Решение этой дилеммы для личности:

Если война — это «духовное испытание и духовный суд» (Иван Ильин), то личность судится ее способностью хранить покой и твердость среди ожесточения войны, быть на войне, не воюя.

К этому можно (и нужно) долго готовить себя, но можно к этому прийти и через внезапное прозрение, как в рассказе Валериана Муравьева. Будучи корреспондентом на австрийском фронте, он пошел в разведку с казаками. Австрийцы их заметили, открыли огонь, Муравьев плюхнулся в канаву и под свист пульс стал думать о чудовищной несправедливости: вот сейчас ни за что ни про что пристрелят великого мыслителя. Потом Муравьев оглянулся и увидел, что казаки рядом просто делали свое дело: воевали как могли. И к нему пришло спокойствие.

Мораль: мы живем, когда забываем о жизни, и умираем, когда помним о ней.

Решение дилеммы войны в публично-государственной плоскости:

Возможность стать сакральной жертвой, «умереть за други своя». Здесь война — мать родна («мать всех вещей» по Гераклиту), источник вечноживого в жизни, памяти непамятуемого, а для нездоровой психики — фрейдистского «невроза войны».

Решение дилеммы войны (как водится, не без цинизма) в политике: война гибридная, в режиме спецоперации, прокси-война, партизанщина. Элиминация войны (как и смерти) постоянно нарастает в истории вместе с ростом ожесточения войны: от римского «делают пустыню, называют миром» до «война — это мир» у Оруэлла.

Тем не менее, имперское и духовное измерения войны не противостоят друг другу. Желательно найти точку их схода.

С уважением,

ВМ