Университет в политике / политика в университете: 5 текстов
В Антиуниверситете завершился курс «Университет вне политики: история политического мифа». В центре внимания оказалась известная формула, которую всё чаще можно услышать в российском академическом контексте и популярность которой при этом не делает яснее её содержание и происхождение.
Автор курса, историк науки Ян Сурман (ИГИТИ НИУ ВШЭ), подобрал пять текстов для тех, кто хотел бы разобраться в содержании формулы «университет вне политики», но не смог прийти на семинары. В книгах и статьях из подборки вы найдёте самые разные способы говорить об университете и науке как о пространствах политического — и о внутренней политике академии.
Mitchell G. Ash (2010) Wissenschaft und Politik. Eine Beziehungsgeschichte im 20. Jahrhundert // Archiv für Sozialgeschichte. No 50. P. 11-46. Статья доступна онлайн.
Для тех, кто хочет глубже понять историю науки как пространства политического, работы Митчелла Эша — обязательное чтение. К сожалению, на английском и русском его почитать почти не получится — основные тексты опубликованы на немецком и так и не были переведены.
Используя социологические методы (в том числе идеи Пьера Бурдьё), Эш определяет отношения между наукой, учёными и политиками как обмен ресурсами различного рода: экономическими, культурными, социальными — список длинный и зависит от контекста. Эш показывает, как учёные сознательно используют политику для получения благ, например, денег на исследования или символического капитала в среде своих коллег. Политики тоже нуждаются в учёных, а точнее, в их экспертизе — пусть зачастую только чтобы показать, что их решения «основаны на научных данных» и потому верны.
Благодаря такому подходу Эшу удается развенчивать мифы из истории науки — например, что немецкие учёные были невиновны в преступлениях нацизма, так как ничего не знали о том, что делает Гитлер и его приближенные. Как показывает Эш, учёные обычно хорошо разбираются в политической повестке и могут многое сделать для достижения своих целей. А кроме того, при всех режимах они имеют возможность так или иначе формировать политику, хотя многие из них и не любят говорить об этом, представляя себя аполитичными «искателями истины». Кстати, такую саморепрезентацию тоже можно назвать политической стратегией.
Модель Эша, конечно, грешит некоторыми упрощениями, но она действительно многое может дать и историкам науки, и университетским администраторам, которые определяют внутреннюю политику академии.
Audra J. Wolfe (2018) Freedom’s Laboratory. The Cold War Struggle for the Soul of Science. Baltimore: JHU Press.
«Лаборатория свободы» — скорее научно-популярная, чем научная книга, но написала её признанная исследовательница. Вулф рассказывает в своей книге, как связаны Холодная война и возникновение идеи «чистой науки», которая не должна быть затронута политикой и благодаря этому может стать противоядием от пропитанного идеологией советского научного дискурса в духе сочинений Лысенко. Возникнув как один из эффектов политического противостояния, идея «чистой науки» впоследствии распространилась по всему миру при помощи разных средств научной и культурной дипломатии и стала общим местом в дискуссиях об академии.
Читая книгу Вулф, можно увидеть, насколько «аполитичная наука» — сама по себе политическое предприятие, и как идея о ней повлияла на естественные науки в незападном мире. В том чиcле
Думаю, эту книгу стоит читать не только историкам, но и вообще всем, кто интересуется современным состоянием естественных и гуманитарных наук.
Benjamin Tromly (2013) The Making of Soviet Intelligentsia: Universities and Intellectual Life Under Stalin and Khrushchev. Cambridge: Cambridge University Press.
Читая эту книгу, невозможно перестать удивляться. В первую очередь тому, как Тромли смог найти и собрать воедино такое количество самых разнообразных источников, многих из которых никто из ученых никогда не касался (автор книги работал в 12 российских и украинских архивах!). Но особенно впечатляет в этом исследовании его продуманный метод: Тромли, как и предыдущий автор, использует социологический инструментарий, анализируя возникновение конструкта советской интеллигенции и развитие нового «сознательного» класса при позднем сталинизме и в период Оттепели.
Автор уделяет особое внимание вопросу о том, что было разрешено и запрещено в университетах при раннем Хрущеве (например, в МГУ). В тот период студентам, профессорам и представителям администрации приходилось разбираться со множественными и весьма нестабильными понятиями «политического», которые определяли, что и в какой форме разрешено говорить и делать. Книгу хорошо дополнит «“Оттепель», «заморозки” и студенты Московского университета» Ольги Герасимовой.
Miroslav Vaněk a kol. (2019, 2 ed.) Sto studentských revolucí: studenti v období pádu komunismu — životopisná vyprávění. Praha: Univerzita Karlova, nakladatelství Karolinum.
+Miroslav Vaněk a kol. (2019) Sto studentských evolucí. Vysokoškolští studenti roku 1989: životopisná vyprávění v časosběrné perspektivě. Praha: Academia. 3 vols.
В течение более двух десятилетий Мирослав Ванек и его исследовательская группа тщательно собирали интервью со студентами, участвовавшими в чехословацкой Бархатной революции в 1989 году. Ученые изучали воспоминания об этих событиях и жизнь их участников после падения социалистического режима. Результатом этой работы стали две книги — «Сто студенческих революций», вышедшая в 1999 году и переизданная в 2019, и совсем свежий трехтомник «Сто студенческих эволюций», прослеживающий жизнь героев Ванека через двадцать лет после восстаний.
Обе книги, которые я бы объединил в один большой текст, — отличный пример исследования, чьи термины и категории создаются из живого языка респондентов, а не придумываются «в кабинете». Благодаря этой особенности книг их читатель может узнать не только о самом разном опыте участников исторических событий, но и увидеть, как они понимали и объясняли для себя «большие концепции» («политика», «свобода», «революция»).
Книга Ванека и коллег будет полезна для тех, кто размышляет, как писать историю совсем недавнего прошлого. Кроме того, это исследование важно в контексте современной чешской дискуссии о «конце студентократии»: академические свободы студентов и их влияние на университетскую жизнь, за которые они в том числе боролись в 1989 году, сегодня в Чехии (да и не только) уступают под давлением идей об университете как очередной корпорации, где студенты — лишь клиенты, а не равноценные участники интеллектуальных дискуссий.
В контексте современных событий в России, и в том числе в Вышке, особенно жаль, что эта книга не переведена ни на английский, ни на русский язык.
Герман Люббе (2013) Гельмут Шельски как основатель университета // Логос. No 1. C. 87-99.
Эту статью нельзя назвать исследованием, её стоит воспринимать как источник, на основании которого можно проанализировать развитие «мифа Гумбольдта» — в том числе в современной российской академии. [0]
В тексте Герман Люббе, малозначительный немецкий автор, удивительно популярный в современной России, анализирует известное сочинение Гельмута Шельски 1963 года [1]. В сочинении Шельски, в свою очередь, обсуждает меморандум Гумбольдта 1810 года [2]. Поскольку Люббе переводили в контексте дискуссий о будущем российского университета, интересно прочитать его, Шельски и Гумбольдта вместе и посмотреть, как модель Гумбольдта заново изобретается Шельски, а затем и Гумбольдта, и Шельски переизобретает Люббе, и все это обретает новую жизнь в поле российской науки.
Надо сказать, что идеи самого Гумбольдта являются весьма элитарными и этатистскими. Он в академии ориентировался в первую очередь на (ординарных) профессоров, считая, что именно они должны определять внутреннюю жизнь университета. При этом Гумбольдт считал, что у профессуры есть «срок годности», поскольку со временем ее представители образуют закрытую касту, и задача государства — обновлять профессорский состав время от времени (а именно государство в системе Гумбольдта назначает профессоров). Шельски и затем Люббе переняли эти идеи во времена массового образования, когда университеты превратились в огромные и сложные организации, внутри которых действуют самые разные агенты с самым разным бэкграундом и мотивациями — речь и о студентах, и о расширившейся бюрократии, и о преподавателях разного уровня и специализации. В таком контексте идея, что жизнь университета должна определятся исключительно небольшой группой профессоров, кажется еще более иерархичной и реакционной.
---
[0] Предположение о том, что именно благодаря «Модели Гумбольдта» наступил расцвет немецких университетов в XIX веке, не имеет эмпирической основы и было опровергнуто в течение последних десятилетий, причем не только в исследовательской литературе, но даже в официальной памятной историографии Берлинского университета имени Гумбольдта. По некоторым причинам это заблуждение все еще широко распространено в России.
Памятная историография Берлинского университета имени Гумбольдта:
Heinz-Elmar Tenorth (ed.) (2010-2014) Geschichte der Universität Unter den Linden 1810-2010. Berlin: Academie Verlag. 6 Vols.
О «Гумбольдтовском мифе» можно прочитать и на русском языке:
Митчелл Г. Эш. (2013) Бакалавр чего, магистр кого? «Гумбольдтовский миф» и исторические трансформациивысшего образования в немецкоязычной Европе и США // НЛО. No 122. Статья доступна онлайн.
или
Олег Морозов (2017) Вильгельм фон Гумбольдт и Берлинский университет: новый взгляд на происхождение «гумбольдтовского мифа» // Диалог со временем. No 60. С. 128-141. Статья доступна онлайн.
[1] Helmut Schelsky (1963) Einsamkeit und Freiheit. Die deutsche Universität und ihre Reformen. Hamburg. Доклад, на основании которого Гельмут Шельски впоследствии написал свое сочинение, переведен на русский. см.: Гельмут Шельски (2013) Уединение и свобода. К социальной идее немецкого университета // Логос. No 1. C. 65-86. Статья доступна онлайн.
[2] Вильгельм фон Гумбольдт (2002) О внешней и внутренней организации высших учебных заведений в Берлине // Неприкосновенный запас. No 2. С. 5–10. Статья доступна онлайн.
---
Перевод с английского Эллы Россман