В Москве в культурном центре ДОМ в очередной раз проходит фестиваль Гете-института «Джаз осенью», лейтмотивом которого в этом году стали еще две грани экспериментальной музыки — краутрок и индастриал. Шестого ноября в его рамках выступит FM Einheit, бывший перкуссионист Einstürzende Neubauten, покинувший коллектив после записи альбома «Ende Neu», но играть он будет вместе с гостем куда более неожиданным. Вместе с Анхайтом разделит сцену один из создателей коллектива Faust Ханс Йоахим Ирмлер, окончательно покинувший группу в 2004 году и после единоразового собственного эксперимента по ее воссозданию «Faust Is Last» к этой идее более не возвращавшийся.

Мы позвонили Ирмлеру в его постоянную резиденцию Faust Studio, чтобы в коротком перерыве между студийным временем узнать, что в свои 68 лет музыкант все еще не потерял ни непосредственность, ни прямоту выражений — тех самых, что никогда не исчезали и в его музыке.

Интервью подготовлено в партнерстве с Гете-Институтом и Unsafe Side Promo.

Вы живете в Шеере уже пятнадцать лет. Вам все еще комфортно находиться так далеко от Гамбурга и других больших городов?

Я вообще и переехал в Шеер из–за того, что я родом отсюда, с юга Германии. Я уезжал в Гамбург, только чтобы изучать искусство, барокко там и все прочее. А сейчас мне вообще не на что жаловаться. Я же владею уникальной студией. Огромной! 200 квадратных метров, ну еще чердак на семь таких же. Все новые студии, что я видел, — совсем крошечные. Пятнадцать лет назад, когда я только начинал подбирать помещение, то подумал, что студия должна обеспечивать музыканта всем, что он только пожелает. Необходимыми помещениями, светлыми, просторными, любыми, каким бы ни был запрос. Это же в итоге отражается на музыке не меньше, чем само оборудование, на котором ее записывают. Да тут даже пол с подогревом есть. Можно тупо рухнуть и лежать трупом, если ты слишком устал.

Кажется, у вас была и кухня.

Откуда вы о ней узнали? Но да. Музыканту комфорт нужен во всем: хорошая постель, хорошая еда и хорошее рабочее место. Когда я еще играл с Faust, то нам не нравилось все время записывать материал в одном и то же помещении. Мы любили переходить из комнаты в комнату, чтобы словить нужную волну. Сейчас, конечно, оборудование у меня в разы лучше того, которым мы тогда пользовались. Но вот этот принцип я все еще считаю исключительно важным. Свобода твоего перемещения сразу же обеспечивает определенную свободу и в музыке. Вчера у нас записывались «Ят-Ха», сегодня — the Nightingales. Совершенно разные группы. Но затем я студию и делал — студия не должна определять саунд групп. Музыканты должны чувствовать себя при записи именно так, как обычно себя ощущают, музыкой не занимаясь. Что бы в конечном счете это ни значило для каждого.

А что именно вы чувствовали во время записи Anguish?

Ха! Как вы, наверное, знаете, мы с Уиллом Бруксом из Dälek знакомы достаточно давно. Пятнадцать лет назад кто-то мне сказал, что в Штатах есть рэперы, которые работают со звуком примерно так же, как мы обращались с ним в Faust. «Чушь какая, — подумал я, но ответил вполне вежливо, — что же, если им будет интересно приехать и поработать со мной, то я не против». А они взяли и приехали! Я стою и хлопаю глазами, а они с порога и заявляют: «Да, мы сэмплируем Faust и Neu!». Дали мне все послушать, и я сижу и думаю: «Боже. Это совсем неплохо. И сам рэп, и то, на что его положили. Абсолютно новая музыка». Я же краутрок изобрел, а у меня дома люди, которые так круто пользуются моим саундом. Так что мы весьма неплохо сдружились, связь с Бруклином наладилась на раз, и после альбома “Derbe respect, alder” мы все собирались еще раз сделать что-то вместе.

Но Уиллу, кажется, какое-то время было не до этого. Однажды мы с Уиллом обсуждали «Моби Дика», откуда как-то и взяли само название для Anguish, и хотели записать что-то по мотивам, но из Dälek тогда ушли два других участника, и дело застопорилось. Но потом с Dälek стал работать Майк Мэйр, который до того был их роуди или кем-то вроде того. И вот Майк с Уиллом свели меня с Матсом (Матс Густафссон, саксофонист и фронтмен шведского авант-джазового проекта the Thing и еще десятка инициатив — прим. автора) и Андреасом (Андреас Верлин, ударник проектов Густафссона Fire! и Fire! Orchestra — прим. автора), и все наконец завертелось.

Но эта страсть не мешает вам кучу лет заниматься собственным лейблом?

Когда я только-только запускал Klangbad в 1996-м, я его вообще не хотел называть лейблом. Я хотел сделать мультимедийную платформу для всей группы, что с накопившимися уже тогда всеми нашими противоречиями было не так-то просто. Ну ладно, подумал я, пусть это будет просто лейблом, почему бы и нет в конце концов. А позже это весьма пригодилось: мне же нужно было как-то выпускать тех музыкантов, которые выступали на одноименном фестивале. Сразу же, не отходя от студии далеко. Думаю, что лейбл все еще остается в какой-то степени программной идеей моей самодостаточности: мир жутко изменился, чтобы получить нормальную дистрибуционную сетку, теперь надо наводить мосты с большими компаниями, а я этого не люблю и не хочу.

Тем не менее вы весьма сильно поработали над тем, чтобы услышанными были проекты вроде «Оле Лукойе» и «Волги». Которые, как иногда кажется, известны в России даже меньше, чем в других странах.

Мне кажется важным давать голос тем, кто обделен вниманием медиа, индустрии и всех остальных, кто спекулирует на непосредственных явлениях. Скажу честно, мне вообще не нравится почти все, что сейчас выходит на Западе. Здесь никто ничего не знает о музыке, которую слушают и создают хоть сколько-нибудь «восточней» Германии. В западной музыке слишком много блюза. У «Оле Лукойе» его не было. Вообще. Знаете что? Когда мы записывались с Яки Либецайтом (барабанщик Can, скончавшийся в 2017 году — прим. автора) и вдруг понимали, что сегодня уже не сможем больше ничего толкового сочинить, то мы начинали играть блюз. Ну, чтобы попуститься. Блюз — это музыка для глупых людей.

Вы вообще достаточно избирательно подбираете людей для совместных проектов. С чем вообще это связано?

С тем, что у меня по-настоящему плохой характер. Так что я играю с кем-то исключительно по собственному желанию. Сейчас, например, мне нужна весьма умелая барабанщица. Барабанщица — ни в коем случае не ударник. Я никак не могу понять, почему женщинам удается играть на ударных вообще не так, как это делал бы мужчина. Слишком своеобразно звучит.

Кстати, с ФМ Анхайтом я познакомился достаточно смешно. Совершенно случайно встретил его в Гамбурге. В кофейне, где он тогда работал. Быстренько смекнул, что он больше не играет в Einstürzende Neubauten. И загорелся идеей с ним поработать. Мне никогда не нравились Einstürzende Neubauten, все говорили, что они похожи на Faust, а меня это прямо злило. Очень похожи. Вырвали два приема из нашей музыки, и топчутся на них, пока ноги не отсохнут. А Анхайта вообще не интересовала та скучная попса, которую заиграл Бликса. Анхайта волновал шум. Да он просто задира по отношению к музыке. Он не играет. Он колошматит. Эти его огромные спирали, кроме которых он ничего не использует, обращаясь к компьютеру только по необходимости. Он свел музыку до одного только себя. Черт, это восхитительно. Я даже и помыслить не мог, чтобы заняться таким самому. Так что я как безумный посещал все его выступления, на которых он просто извлекал звуки из двух-трех предметов. Предметов, не инструментов. Да я стал зависим от его музыки. Так что в определенный момент я набрался смелости и спросил, а не можем ли мы поработать вместе. И в какой-то момент мы стали друзьями. Нет, даже не друзьями. Братьями? Тоже нет. В общем, думайте сами, как это назвать, это вы тут журналист.

А кто еще вам настолько же дорог?

Мой электроорган. Тогда, в шестидесятые, я очень хотел себе Hammond. Но он тогда стоил жуткие тысячи марок. А у меня не было ни денег, ни времени на дополнительную работу: только 800 марок, которые я и потратил на все, из чего собрал свой собственный инструмент. Обвешиваю его периодически плагинами. Вроде бы все еще звучит не так уж и дерьмово.

Но конкретно в Faust он больше звучать не будет?

Ага. Faust без меня нет. И не будет. А если и будет — то не топ-, а поп-музыкой. Типа Спрингстина.