Заключительный текст из серии отмеченных ридеркой первого номера журнала НЕЗНАНИЕ Кристиной Вазовски. Рассказ Марии Гавриловой «Санта-Дыня» также был отобран редакцией журнала для публикации в первом номере. По просьбе редакции рассказ был сокращен авторкой, ниже мы публикуем его изначальную версию.

Очень хотелось поесть, был август и есть хотелось легкую еду, а также хотелось купаться. Как известно, купаться без купальника это не очень хорошая идея, а у меня купальника нет. Вариантов кроме еды не оставалось, только денег тоже не было. Я стояла на улице и думала, что же делать. Система капитализма вкручивает нас в отношения производства с самого рождения, ей невозможно противостоять, с ней невозможно бороться одной или одному. Поэтому я позвала для встречи свою подружку Аню, и спустя час мы встретились у станции метро Люблино. С Аней было неплохо, только чего-то не хватало. Аня сказала: «кажется, не хватает Дашеньки». Я согласилась. Дашеньки действительно не хватало. Мы написали Дашеньке, чтобы она приезжала на станцию метро Волжская. Дашенькой Дашу называла Аня, я называла Дашу Дашей. Даша не была моей лучшей подружкой, Даша была интересной, немножко странной и напоминала домашнюю автономную кошку. Она написала нам: «выезжаю». И мы с Аней пошли к станции метро Волжская от станции метро Люблино, посидели у Люблинского пруда около станции метро Волжская, прогулялись вдоль этого пруда, вернулись и около метро наконец была Даша. К приезду Даши есть и купаться хотелось ужасно, люди вокруг купались около знака купаться запрещено и ели аллергичные для меня абрикосы и яблоки. Я манифестировала свой голод. Даша и Аня поддержали меня. Мы решили уйти подальше от пруда и для этого перешли дорогу. Через дорогу были ОНИ. Мы видели дыни, видели арбузы и тогда я поняла, в чем моя потребность. У Ани и Даши не было денег. У меня не было айфона, чтобы проверить, сколько денег на карточке. Платить карточкой в ларьке это конечно надо было такое придумать. Даша нашла восемь рублей. Аня нашла 24 рубля. У меня были только ключи от квартиры и арбуз в квартире, но квартира была далеко, а голод и дыни близко. Мы поняли, что нам нужна дыня. Даша сказала: «а где гитара? может, мы им споем?» Я и Аня не были удивлены такому предложению, от Даши это не было неожиданным предложением. Но меня смутило такое предложение, неловко петь перед чужими людьми. В течение обсуждения стратегий мы мучительно медленно продвигались к ларьку и к моменту безысходности оказались совсем рядом. Было непонятно, что делать. Мы с Дашей решили, что нужно перестать думать о голоде и повспоминать песни, которые мы будем петь в переходах Москвы, чтобы заработать на какую-то другую еду в другой день. Очень тихо я и Даша запели хорал. Мужчина-продавец подошел ко мне, взял в руки самую красивую на свете дыню и дал мне её. Я сказала: «как же так?». Мужчина ласково улыбнулся и сказал, что я похожа на его дочь. На самом деле почему-то такие мужчины очень любят отдавать мне свои вещи и свою еду. Однажды на одном маркете мне подарил платок мужчина из Индии, в другой раз в цветочном магазине мне подарили маленькие лилии. Это одна из приятных сторон моей жизни. Так у нас в руках оказалась дыня. Люблинский пруд продолжал сверкать солнышком и купаться хотелось невыносимо. У Даши и Ани тоже не было купальников. У них не было с собой, у меня не было вообще. И я сказала: «нужно уйти от этого пруда, иначе я пойду в него топиться». Аня и Даша хорошо ко мне относились, поэтому они поскорее повели меня от пруда в противоположную сторону в парк через дорогу. Там тоже был пруд, но он напоминал болото. В нем бы утопиться не получилось. В парке не было никого.

Мы решительно пересекли парк и оказались в сельской местности. Там не было ничего, кроме забора с колючей проволокой и, кажется, он бился током, но, возможно, я ошибаюсь. Забор выглядел внушительно и опасно. Я предложила избегать забор, подружки согласились. Дальше было кострище и камни, и на камни мы присели с Дашей. Аня присела на поваленное дерево. Мы стали думать, как бы поесть дыни — ножа не было. Искать помощи непонятно у кого — только велосипедист ехал очень неухоженный и потерянный, и мы решили, что у него точно есть нож. Велосипед едет быстро, мы ходим медленно. Потому что, во-первых, по сухой траве неудобно идти. Во-вторых, потому что большая часть травы была не сухой и росла выше моего роста. В третьих, происходила смена пейзажа. Мы вышла из травы и около нас оказалось дерево, немножко сплющенное временем или местным климатом. За деревом находилось следующее: огромный бесконечный зеленый овраг и где-то вдалеке, где заканчивался горизонт, блестела водичка — озеро или море или океан или пруд или река. Мы решили, что в овраге вряд ли можно найти что-то острое, но потом увидели, как велосипедист медленно спускается по дороге вниз. Пели птиц, никого другого не было. Но велосипедист выглядел очень комфортно, мы чувствовали все трое к нему доверие. Дорога была так себе — пыльная и неказистая, а потом она вообще снова превратилась в сухую траву, двигаться было трудно, но не нам одним — велосипедист тоже выглядел измученно. Мы крикнули ему, чтобы он остановился. Он посмотрел на нас, в его взгляде был страх и какое-то глобальное понимание всего происходящего, и на огромной скорости он поехал с горы. Я расстроилась и выпила глоточек воды, и девочки тоже выпили по глоточку. Воды становилось всё меньше, в овраге становилось всё жарче. Дынька становилась всё тяжелее, наши желудки всё громче урчали. Срочно была необходима поддержка, но никто нам не помог, а водичка моря или реки или озера или океана вдалеке заманчиво мерцала. Мы решили сделать перерыв. Аня заметила комфортное для отдыха место справа вглубь леса. Мы присели там и молча сидели. Этот отдых был нам очень нужен. Мы взбодрились и выглядели свежо и привлекательно, наши лица сияли от пота. Спустя минут пятнадцать мы пошли дальше.

Дальше мы увидели скейтера на асфальтной дороге — мы увидели асфальтную дорогу. Мы вышли прямо на неё, ведь мы шли по бездорожью. Скейтер великолепно скатывался на огромной скорости с высоких горок и мы все волновались за него. Я закричала, когда он скатился вниз по горке от нас и увидеть его было нельзя, и побежала к месту, с которой он поехал. Там лежала его трогательная белая кепка, а он то ли упал, то ли просто скрылся за поворотом. Я почти плакала. Мои подружки подумали, что я дурашка. Я побежала вниз с горки, ведь скейтер мог умереть. Но он не умер — я увидела, как он отдаляется от нас и спускается по асфальтовой дорожке вниз — дальше по оврагу.

Мы пошли по асфальту в поисках скейтера, но его нигде не было, а асфальт скоро снова стал пыльной дорогой. Было скучно, жарко и уныло. Аня предлагала играть в города, Даша предлагала обсуждать что-то сложное и неинтересное. Я тупо думала мысли и не хотела никому ничего предлагать. Так мы и двигались в неизвестность. Когда моей надежды не осталось, то есть через полчаса, я остановилась и сказала: «может, ещё раз попробуем открыть дыню, уже хоть руками». Девочки поддержали, мы сели, где шли, и стали придумывать разные способы. Камень, палка, удар о землю. Даша взяла мой ключ, мы помыли его остатками воды и стали делать операцию раскрывания дыни. И у нас получилось. Даша справилась. Дыня была криво разломлена на две несоразмерные части и от большей Даша пыталась оторвать ещё один кусок. Я взяла себе лучший и ушла в кусты с полынью, потому что есть голыми руками без воды и салфеток почти не порезанную на части дыню ну очень не эстетично. Аня и Даша не поняли моей интенции, но мне было наплевать. В итоге мы все выглядели так себе. Теперь захотелось домой после такой вкусной сытной дыньки.

Мы решили, что будет логично идти дальше вниз по оврагу и тогда мы выйдем где-нибудь у Выхино и Новогиреево или где-то ещё. Овраг казался бесконечным, но точно известно, что конец есть у всего кроме крейвинга. И мы утомительно шагали, девочки снова хотели игр и коммуникации, а я хотела прийти домой и лечь. Поэтому я старалась идти немного в стороне, то есть сзади. Они внезапно перестали разговаривать и остановились. Аня сказала, что в кустах что-то шуршит. Даша сделала испуганные глаза. Аня сказала: «дальше я не пойду». Даша сказала: «давай я проверю, что там, а потом вы придёте, если всё будет в порядке». Мы поверили и Даша пошла одна вперёд, а потом исчезла. Даша крикнула нам: «ой». И в этом ой не было ощущения опасности, только легкое доброжелательное удивление. Я и Аня доверились этому ой и пошли вперед в опасность. Я стала чувствовать присутствие других живых существ, Аня просто очень боялась и просилась пойти назад обратно. Я сказала: «нет». Аня сказала: «ты не права». И мы пошли дальше. Справа шелестели кусты, слева кусты не шелестели — но почему? Лес стал заканчиваться: дорога когда-то много веков назад была устьем реки, поэтому справа и слева были небольшие холмы, а на них росли кусты. А потом мы услышали протяженное: «муууууу» и заорали.

Это был коровник. В нем паслись коровы. Рыжие коровы, пятнистые коровы, чёрные коровы. Вся гора была покрыта коровами. Было стрёмно, коровы были, а людей не было. Людей не было вообще, даже не было собак, никто не охранял коров, никто не охранял нас. Где-то вдалеке я увидела, как Даша едет на корове и, кажется, в этом она нашла своё призвание — тусить с коровами и быть с ними. Я почувствовала это сердцем. Корова с Дашей ускакала куда-то очень далеко. Дашу мы потеряли окончательно и продвигались дальше с Аней. Я была слабенькая, но Аня была ещё слабее меня. Мне приходилось идти впереди, чтобы подбадривать её, мы всё шли и шли, а потом, на кромке поля и леса, когда уже виднелась какая-то трасса, то есть цивилизация, я обернулась к Ане, чтобы рассказать ей такую чудесную новость и увидела, как за её спиной бежит огромный злобный рыжий бык. Я не знала, что делать в такой ситуации, поэтому я ничего не делала.

Аня умерла. Это было неожиданно и странно. Кто бы мог подумать, что можно умереть такой смертью. Похороны были, кадило было, застолье было. Я переживала горе тяжело — месяц после ходила в траурной одежде, питалась скудно и покрывала голову (кепкой). Аню кремировали, а что делать с прахом было не очень понятно. Тогда я решила украсть прах Ани и развеять его в красивых местах, ведь красота это мой главный ценностный ориентир, помимо еды и денег. Я поехала в Иорданию, потому что это страна моей мечты для посещения (а не для жизни там) с семи лет. В семь я гуляла летом во дворе бабушкиного двора, смотрела на мини-книжку из «Классного журнала» с десятью чудесами света и хотела в высеченный из камня город Петра в Иорданию. В шестнадцать я слушала песню про ледники и восполнение реки Иордан. В двадцать я позвала в Иорданию Аню и она со мной согласилась поехать, но держит ли хоть кто-нибудь обещания в наше время? В итоге я, конечно, поехала одна, не в двадцать и ещё и с прахом. На берегу Иордана я торжественно встала и торжественно раскрыла урну. Прах рассыпался по всему воздуху и собрался в кучку, прах летел и на ветру гибли птицы чайки, ведь около Иордана живет много чаек. Прах не улетал и все кружился рядом и сводил меня с ума. Я поскорее решила уйти, несмотря на почтение памяти Ани. Аня умерла и ей наплевать, а мне хотелось счастливой жизни без праха. Но прах следовал за мной и это было странно, ведь было бы сложно объяснить его присутствие другим людям. Преследование прахом меня продолжалось долго, люди вокруг были возмущены прахом, и я решилась на эксперимент, вдруг бы прах отвязался от меня. Я достала из рюкзака шампунь для мытья головы и вылила его в траву около Иордана, поскорее открыла и показала праху. Удивительно, но прах залетел внутрь, я бросила баночку и побежала скорее на автобус, потому что пограничникам не понравился шампунь на святой земле и я понимала их недовольство. Бежать надо было быстро, и я бежала. Автобус спас меня, кажется, от смерти и я вернулась в Москву живая и не пострадавшая. В Москве первым, что я увидела, была баночка от шампуня. Прах не отставал от меня, я была вынуждена достать его из шампуня: если вдруг тебя летает кусок пыли — это одно, а если небольшая бутылка с шампунем — это предельно странно и привлекает очень много внимания.

Прах достойно интегрировался в мою жизнь, я привыкла к нему. Я перестала готовить, чтобы прах случайно не попал в мою еду, и ела чужую еду и покупала готовую еду. Я тосковала по Ане до сих пор и в принципе ела довольно мало.

Аня много значила для меня, мы были подружками целый год. Мы познакомились на курсах по нейролингвистике, это было первое занятие, тогда же мы разочаровались в нейролингвистике и перестали туда ходить, но дружба появилась и сохранялась. Оказалось, что мы обе знаем Дашу, а Даша знала ещё других приятных людей и так мы стали иногда тусоваться и таким образом дружба продолжалась. Мы с Аней виделись отдельно и я даже отмечала новый год с её семьей.

Аня много значила для меня, но нужно было двигаться дальше. Прах так не считал. Не знаю, Аня это была или уже отдельная личность, но его присутствие меня утомляло.

Я решила, что от праха, кем или чем бы он ни был или ни была, нужно избавляться. Спасти могла вода, но его нужно было поймать в замкнутое пространство, а чтобы это сделать, надо было как-то аргументировать это. Я решила проблему просто — купила билет в город Таллинн и договорилась встретиться там с подругой из Петербурга. Я сказала это праху, достала большую зеленую бутылку из–под детского шампанского, открыла её, чтобы он полез туда. Аргументация была: не ехать же тебе так. И предложение повторить иорданский опыт. Прах поверил мне и правда полез. Я максимально стремительно налила туда воды, но часть праха смогла вылететь. Очевидно, ему не понравилось такое отношение. Прах бесшумно возмутился и ненамоченные частицы вылетели и злобно засыпались мне в глаза. Вся комната стала пыльной, прах соединился со всеми мелкими частицами мусора, еды, крошек, ногтей и кусочков отслоившейся кожи и спрятался где-то. Мне не было страшно, не стоит бояться какого-то праха, но было очень неприятно. Прах путал меня в слоях мелких частиц и я, чтобы спастись, схватила собранный чемодан и уехала по билету в Таллинн. Таллинн мне ничем не запомнился, хотя все говорят, что Эстония очень красивая страна. Таллинн мне запомнился только одним: вместо кофе я пила прах, вместо шоколадной посыпки вся моя еда была посыпана прахом, а вместо шампуня я посыпала голову пеплом. Подруга не приехала, от этого Таллинн казался ещё более незапоминающимся. Через два дня я вернулась домой и в моей комнате был прах. Я сделала уборку и приготовилась к новой жизни без праха. Прах не появлялся в самолете и я подумала, что он наконец отвязался от меня. А вот тут он стал ломать мою жизнь. Это был настоящий сталкинг. Он преследовал меня везде, он пачкал меня и мою жизнь, он был грязью, но он был чистым. Я поливала его святой водой, я ходила на кладбище, я ходила в крематорий. Никаких признаков исчезновения праха не происходило. Он лежал на всех моих вещах, я расчесывала волосы прахом и всем казалось, что я поседела. Моя одежда тоже поседела: всё черное стало пыльным, всё белое стало грязным, а цветное я не носила. Я боялась звонить маме и лучшим подругам, чтобы прах не узнал о них и не сделал им больно. Я боялась трогать свои лучшие вещи и любимые вещи, поэтому носить приходилось одно и то же, с испорченным пришлось смириться. Из–за изоляции от своих близких я стала больше времени проводить дома и много читала. Но прах прокрался в книжные страницы и стал менять буквы местами, книги рассыпались у меня в руках и я не выдержала и подожгла их. Моя квартира горела, я кричала, соседи вызывали скорую и полицию. Прах парил рядом и я чувствовала ненависть к нему от меня.

Спустя несколько дней после пожара я поняла, что так больше жить нельзя. Пора было перестать злиться на прах и вступить с ним в коммуникацию. Я спросила прах: «Прах, какова твоя глубинная мотивация?». Прах не мог мне ответить словами, поэтому он сложился в слова и я поняла всё, что нужно было сделать. Я встала со стула, вышла из дома и купила в магазине 54-ая параллель дыню. Взяла дыню, разрезала её и прах сам залетел внутрь. Пришло время прощаться навсегда: прощай, прах. Я не была расстроена, прах слишком тревожил меня и мою спокойную жизнь, но остаться без него означало резкую перемену жизненной ситуации, а я не любила изменения и не любила нарушение комфорта. Но делать уже было нечего и я соединила две половинки дыни, чтобы праху было хорошо внутри. Дальше вообще не было понятно, что должно произойти, инструкция праха закончилась на этом месте. Я решила позвонить Даше в парк и получить совет, как поступить достойно, но тут дыня вылетела из моих рук, ударила меня по голове и я умерла. Даша пришла из парка и съела дыню, как же хорошо ей стало от такой спелой дыньки.

Мария Гаврилова, писательница и исследовательница. Живет в Москве. Учится в ВШЭ, написала пьесы «Я горю!» и «Я ору!». По «Я горю!» в 2019 году вышел спектакль. В 2018 участвовала в резиденции «Барабан отдыхает», где создала спектакль «Музей счастливого человека». Публиковалась в журнале «Прочтение».

Скачать первый номер НЕЗНАНИЯ можно на сайте журнала. Поддержать НЕЗНАНИЕ ежемесячным отчислением — на Patreon.com