюрократии. Когда же ты прорываешься внутрь некоего периметра и пытаешься задержаться, то оказываешься в социальном карцере, и, находясь «как бы» внутри, ты продолжаешь быть «как бы» вне, т. е. полное межпространствие — просто ходишь по улицам в пузыре, словно призрак, и общество обтекает вокруг настороженной стаей. Именно социальная изоляция стала для меня самым тяжелым и познавательным испытанием, но я не уверен, что её вообще можно объяснить и понять тому, кто с ней не сталкивался, локальный человек не способен представить отчуждение в этой степени.

Любой враг, любая борьба, все нападения и травля — ничто не требовало от меня столько силы, как встреча с самим собой в изолированном мраке вакуума. Такая встреча — источник погибели или силы. И потому, утверждая это путешествие тяжелым испытанием, я также утверждаю его самым захватывающим и просветляющим приключением. Здесь я распахнулся себе и миру, расширил сознание, закалился чернотой и обрел идентичность постнационального трансконтекстуального путешественника.

Сегодня я — человек мира, и это экзистенциальное обретение способствует глобальному мышлению. Мой пафос как «приподнятая риторика» возник из эмоциональной воодушевленности, космической романтики, драм и восторгов, которые сопутствуют всякое интенсивное путешествие. Кроме того, за последние два года мы с Машаровой побывали в десятках стран, и везде — другая ночь и другой день. Нет ничего, на что бы я променял такую жизнь.

До сих пор ли актуальны те факторы, которые заставили вас покинуть страну?

Несомненно. Регрессивный распад нижнего мира продолжается. За оранжевой политической системой, которая высвободила и эскалировала неонацистский хуторизм, возникла в реванше система голубая, и теперь, на фоне националистической рагульни, — пред-путинский флёр. Мои коллеги подтверждают ухудшение ситуации со свободой слова, Украина вновь и вновь воплощает свою историческую роль инкубатора холопов. Вечеринки становятся только громче, а тем временем — журналист Володарский в тюрьме, правозащитника Гройсмана продолжают топить в порнографии, не потухли бои вокруг запрета газеты «Блик», фотомузыканта Остудинова приглашают на собеседование в милицию, любопытствуя, почему он публикует фотографии своего пениса в своем блоге и т. д.

Мне продолжают поступать угрозы, мои преследователи остались безнаказанными. Украина как контекст стремится подавить всякого, кто обладает автономным сознанием и критичной позицией, но главное — по всей видимости, рабам нравится их положение, и народ Украины достоин той политической системы, которая эксплуатирует его. Чтобы реализоваться — нужно уезжать. Если нет возможности уехать — нужна революция. Без восстания Украина неоперабельна, и всякое восстание начинается в голове.

Вы запустили «Луч» в конце 2010 года. Расскажите немного о концепции данного проекта? Как вы можете прокомментировать динамику развития Луча за прошедшие несколько месяцев? Как вы видите дальнейшее развитие Луча?

Луч — это футуристическое оружие, заряженное эволюционной информацией. Я предпочитаю сохранять планы в пространстве сюрприза, скажу лишь, что нынешний Луч и на 25% не является тем, чем задуман стать к концу этого года. Сейчас это beta light, и мы ведем масштабные разработки дополнительных систем, которые превратят Луч из авторитарной плоскости в мультимедийную среду, открытую к пользовательскому соучастию, и позволяющую создавать по-настоящему многопространственное информационное поле. Взаимодействие с Лучом способствует формированию когнитивного плацдарма для борьбы с регрессом.

Я хочу донести благостремление к разнообразию, идею о необходимости критического и диалектического отношения ко всему в т. н. реальности, идею принятия другого и отличающегося, индивидуализм и важность перемен. Борьба за расширение пространства свобод — извечная моя муза. Кто-то борется в судах с помощью закона, кто-то — на улицах с помощью баррикад. Моя борьба происходит на территории сознания и осуществляется с помощью новых технологий. Я убежден, что путь изменения мира пролегает через перемены в человеке, и потому сегодня информация превращается в оппозиционное медиа, с помощью которого можно формировать реальность и армию критичных умов. Разумеется, помимо сопротивленческой плоскости, Луч — это также место, где в обилие присутствует новая эстетика и актуальная футуристическая парадигма.

Среди материалов Луча доминирует критика визуального — обилие изображений сопровождается краткими текстами описательного характера. Текстов же более крупного формата гораздо меньше. С чем связана такая статистика?

Ещё индейские вожди 19-го века утверждали, что «не нужно много слов, чтобы сказать правду». Время царствования текстуальных монолитов давно закончилось, и с каждым днём контент будет ещё только больше дробиться на фрагменты, образуя мультимедийные архипелаги в непрерывном потоке осколков. На сегодняшний день я пишу крупные тексты лишь тогда, когда это действительно кажется мне необходимым, и не считаю, что стоит вякать трехтомником по любому поводу лишь бы осуществить Текст. Изменилось как моё отношение к аудитории, так и моё отношение к искусству. Сильное искусство говорит само за себя и редко нуждается в комментарии. Разжевывать же то, что и так понятно чувственному зрителю — нарциссический эксгибиционизм. И в тот же миг, не стоит жадничать словами там, где ты ведешь диалог с машиной общества и её заблуждениями. Именно поэтому Луч лаконичен в случае искусства, но распускает павлиний хвост, когда речь заходит о чем-то по-настоящему важном.

Переводом материалов на английский язык занялся легендарный Максим Немцов. Как вам удалось привлечь его в свой проект? Есть ли интерес у западной аудитории к тому, что вы делаете?

С Максимом Немцовым меня свел не менее легендарный Дмитрий Волчек из издательства «Kolonna», с которым нас связывает любовь к загадкам темноты. Касательно же Немцова… работа с ним — большое счастье и несказанная удача. Он динамично творит чудеса и, собственно, благодаря ему идеи Луча могут быть услышаны в любой точке земного шара. Что до интереса международной аудитории, читатели Луча живут по всему миру, интерес, конечно, есть, но, чую, настоящая битва за западного зрителя ещё впереди.

Что происходит с другими проектами, например, с дорожным дневником Kikokoko? Будет ли он дальше жить? Планируете ли запускать что-то новое, отличное от специфики Луча?

Сейчас мы сосредотачиваем все свои усилия исключительно вокруг Луча. Проект ещё очень сырой, и нуждается в прожарке и развитии. Отличное принадлежит разве что индивидуальному пространству. Для Машаровой это — фотография, для меня… уже долгое время испытываю устойчивое желание узнать себя за пределами текста, например, в области видео, и не исключаю, что это стремление сможет меня куда-нибудь увлечь.

Как бы вы могли прокомментировать текущую культурную ситуацию в Украине? Следите ли вы за тем, что здесь происходит?

Нет, культурная ситуация в Украине меня больше не интересует. Она бесконечно провинциальна и даже не зэро на мировой карте. Там не происходит ничего, что является сколь либо актуальным — украинская культура содержательно вне инноваций и современности. Момент неравнодушия я обнаруживаю скорее касательно социально-политической обстановки по Мордору в целом. Это затрагивает важную для меня тему регресса. Мой нынешний интерес к Украине, но в большей мере, конечно, к Беларуси — исключительно политический, и я, разумеется, не исключаю вероятности возвращения однажды, но, полагаю, что если вернусь, то заниматься буду уже не культурой.

Несмотря на смену фокуса, ваша связь с арт-критикой все еще прочна. Какое место визуальное занимает в эволюционной культуре, которую вы проповедуете?

Я не проповедую, а делюсь. Арт-критика интересна мне постольку, поскольку служит моим экзистенциальным целям. Я использую искусство в качестве языка, иллюстрации и отправной точки для тех или иных акцентов о реальности, и веду диалог как с мятежными умами, так и с химерой общества, которое хотел бы изменить, спровоцировав на пассионарность и перемены.

Не посещало ли вас желание институционализировать вашу деятельность в форме некой организации для более эффективной реализации ваших идей?

Мне не интересны кабинетики, но моей работой мне хотелось бы инспирировать международное когнитивное движение мутантов. У такого движения нет ни центра, ни вожака, идеи распространяются в виде подрывных мемов, боевая единица — индивидуальность, оппонент — вчерашний день, консерватизм, традиции, церковь, регресс; цель — мутация человека и общества во имя будущего, где каждый сможет быть собой, и случиться в полной мере. Необходимо противопоставить старому миру нового человека; решиться на заговор не с организацией, но с самим вышеописанным стремлением, и осмыслив его — воплощать в меру своих талантов.

Мутанты — агенты будущего, и я, как осмысленный мутант, привлекаю внимание к своим идеям, поскольку убежден, что они способны преодолеть репрессии регресса и изменить реальность.

Ваша история отдаленно похожа на историю Славы Могутина, которого тоже заставили покинуть страну из–за своей гражданской и журналистской позиции. Допускаете ли вы, что через какое-то время журналистика уступит место другому роду деятельности, как это случилось с Могутиным в эмиграции.

Я открыт к переменам и не боюсь их.

15 апреля 2011, kievreport.com