первый текст цикла «Империя разбитых сердец» — серии заметок о недооцененных в свое время, но примечательных и влиятельных альбомах, записанных в России после декабря 1991 года

22 октября этого года журналисты «Афиши» Николай Овчинников и Владимир Завьялов должны были провести лекцию «Пост-панк: почему в России такая грустная музыка?». Однако питерская библиотека им. В.В. Маяковского отменила мероприятие — судя по всему, решив перестраховаться перед новой волной ковидариумных ограничений. Впрочем, у этой всенародной дискуссии, что так часто остается скорее открытой, все же есть некоторые итоги — взять хотя бы недавно вышедшую лекцию владивостокского журналиста Петра Полещука, проследившего зачаточные, промежуточные и тупиковые стратегии движения посреди родных берез.

Впрочем, отечественному пост-панку еще повезло. Куда сложнее обстоит дело с вопросом присутствия на постсоветском пространстве регги, крестного отца пост-панка всемирного. Ситуация с ним, мягко говоря, странная: по всей стране, от Мурманска до Краснодара и от столиц до Сибири, ныне существуют многочисленные сообщества поклонников ямайского звука и произошедшей от него музыки преимущественно британского генеза, что проводят тематические саунд-системные вечеринки в клубах и на открытом воздухе. Но эти коммьюнити с конца прошлого десятилетия росли из логичного субкультурного объединения, ускорения обмена информацией и фильтрации собственных интересов. Которые изначально бывали просто чудовищными. К сожалению, русский регги 1990-2000 годов в массе своей был не просто весьма поверхностной (пусть временами — более чем добротной чисто музыкально) калькой с не так уж и быстро, но все равно постоянно изменяющегося жанра, но и явлением, весьма смутно представляющим свои пресловутые «корни». Опорой на которые, тем не менее, был и остается просто одержим — пускай сложная социальная история ямайского саунда лишь недавно наконец заменила в этой роли примитивный кайфожорский пацифизм.

Меж тем эти самые корни посевов отечественной селекции действительно есть. Еще в СССР регги прибыл одновременно со здорово эксплуатировавшим его западным пост-панком, что позволило пост-панковым исполнителям на местах играть его так же: скорее, беря методом выражения определенных состояний и настроений, а не воспроизведением канонов и законов жанра. Этим, кстати, легко объяснить всеобщую популярность группы 5’nizza в нулевые: харьковчане задействовали ту позже забытую манеру апроприации жанра в поп-музыку, которую в 1980-е не стеснялись применять «Аквариум», группы «Гр.Об. Рекордс», «Звуки Му» и другие коллективы нового на тот момент рока. Однако стоит отметить, что кристаллизация русского регги началась с акта, который безоговорочно признается наивысшей точкой приближения к ямайскому оригиналу почти всеми, кто с этим актом соприкасался.

Калининградская группа «Комитет охраны тепла» — феномен не только отечественной музыки, но и всего ритм-н-баса вообще. И отнюдь не из–за того, что вышедшие из пост-панка люди внезапно заиграли музыку, оказавшуюся крайне созвучной одновременно и ямайскому, и британскому регги, и реалиям наших широт. Советский пост-панк был средой куда более гомогенной по сравнению с американской, британской, австралийской или даже западногерманской: его костяк составляли дети интеллигенции различных кругов и те, кто намеренно избирал интеллигентскую «карьеру». Фронтмен же «КОТа» на фоне этой удалой, но периодически весьма рафинированной публики выглядел фигурой конкретно диковатой.

Сергей «Олди» Белоусов (1961 — 2010) родился в в Барнауле, но до 1987-го, до времени основания «Комитета», о его жизни известно немногое. По слухам, Олди уже в детстве хулиганил в родном Алтайском крае и Средней Азии, за что попротирал казенную робу в одной из колоний для несовершеннолетних — и много позже свою музыку он называл не иначе как «тюремный рок»; и этому определению будет ближе концертный номер из фильма «Беспредел», а не Элвис Пресли. Переехав в Калинград около 1976 года, сочинять музыку Белоусов начал десять лет спустя. Сергей Гурьев, к чьей статье для третьего номера «КОНТР’КУЛЬТ’УРы» стоит обратиться ради подробнейшей хронологии раннего периода группы, отмечал, что первая группа Олди называлась «Свободный член» и была куда больше ориентирована на панк-рок. «КОТ» родился годом позже, по преданию — в день смерти Боба Марли. Последнего Белоусов, весьма неплохо разбиравшийся в том регги, что был доступен в городе моряков, любил просто фанатически — так, что после того, как у него украли собранную коллекцию The Wailers, постарался, но заимел все пластинки заново.

Примечательно, что музыка самого «Комитета охраны тепла» не несла практически никаких следов самих Wailers — вот уж от чего «КОТ» был далек, так от сборников обезжиренных проповедей за все хорошее под устойчивый грув для белого человека. Как и от других увлечений Олди — «аквариумного» регги и поп-бунта The Clash и UB40. Если после немногочисленных «номерных» альбомов внимательно послушать кассетные бутлеги группы — а в конце 1980-х — середине 1990-х «КОТ», периодически состоявший из более чем десятка участников, был одним из наиболее активно концертирующих андеграундных коллектив — то заметно, как эта музыка складывалась и собиралась. Олди постоянно обтесывал и шлифовал свои песни, отсекая от них то панковскую расхлябанность, то певучесть вокала, сводя его до речитатива с минимальным эмоциональным выражением, то почти джазовую импровизационность. Наделяя их аксиомной строгостью — песни «КОТа», которые с первого прослушивания иногда можно принять за притчи, были лишены любых нравоучений. Но Олди настолько точно схватывал темы, о которых хотел поговорить с миром, что они звучали чем-то средним между псалмом и молитвой.

Есть глубочайшая ирония в том, что регги в России больше, чем где-либо еще, стал ассоциироваться с некой «музыкой мира во всем мире». Даже рутс-регги, самая обросшая стереотипами разновидность этого звука — музыка по крайней мере воинственная, вспомнить хотя бы милленаристско-освободительные прогоны Burning Spear и The Upsetters. А его собрат даб в частой своей вариации — и вовсе саунд откровенной борьбы с собственным несовершенством. Что уж говорить про панк и бейс, которые любовно сохраняли такое наследие. Это родилось не только из религиозных устремлений жанра, в котором истовые раста играли вместе с не менее горячими христианами различных конфессий и искренними иудеями. Регги в своем самом раннем варианте — музыка танцевальная, но исполнявшаяся людьми, которые порой были более чем резкими или несдержанными. Если вообще не натуральными криминальными элементами — а таковых на нищей Ямайке было полно. Бизнесом по устройству саунд-системных вечеринок или организацией студий зачастую занимались те, кто в лучшем случае воровал по малолетству.

«Комитет» же вырос из поля такого напряга, что было вполне сравнимо с ямайским. Прибалтика 1980-х была крайне веселым местом — и пока еще не анклавизировавшийся Калинград с ней заодно. Пока таллинские панки крали знамена с башен замка Тоомпеа, кидались учебными гранатами в окна отделений милиции и уродовали машины стражей порядка, в Калининграде даже школьники исполняли на таком же уровне — чего стоит только поднятие ими флага со свастикой над Дворцом культуры моряков в 1984 году. Наркозависимый же (к алтайской анаше со временем прибавился афганский бульон) Олди работал там художником-оформителем: зарплаты ему категорически не хватало, из–за чего Белоусов не стеснялся промышлять мелкой уголовщиной. Чего даже не скрывал. Более того, этот падальщик культивировал отрицалово и среди подельников. На сцене «Комитет охраны тепла», одетый в потасканную военную форму, цеплявший на себя ГДР-овскую и даже нацистскую символику, был похож на кого угодно, только не на мирных адептов любви Джа-Джа. Один из московских концертов Олди и вовсе провел в пробковом шлеме — внезапно собравшиеся на гиг чернокожие студенты столичных университетов, завлеченные обещанием проафриканской музыки от русских парней, были, мягко говоря, в шоке. Но такие выходки Белоусову сходили с рук до последнего — а в быту этот персонаж был не менее своеобразен и непредсказуем. Калининградский художник Альберт Тайников как-то назвал ныне покойного «Королем понта» — последний не просто был крайне обрадован титулом, так еще и назвал по нему концертный альбом.

В 1991 году Королю повезло. «КОТ» позвали записывать в останкинской студии для телепередачи «Чертово колесо», путеводителя по советскому рок-подполью. Телевизионщиков, при всем их интересе к феномену данных клопсов, совсем не устраивало качество существующих записей «Комитета» — притом шероховатость этих пленок в некоторой степени и обеспечивала популярность у публики. Ко времени записи же телепрограмму закрыли, и руководившая ей Наталья Грешищева надеялась вернуть передачу с помощью популярности группы. Так что понадобился совершенно новый альбом, который собрали из самых известных песен «КОТа» и записали достаточно быстро, на рубеже ноября-декабря, но сводили до Нового года. Случившиеся после распада СССР перестановки на студии сыграли злую шутку с мастер-пленками записи: их банально украли вместе с чистыми катушками. Так что исходную запись пришлось пересводить заново.

Так и получился альбом «1992» (он же «Reggae International», позднее перевыпущенный как «Раны тепла»), официально изданный лейблом «Отделение ВЫХОД» только три года спустя. Еще через восемь лет, в 2003 году, случайно нашелся и первый вариант мастеринга — его издали под названием «1991». К началу миллениума Олди представлял из себя довольно жалкое зрелище: играл на гитаре настолько медленно, насколько это вообще позволял и так не особо спешащий жанр. Не пел, а, просвистывая, цедил слова. Иногда не пел вообще — и тогда собиравшаяся ради когда-то огненного фронтмена публика мрачно качалась в ритм вибраций остальной группы. Впрочем, человек с самым темным чувством юмора мог замолчать сразу после останкинских записей. Все самое нужное миру и его городам он проговорил отчетливо и дважды.

Слушая эти записи-близнецы понимаешь, что несмотря на очаровательную грязь первых альбомов и концертников «КОТа», где выискивать определенные версии песен и неожиданные изюминки составляет особое удовольствие, пленка из времен перемен несет на себе самую суть группы. Хрустящее, угловатое, пост-панково-сухое регги, который «Комитет» записал в столичной студии, поймал всю ту олдиевскую злость, которая до того все не могла прорваться через его глотку и руки. Это музыка тотального умственного и чувственного сосредоточения, волей судьбы записанная тем, кто о таком сосредоточении мог только мечтать, да и то делал вряд ли. Каждый трек — точнейший удар в бок ханжеству, косности и благим намерениям, ведущим известно куда. Произведенный человеком, прекрасно знавшим свои собственные пороки, почему-то не шпынявшим за них себя самого, но еще как отрывавшемся на других. Возможно, с людьми Олди всегда стоило не говорить, а петь. Так его яд переставал быть направленным на терпимые несовершенства определенных людей, но лился прямиком в раны того кровавого договора, что по какому-то недоразумению зовется общественным.

Музыку Олди часто называют аутентичным русским регги из–за точнейшего бытописания раста в чужом для него краю снегов, многоэтажек и ректифицированного спирта. Я согласен с этим определением, но не с его уточнением. В слоге Олди при всей его резкости никогда не было ни пророческого самолюбования (хотя в жизни его было в достатке), ни прозелитского упоения. В чем-то Белоусов напоминал главшебутного всея регги Ли Перри: каждая его фраза так же мерцала двумя-тремя смыслами, втиснутыми в лаконичную и очень грубую максиму. Он писал так, словно не высмеивать бытовой язык простых человеческих желаний, полный намеков, экивоков и двойных смыслов, он просто не умел.

Прокрутите несколько раз ту же «Не время любить», главный хит группы. Пожалуй, это лучшая песня на русском языке о том, что всегда может быть поздно, так что действовать нужно сейчас — и написанная в крайне издевательском ключе по отношению к неповторимому стилю «да-значит-нет», от которого русский, кажется, никогда не избавится. Гитара Олди, пассивно разбрызгивавшая агрессию каждым взятым аккордом, идеально дополняла пение, которым вместе с воздухом он резал по сердцу каждого. Спокойный, уверенный, собранный и вместе с тем полный негодования звук. Сдержанный рык Льва Сиона, отвернувшегося от своих небесных дел, чтобы приободрить свое непутевое воинство.

Олди не просто удалось сделать регги музыкой войны — это была музыка войны со всем миром сразу и со всем, что находится в нем. Но в первую очередь — музыка войны в первую очередь с самим собой. Воспевающая не банальное саморазрушение, не ковыряние в попытках отладки тонких нюансов неправильной душевной настройки, а беспощадный, флагеллантский самоценз уже совершенных мерзостей, гордыни и распутства. Множить которые больше сделанного вряд ли стоит. Даром что Олди вообще почти никогда не упоминал термина «Вавилон». Хотя бы этому у него стоит поучиться тем, кто после смерти Марка Фишера принялся ныть про ужасы развитого капитализма в два раза чаще — то есть просто поступил так, как поступают все приличные римляне.

Даниил Киберев замечает, что «никто из авторитетных критиков не говорил в девяностые об условном “Комитете охраны тепла” как о великой группе — посмотрите, сколько внимания приковано к фигуре Олди сегодня со стороны самих слушателей, без всякой работы упорядочивателей культуры и даже вопреки ей». Заявление, конечно, утрированное — кроме Гурьева про «КОТ» писал тот же Кушнир, но в сути своей верное. Пока чистоплюи от массмедиа предпочитали клепать рецензии на фадеевские проекты и «перспективных западных новичков», кассеты с многочисленными концертниками и редкими альбомами «Комитета» расходились по стране только в путь. Истории про Олди, вроде курощения эстонского пограничника банкой с безобидным укропом, выданным за марихуану, ускоряли этот транзит. К нашему времени же у них нашелся не только преданный, но и не менее талантливый слушатель. Без по-прусски методичного «котовского» вскрывоза с останкинских студий не было ни по-кроненберговски изящной медиаутопсии на «Балтийском альбоме» (2015 г.) питерской «Вентиляции», ни отказывающегося отражать свет даба хабаровчан Rape Tape.

Ни весьма интересного взгляда на мир у сотен проявивших себя не через музыку людей.