Май принёс с собой пастельные оттенки. Раскрасил природу в едва уловимые полутона. Совсем не чувствуется скорого лета, тепла и яркого солнца. Природа застыла в переходном состоянии, но вопреки всему проклёвываются из земли первые цветы, просыпаются почки. Смородина вовсю пускает молодую листву, подставляя нежные ростки неугомонному ветру. Поднимаешь голову и сталкиваешься с серым, безжизненным полотном неба. По ощущениям сейчас самый настоящий октябрь. Удивительно, что в таком холодном, неуютном состоянии такая гармония цвета и формы. Сворачиваю в переулок Пионерский и невольно вспоминаю картины Владимира Васильевича Градобоева. Его «Дорогу детства», «Весеннюю мелодию». Художник любит передавать пограничные, едва уловимые природные настроения. Сюжеты Владимира Васильевича находятся в воздушной дымке, будто омытые утренним дождём. Они сверкают без нарочитого цветового фона. На его полотнах нет ярких красок, но каждый цвет создаёт жизненную правду во всей её глубине. На холстах художника любое время года живое. В них чувствуется дух времени и вся красота русской природы.

Меня встречает небольшой деревенский дом с полным палисадником солнечных нарциссов. У калитки сталкиваюсь взглядом с соседом Градобоевых. Он удивленно провожает меня до самой двери. Не так часто кто-то заглядывает в гости к художнику.

Стучу несколько раз, потом ещё, но уже громче. Слышу, что идут. Открывается дверь, и на пороге появляется улыбающийся Владимир Васильевич. Прохожу в квартиру. Меня встречает жена художника, Антонина Федоровна. Она суетится, вешает мою одежду, достаёт тапочки, предлагает чай.

— Ну что, Анна, как жизнь молодая? — Начинает разговор Владимир Васильевич. Он всё такой же: глаза лучистые, добрые, брови густые, борода седая. Всегда любил Градобоев бороду, сколько помню его, всегда с ней ходил.

— Да всё хорошо. Учусь, вот заканчиваю уже в этом году.

— Вот и молодец. Учиться всю жизнь нужно. А как работа «Для чего живёт художник», которую в прошлом году сдавала? Понравилась?

— Пять поставили, замечаний нет.

–Значит, хороший я герой, интересный, — с улыбкой добавляет Владимир Васильевич, –- Обо всём в те разы поговорили. А сегодня какие темы возьмём? Да начнём опять с детства. Ведь судьба любого человека в его прошлом. Любой складывается с детства, именно от туда он свою дорожку выбирает, да идёт по ней потихоньку. Вот и я иду, уже восемьдесят один год.

Проходим в комнату Владимира Васильевича. Это не только его спальня, но и мастерская. Именно здесь он проводит свои дни. Посередине комнаты мольберт с картиной «Уголок России». Это полотно ассоциируется с детством. На нём изображен любимый сердцу Уржум. Бескрайние поля, леса, вот и дом, в котором жил, тут церковь, в которой крестили. Где-то за домами течет не спеша Уржумка. Нам её не видно, а Владимир Васильевич иной раз и слышит родной плеск. Вот тут на возвышенности Вова с друзьями собирали дикую клубнику и грибы, рисовали этюды и готовились к поступлению в художественное училище

Несколько секунд сидим, молчим, собирается мой герой с мыслями. Нелегко даются ему воспоминания о военном детстве.

— Аня, продует тебя совсем. Дед мой всё курит, вот форточку и открывает, –начинает Антонина Фёдоровна, накидывая мне на плечи тёплую кофту.

Вова родился недалеко от Вятских полян, в маленькой деревне, прямо перед Великой Отечественной войной. Детство прошло в трудах и заботах. С 5 лет стал помогать матери, возился с младшим братом, который позже умер от голода. Старался оказать посильную помощь во всём. Занимался хозяйством, сенокосил, ездил на лошадях. Ни в чём не уступал взрослым. А больше всего эти годы запомнились голодом да редкими праздниками, которые устраивали в деревне.

–Ох уж эти деревенские праздники. Как соберутся бабы петь песни военные. Натяжно так выводят, а потом как начнут выть, будто волки. Внутри всё обрывается. А потом одна какая-нибудь, самая бойкая, выбежит на середину комнаты, утрет кулаком слезы и в пляс, да как запоет «Барыня-сударыня». На всю жизнь запомнил

Не было в деревне Владимира Васильевича радио, да и часы не во всех квартирах время отмеряли. Все новости и «который час» узнавали от рабочих завода, который располагался недалеко от них. Раз прогудит завод — час, значит.

— А как-то раз весной гудит и гудит. Больше двенадцати раз. Вся деревня перепугалась, думали, что пожар. Потом узнали — Победа! И видела бы ты, как лица людские просветлели, как жизнь в глазах появилась. Похорошел народ. Такой народ никогда не победить. Не сломить, — вытирая слёзы, говорит Владимир Васильевич, — Это я всё для чего рассказываю. Это хроника, где ещё такое услышишь.

Мы говорили мало о детстве. Владимир Васильевич часто отвлекался, перескакивал с одной темы на другую. Вспоминал яркие эпизоды, которые сохранила память. Были весёлые и грустные истории, пропитанные яркими эмоциями, которые жили годами и всегда бережно хранились в памяти. Иногда он останавливался, чтобы сделать глубокий вдох. В такие моменты я оглядывала давно знакомую комнату-мастерскую. Ничего не изменилось здесь с прошлого года. Всё на своих местах. Именно здесь рождались эскизы будущих картин. Посередине комнаты мольберт, на стенах картины учеников и книжные полки. У художника собственная библиотека. Это книги по скульптуре, рисунку, живописи, собрания сочинения классиков русской литературы, биографии известных живописцев. У окна стоит круглый стол, на котором банка с кистями и карандашами. Над кроватью висит полотно. С него на нас смотрит пожилая женщина с редкими морщинками вокруг мудрых глаз. Ей бережно накинут на плечи теплый пуховый платок. Это мать художника. У стола небольшой комод, где Владимир Васильевич хранит свои эскизы.

После таких пауз Владимиру Васильевичу не всегда удавалось собраться. Иногда мысль утекала от него. Он смотрел на меня грустными глазами и просил напомнить, о чём шла речь. После он спохватывался, извинялся за старость и продолжал рассказ. Но разве нужно было этому человеку извиняться?

После войны семья Градобоевых переехала в Уржум. В городе задавала тон интеллигенция: врачи, учителя, деятели искусств. В драматическом театре ставили пьесы. В 1949 году жители могли посмотреть оперу Даргомыжского «Русалочка».

Вова даже не подозревал о своём «левитанском» будущем. Ходил в драматический театр, местный музей, директор которого «таскала» детвору в походы, на экскурсии — всячески приобщала к культуре и истории родного края, и, как многие ребятишки в ту пору, с увлечением участвовал в шашечных и шахматных «боях», которые проводились в городском доме пионеров.

Мама Владимира Васильевича работала сторожем краеведческого музея. Очень часто оставался мальчик ночевать среди старинных вещей, постепенно знакомился с искусством. Позже в Уржуме появилась группа художников — любителей, и в краеведческом музее стали организовывать выставки. На одной из выставок побывал и одиннадцатилетний Вова. Он слушал споры, всматривался в краски и оценивал картины, как вдруг в сердце что-то ёкнуло. Мальчик понял — это призвание. Все стало интересно. Он увлекся изготовлением настенных ковриков. Сначала радовался, что у него неплохо получается, но потом это рисование не стало приносить ему удовольствия. Природный вкус, общение с природой, гораздо более богатой в своей красоте, чем то, что он рисовал, воспротивились. Подросток серьёзно задумался над тем, как и что рисовать. А когда открылся новый кружок рисования, решил в этом деле себя попробовать. Оно-то и оказалось самым желанным и самым созвучным зарождающейся творческой душе.

Наставником мальчика стал опытный мастер живописи — Иван Ефимович Веприков, который сумел разглядеть в своём воспитаннике задатки будущего художника. Кружок просуществовал всего год. Его пришлось закрыть, так как все его участники постепенно отсеялись за исключением нашего юного героя и его друга. Но это было уже не важно. Вова сделал свой выбор. Он много рисовал с натуры и потихоньку всматривался и влюблялся в окружающий его мир. Общение со старшими товарищами: скульпторами, художниками и поэтами города способствовало расширению кругозора, давало незабываемые уроки мастерства.

Владимир Васильевич начал серьёзно задумываться о получении профессионального образования. Со своим другом Егором он подал документы в Казанское художественное училище, но не прошёл по конкурсу. Казань не рассмотрела юное дарование. Это было первое в его жизни серьёзное разочарование, но Владимир не опустил руки. Он много и плодотворно работал и уже на следующий год стал студентом Нижнетагильского художественного училища. И мечта медленно, но верно воплощалась в реальность. Поступил на живописно-педагогический факультет.

— Как учились… да весело. Много голодали, зарабатывали на хлеб разгрузкой вагонов и выписыванием лозунгов. Платили мало. Был у нас в группе один парнишка. Он везде бегал постоянно, собирал заказы. Порой набирал столько, что и за год не осилить. Вот тогда он продавал нам эту работу. Половину стоимости оставлял себе. Так и жил.

В училище Владимира обучали обработке металла, резьбе по камню, скульптуре, живописи, рисунку.

— В училище я пришёл совсем зелёным. Не знал, как правильно с кисточкой обращаться, какие техники рисования существуют. Со мной ведь не только молодые ребята учились, но и уже состоявшиеся художники, которые хотели отучиться ради заветной корочки. Они-то уже всё знали и умели. Обогнали меня в первом семестре. Я тогда двойки по живописи получал, а на 2 курсе уже стал лучшим в группе. Впервые тогда попробовал рисовать маслом. Получил пятёрку. Я тебе не хвастаюсь, реально так всё и получилось. Рисовал лучше всех.

В это время появилось желание поступить в Ленинград в Академию художеств. Ребята, которые оканчивали училище с отличием, имели право поступать без вступительных экзаменов. Вскоре это правило отменили. Владимир Васильевич оставил затею с поступлением, некогда ему было сдавать экзамены, нужно было помогать матери.

Во время учебы Владимиру особенно удавались портреты. Самым лучшим рисунком за годы учебы Градобоев считает портрет старичка. Белый фон и такого же цвета рубаха натурщика — проблема для живописца. Белый цвет в акварели трудно передать. Можно пользоваться любыми оттенками красок, кроме белой. В таких работах сложно передать цветовую гармонию.

— Да… есть у меня это чувство цвета. Умею видеть незначительные оттенки. Преподаватели всегда удивлялись, как это у меня получается столько цветов сразу разглядеть. Видно, от Бога мой дар, — задумчиво тянет Владимир Васильевич.

Диплом художник защищал в 1958, получил отлично. Тема проекта была сложной: «Юный Киров в подпольной типографии».

Преподаватели в училище дали не только профессиональные знания и навыки, но и привили потребность к каждодневному, постоянному творчеству. Не прошло за годы после окончания училища дня, когда бы Владимир Васильевич не брал в руки кисть.

После завершения обучения предложили Владимиру на выбор три места: Кирово-Чепецк, Зуевку, Котельнич. Остановил свой выбор наш герой на Котельниче, где стал преподавать рисование в средней школе № 1. В ней он проработал 4 года. В это время много общался с коллегами. Потом уехал к брату на Украину художником — оформителем, занимался выписыванием лозунгов, типа «Слава советскому правительству». Нужно было зарабатывать на хлеб. Далеко от родины Владимиру было тяжело. Он — чистокровный вятич, который вырос в лесу, рядом с рекой, теперь наблюдал из окна шахты.

— Конечно, было что писать, но все не то. Заводы дымят, леса в округе нет. Душа болела, скучала по русским просторам.

Случай снова вернул его на родину. Художника пригласили в Свечинскую среднюю школу, где он стал вести уроки рисования. В посёлке он организовал кружок по своему предмету, открыл у себя дома изостудию.

— Ты, наверное, совсем устала. Надо перерыв взять. Антонина, пои гостью чаем, а я пока покурю.

Прошла я в маленькую, но уютную кухню семьи Градобоевых, села на стул у окна. Антонина Федоровна накрывала на стол. Рядом со мной появилась мисочка конфет, несколько видов печенья и кружка с водой.

— На вот, возьми пакетик. Дети чай подарили. Сказали, что крепкий, а вот не особо. Мы с дедушкой по старинке, в заварочном завариваем. Он там настоится, крепким становится. Ты пей чай-то, не стесняйся, конфет бери побольше. Я вот больше карамель люблю, а деду всё мягкие подавай. Ты знаешь, дед у меня без дела не сидит. Всё рвётся работать, а ведь силы уже не те. Зимой сказал, что пойдёт снег с крылечка скидывать. Время идёт, а его всё нет и нет. Перепугалась вся, выбежала, а он с крыши снег скидывает. Как и забрался туда. Только снег на кусты малины скидывал, поломал всё. Не будет в этом году ягод

— Будут ягоды, не переживайте. А это что за дерево? Слива? У нас дома вся вымерзла

— Ох, слива-слива. Каким же урожайным был год. Вёдрами собирали. Один раз говорю дедушке мол сходи, собери ягоды, а он всё потом-потом. Несколько дней прошло, и я опять к нему. Иди Вова, собирай сливы, я сверху всё сняла, ты снизу давай. Медлил-медлил, а как вышел…слив-то и нет, — рассказала Антонина Федоровна. Я думала, что опали сливы. Со всеми бывает, чего грустить, на следующий год нарастёт ещё, намного больше. Оказалось, обворовали стариков. Знает кто-то, что устают сильно, спать днём ложатся, вот и приходят в это время огород подчищать. То огурцы из парника заберут, то яблоки сочные снимут, а тут ведро сливы прихватили. А что сделаешь? Запирают старики калитку, но разве остановит это воришек. Невысокий забор легко перепрыгнуть. Не всегда воруют в огороде, бывает, что и в дом заглядывают. Как-то раз унесли с веранды целую гору хорошей посуды. Антонина Фёдоровна её для дочери приготовила, подарить хотела, а как хватилась… её и след простыл. Жалко героям добра, но не привыкли жаловаться, злобу таить. Всегда жили по совести, все подлянки терпели, никому плохого слова не сказали. Вот и сейчас терпят.

Пью чай, слушаю рассказы Антонины Фёдоровны, как в кухню заходит Владимир Васильевич, а за ним облако крепкого табака. Раскашлялись мы на пару, а он смеётся.

— Мужчиной хоть от тебя попахнет, такой крепкий уже и не курят. Сейчас проветрится комната, и можно будет продолжать.

Сегодня Владимир Васильевич не в лучшей форме. Годы берут своё. Ноги перестали в полной мере слушаться. Сейчас, держась за стенку, ходит, шаркает по полу, всё труднее своё тело поднимать. Сделает несколько шажков, остановится, подышит, а потом опять идёт. По глазам видно и стыдно, и больно ему, но время назад не поворотишь.

Сажусь на знакомый табурет, Владимир Васильевич напротив, продолжаем беседу.

— Знаешь, много у меня дипломов, грамот. Выставлялся я в Свече, Котельниче, Кирове, Москве. Друг всё предлагал вступить в союз художников. Не люблю я эти организации. Что в них хорошего? Никто друг другу по-настоящему не помогает, собачатся только, подножки друг другу поставляют да радуются неудачам других. Художнику не такая атмосфера нужна, не конкуренция, а дружеское участие, возможность поделиться опытом и дать совет. Устраивал я как-то выставку по линии союза художников. Стоят они все, разглядывают картины и всё шепчутся, а потом одна какая-то женщина на весь зал как скажет: " Из деревни приехал нам свои картинки показывать, как и посмел". Я тогда обиделся знатно, перестал совсем выставляться, писал всё в стол. Так меня это задело, так ранило, что еле в себе силы нашёл не сдаться, руки не опустить. Потом уже узнал, что это язва даже и художником не была, обычная уборщица.

Владимиру Васильевичу вручен диплом первой степени за участие в областной выставке изобразительного искусства, самодеятельных художников и мастеров умельцев в 1965 году. 1971 год отмечен дипломом второй степени за творческие успехи во всероссийском смотре сельской художественной самодеятельности. Наиболее удачный 1972 год. Двумя дипломами награждён художник за участие во всероссийском смотре художественной самодеятельности в ознаменовании 50-летия образования СССР. Участие Градобоева в выставках отмечено и другими дипломами.

Переехав в Свечу, стал много работал. Рисование стало настоящей биологической потребностью. Работа занимала по 14-16 часов в сутки. Он называл себя ночным художником. Весь день Владимир Васильевич работал в школе, ночью трудился над картинами. Рассказывает, что соседи подглядывали за ним в окно, следили, как рисует.

В 1991 году родилась в голове Владимира Васильевича идея: открыть художественную школу в посёлке, чтобы дети имели возможность рисовать, знакомиться с прекрасным. Как считает герой, художник — это человек, который обязан передать своё мастерство другим, как это сделал когда-то его учитель — Иван Ефимович Веприков. Открывалось художественное отделение с боем. Никак не хотели власти начинать финансирование. Владимир Васильевич получил отказ, обиделся на весь мир. Позже уволился из школы и устроился помощником проводника. Работа не нравилась, тянуло к краскам. Он вернулся и всё-таки добился открытия художественной школы. Как ему это удалось, не рассказывает. Он выпустил много талантливых ребят, которые пошли по его стопам и тоже стали художниками. За первые три года в школе обучались 90 человек, тридцать их них поступили в художественные учебные заведения. Всех своих учеников помнит Владимир Васильевич, гордится каждым. Жалеет рано ушедших ребят: Юру Липатникова, Сергея Егорова. До сих пор перед глазами учителя их работы. Видел он в них что-то особенное, даже гениальное, что разглядеть в состоянии только глаз учителя.

— Любил я моменты, когда новые ученики приходили. Сморю на них, а все совершенно разные. Вот у мальчика талант, а его друг, как все рисует. Только у одного всем лень заправляет, а у другого трудолюбие. Глянешь на них через год, а талантливого мальчика обскакали. Друг его лучше рисует. Один талант не помощник.

Любил он своих ребят, возил постоянно на выставки. В 1994 поехали в Кирово-Чепецк, на областную выставку детского творчества. Первое мероприятие и первый успех. Его ученики стали лучшими, получили дипломы первой степени, а художественная школа вошла в четвёрку лучших по области. В этом огромная заслуга Владимира Васильевича. Он сам разрабатывал программы по каждому предмету. Не было за ним никого, всё сам, через ошибки рос к звёздам и тянул за собой ребят. На этой выставке оценили и самого педагога. Восхищались преподаватели мастерству Градобоева, умению видеть цвета, работать в акварели, передавать неуловимые, пограничные состояния.

Владимиру Васильевичу творить в отдалении от художественных центров и легче и труднее. Легче, потому что редко видишь, над чем работают коллеги, нет опасности скопировать кого-то, попасть под чужое влияние. Вырабатывается собственная манера, собственно лицо. Труднее, потому что редко встречаешься с друзьями, не можешь поделиться опытом, не выслушиваешь дружескую критику и замечания.

С коллегами-художниками обычно встречался летом. Такие встречи планировались на отпуск, тогда разговорам не бывало конца. Собирали рюкзаки, прихватывали палатки и отправлялись на Вятку. Увидят красивое место, причалят к берегу, разобьют бивак, рисуют. Через день снова в лодку и дальше, вниз по реке. Все самые интересные места на Вятке знает Владимир Васильевич. Его рассказам о главной реке области можно заслушаться, говорит он как поэт. Сквозит не просто любовь к природе, к реке, а какое-то трепетное, заветное отношение к родным местам. Вятка вошла в жизнь художника с детства. Высокий правый берег, глядя на который с реки, задираешь голову. Дома на нем кажутся игрушечными. Раздольные луга, таежные до небес леса, вода. Не случайно Вятка — главная тема картин Градобоева. Своей лучшей Владимир Васильевич считает картину «Вятка серебряная».

Раздольно разлилась река по весне, по колено затопила прибрежные осинки, чуть угадывается вдалеке берег. Недвижно замерла на реке лодка. Вероятно, сидящий в ней человек залюбовался представшей его глазам картиной и опустил весла. Неторопливо гонит свои волны река. Чуть подсвеченные солнцем, они играют бликами, действительно отливают серебром.

Общение с природой обогащает душу Владимира Васильевича. В выходные дни, закинув за спину ружье или взяв в руки удочки, отправляется в лес, на реку знаток и любитель вятской природы. Можно встретить его с фотоаппаратом на туристских тропах. Многое из того, что увидит, он перенесет потом на полотно.

— Каждый день чудеса окружают меня. Из заснеженной зимы я переношусь в разноцветную яркую осень, на приволье Вятки, к глухому омуту на Юме, становлюсь свидетелем вскрытия речки, вместе с охотниками смотрю сквозь лёгкую осеннюю дымку на Кротовское озеро. Летом встречаю рассвет на его берегу, любуюсь омывшимся после дождя уголком огорода. Вот он миг… Как же сложно его ухватить, остановить и перенести в полной многогранности и глубине красок, настроения на холст!

Градобоев считает себя верным учеником старых мастеров России, продолжателем вдумчивой, тонкой и неторопливой техники письма, придающей плоской поверхности картины глубину и выразительность.

Тщательно изучает Владимир Васильевич технику живописи и манеру письма Репина, Мане, Ренуара, но особенно любимо творчество Валентина Серова.

— Начинаю работать и понимаю, что могу что-то сделать. Пишу трудно. Моя задача обращаться с красками на «ты», а я пока еще с ними — на «вы». Серов мне симпатичен не только как художник, но и как человек, независимый, правдивый, не продававший свой талант за посулы высокопоставленным особам, умеющий дать отпор даже императрице. Тонкий психолог, замечательный колорист

Владимир Васильевич составил для своих учеников список принципов, которых должен придерживаться настоящий художник.

1) В первую очередь освой рукоремесло (Серов)

2) Когда освоишь рукоремесло, делай по-своему (Венецианов)

3) Пой по-свойски, даже как лягушка (Есенин)

4) Чтобы стать большим художником, нужно иметь творческие способности и трудолюбие (Крамской)

5) Чтобы стать большим художником, мало иметь творческие способности и трудолюбие, нужно благоприятное стечение обстоятельств.

— В своих работах я пытаюсь предать дух времени, запечатлеть миг. Если это получается, в душах зрителей появляются чувства, если не выходит, образовывается пустота. Я хочу рассказать людям о том, что сам видел, передать то, что чувствовал в определённый момент. Я делюсь своей душой. В каждой картине часть меня, моей истории. Сейчас уже сложно держать кисточку в руках, рисовать большие картины, а порой так хочется. Вот и занимаюсь теперь карикатурами. Увижу по телевизору, а потом рисую.

Бывает, что накатывает на Градобоева боль и усталость. Подойдёт он к портрету матери, прижмётся и шепчет: " Мама, скоро встретимся".

Начал доставать Владимир Васильевич тетрадки, альбомы с отзывами на его работы. Это его самое большое богатство. Трудно станет, откроет, полистает, сразу сердце радоваться начинает. Не зря, значит, работает. Открывает Градобоев первую попавшуюся страницу, а слёзы так дорожками по лицу и бегут. Не замечает герой ничего, не откликается. Начнёт читать бодрым голосом, а потом на шепот переходит, уже сам себе бормочет конец, тонет фраза в эмоциях.

Устал Владимир Васильевич, вот уже три часа беседуем.

— Антонина, кормить гостью надо. Ты там приготовила чего-нибудь? Я пока покурю

В кухне шипит сковородка, свистит чайник, слегка запотели окна. Антонина Федоровна в праздничном фартуке суетится у плиты

— На вот, Аня, салат, который у меня дедушка любит. Может, чесночку немного добавить? Дед-то не садится без него ужинать. Не увидит на столе, так весь день голодным проходить может.

Потом около меня появляется тарелка с макаронами и двумя котлетами. Как-то неудобно, чувство, будто стариков объедаю. Наверное, последнее мне отдают, но какие же вкусные котлетки, жую с удовольствием.

— Совсем что-то ты на лицо похудела. Ешь давай. Может, ещё одну положить?

— Спасибо, не надо. Очень вкусно, но я уже наелась. Хорошая вы хозяйка, Антонина Фёдоровна.

В кухню с табуретом заходит Владимир Васильевич, садится у двери, покуривает.

— Не досыта ведь гостью накормили, — посмеиваясь, говорит Владимир Васильевич.

— Досыта дома поест. Ты нас извини, Аня, если что не так. Я вот и потолок сейчас вымыть не могу, руки не поднимаются. Дед тоже не работник. Лампочка перегорела, полез новую вкручивать. Захожу в комнату, он в одной стороне лежит, а табуретка в другой. Мы ведь с ним уже пятьдесят четыре года вместе живём. В Котельниче тётка меня с одним парнишкой хотела познакомить, мол умный, талантливый, а я всё отказывалась. Кавалеров довольно за мной ходило. Она всё не отступалась, а один раз и говорит, что мол замуж ты за него пойдёшь. Я только рассмеялась, а ведь на самом деле всё так и вышло

— Я тебя и черчению учил, и на коньках кататься, — присоединяется к беседе Владимир Васильевич

— Учил-учил, по замёрзшему пруду раньше катались. Красота такая вокруг…

Посмотрела я на стариков, а они преобразились. Глаза горят и смотрят куда-то в глубь себя, через прожитые года. Они уже не здесь, а где-то там, на замёршем пруду, держатся за руки, смеются. А я сижу, слёзы украдкой вытираю. Так хорошо сидеть вот так, в тепле, узнавать всё больше и больше о человека, который был и остаётся твоим наставником.

— А у нас вот внучка по стопам деда пошла. В художественную школу рвётся. В детстве всё карандаши с альбомом к деду таскала, сидели рисовали вдвоём. Он только уснёт, а она тут как тут. На него залазит и тихо-тихо так: «Давай порисуем, дедушка». Мать не разрешила ей в этом году ходить. Итак столько денег на репетиторов идёт. Звонит мне, ревёт, рисовать не пускают. Я дочери и сказала, что буду давать денег, пусть ребёнок занимается. После этого она у нас из школы не вернулась. Перепугались все, а она через три часа пришла домой и говорит, что записалась в художку. Вся в деда растёт.

— Рисование — хорошее занятие, от дурных мыслей оберегает. Придёшь домой расстроенный, злой, а как возьмёшь кисточку в руки, отступает весь негатив, выветривается. Снова собой делаешься. Вот и тебе, Анна, такое занятие найти нужно. Ты сейчас, наверное, и не рисуешь? Больше пишешь или рукоделием занимаешься?

— Пишу, вышиваю, но и рисую иногда. Бывает так захочется, что снова достаю бумагу и краски. Только хуже сейчас получается, теряется навык.

— Ты главное занимайся чем-нибудь. Не сиди без дела. Обязательно надо к спорту обращаться. Движение всегда жизнь продлевает. Я сильно в марте ангиной заболел, пока ходил зимой на улице рисовать. Толком и не лечился, а это осложнения на сердце дало. Умирать собрался, а друг посоветовал каждый день ходить по часу. Походил я так с месяц, почувствовал улучшение. Организму легче стало. Всё пробуй: бег, лыжи, коньки.

— А ещё бы для полного счастья хороших друзей, чтобы умели радоваться за тебя. Сейчас таких и не встретить, — начала Антонина Фёдоровна, — Вот таких бы друзей, как мой дед, будто не от мира сего, — улыбнулась женщина, поглядывая на Владимира Васильевича

Часики на стене простукали семь раз. Поздно уже, пора прощаться, а Владимир Васильевич всё рассказывает, не может остановиться. Перешёл уже к жизненным советам: как правильно жить, как с мужем себя вести. Всем хочет поделиться Градобоев. Встаёт из–за стола Антонина Фёдоровна и говорит мужу: " Ты девку совсем заговорил. Придёт ещё, наговоритесь". Одеваюсь в прихожей, а уходить-то совсем не хочется. Сидела бы ещё здесь, слушала рассказы Градобоевых. Антонина Фёдоровна сунула в карман горсть конфет на дорожку. Владимир Васильевич пошёл провожать меня до калитки. Ещё минут пятнадцать простояли мы с ним, пока на крылечке не возникла грозная фигура жены да не крикнула: «Пусть идёт ребёнок. Совсем замёрзла».

— До свидания, Аня, приходи ещё. Ты желанный гость в нашем доме.

Идёшь по улице, в голове приятная усталость и чувство такое радостное, будто сделал что-то хорошее. Вспоминается старая художественная школа, 2002 год, когда маленькой девочкой я впервые переступила её порог. Сидишь, качаешься на стуле, дурачишься, устал рисовать, но неожиданно в проходе появляется Владимир Васильевич. Сосредоточенно оглядывает он мольберты детей. Тут так и хочется приосанится, снова начать творить, накладывать мазки, искать цвета. Владимир Васильевич — это чародей, который с помощью волшебной палочки-кисти, проводит нас через свою безграничную душу в мир самых различных форм, контрастов, образов, гармоний. В художественной школе кроме навыков и техники рисования я получила прекрасную возможность общения с талантливым, внимательным человеком. Таких ребят, как я, много. Раскиданы они по всей стране. Рисование обогатило нас, наполнило особой мелодией души. Мы начали по-другому смотреть на мир, появилось чувство цвета и формы, начали удивляться будничным вещам. Мы не стали художниками, но рисование всегда останется неотъемлемой частью нашей жизни, а Владимир Васильевич — человеком, который распахнул перед нами целый мир.