Зазвенел мобильный. Не глядя на дисплей, я ответил и в динамике услышал тебя. Абсолютно спокойно, без всякого сомнения и тревоги в голосе, ты уверенно стала рассказывать мне о том, что ушла от своего мужа, что ты долго думала, перед тем как сделать это, и что решение твоё окончательное, так как вирус тебя всё-таки одолел и состояние это тебе больше никогда не позволит быть рядом с человеком, вроде Алекса, которого уже определённо точно можно называть бывшим. Конечно, ты не забыла рассказать и о том, что тебе было очень хорошо с ним, что он добрый, душевный человек, наделённый необходимой умеренной мужественностью, совсем неглупый и вовсе нескучный, к тому же любящий тебя. Но всему виной это твоё состояние, твоя болезнь — душевная чума, которую ты подхватила от меня, — лишившая тебя навсегда радости. Ты сказала, что теперь поняла те переживания, о которых я тебе когда-то давно безустанно твердил, казавшиеся тебе тогда такими нелепыми, надуманными и слишком простыми в их преодолении, но теперь наполняющими тебя.

— Сколько прошло лет? — спросил я.

— Пять. Это уже шестой год. Для кого-то отрезок времени незначительный, но для тебя — целая жизнь — изменивший тебя до такой степени, что ты перестала даже помнить себя той другой — здоровой и счастливой. — Я остановилась у отца, он целыми днями пропадает на своей работе. Вот и сегодня его не будет до самого вечера. Я бы хотела, чтоб ты пришёл ко мне, если у тебя, конечно, нет никаких других планов.

— Хорошо, я приду.

…

Ты сидела на стуле, упёршись локтями в колени и опустив голову на ладони. Ты смотрела в пол перед собой и была спокойна, как был спокоен твой голос во время нашего короткого телефонного разговора. Конечно, ты уже точно знала, что обратного пути нет, тебе никогда больше не быть той неузнаваемой и даже забытой, и впереди лишь предрешённая в главном и единственном своём событии пустота — безрадостное и безынтересное во всевозможных вариациях, сомнительное будущее — от которой нет никакого спасения. Всё, что осталось у тебя — возможность броситься в эту пучину неизвестности следующей секунды вместе с человеком, которого тебе не нужно искать или ждать, потому что ты знаешь кто он и где он, но ты точно так же знаешь, что надежда на этот побег наивна, как и всё в этой жизни — наивно, кроме смерти.

Твои чёрные волосы на фоне пустых белых стен то сбивали меня с толку, то забрасывали в самого себя настолько глубоко, что всё это мне казалось сном.

— Как отец? — спросил я.

— Он в порядке, всё хорошо. Но я не хочу сейчас говорить о нём.

— Ладно.

— Мне кажется, что, если кто-то мне и может помочь, то это только ты.

— Я знаю.

Я пытался представить какое-то будущее, но оно было беспощадно незримым. И тогда я послал всё к черту, потому что мне незачем воображать то, что и так уже случилось, ведь мы снова в одной комнате.

Ты говорила и с каждым словом ты подходила всё ближе и ближе к пропасти своего отчаяния. Именно сейчас (тогда) на самом краю за миг до твоего последнего шага я тебя остановлю, я не протяну тебе руку, нет, я крепко тебя схвачу за плечи. Я брошусь к тебе в этот чёртов угол, в бесконечность расходящихся навсегда, выбеленных, отторгающих стен, и мы отдадимся животной, бессознательной страсти, которая на мгновение спасёт нас.

Комната наполнилась мелодией будильника, ты исчезла, а я проснулся. В списке звонков твоего номера не было. На всякий случай я проверил дважды.

11 апреля 2013