Я возвращаюсь мыслями к небольшому пляжу

явно искусственного происхождения —

в свое время груженые камазы

ехали по узкой дороге гуськом

и везли песок, столь необходимый

для того, чтобы к берегу торфяной речки

можно было подойти, не надевая сапог, —

я возвращаюсь туда, где все с тех пор

изменилось, не изменившись.

Сам я не помню этих камазов, но помню,

что в былые времена людей на берегу реки

было значительно меньше

даже в самые солнечные дни.

Сейчас на пляже не продохнуть от шума и тел.

Пляж чрезвычайно мал и в выходной день

напоминает скорее базарную площадь

с удобным подходом к реке.

Это пространство немалых возможностей:

сюда приходят купаться, загорать, читать,

мечтать, пить прохладительные напитки

(как алкогольные, так и безалкогольные),

вести ни к чему не обязывающие разговоры,

а еще сюда приводят детей, и дети

играют в свои бесконечные игры,

находя здесь возможность пространства.

Я всматриваюсь в лежащие на песке игрушки:

деревянные паровозики, машинки, утята,

пистолеты, лопатки всех цветов и размеров,

кубики и шарики, мячики и мечи.

Все это и многое другое разбросано почти равномерно

по поверхности пляжа —

впрочем, наибольшее количество игрушек

валяется в песочнице.

Вещи здесь никому не принадлежат,

вещи находятся.

Лавируя между загорелыми стволами деревьев,

дети находят кубики, торчащие из песка

и несут их к реке, чтобы почистить.

Они брызгают друг на друга водой и смеются

от прикосновения капель заливистым смехом.

Взрослые думают, что присматривают за детьми,

но за кем они присматривают, остается неясным.

Они просто тени, созерцающие тени:

наложение пространств друг на друга

не делает их ни тождественными, ни даже общими.