(глава из книги

Город. Между архитектурным проектом и информационной сетью. Екатеринбург., 2015. — 308 с. — ISBN 978-5-4474-1744-4)

Современное общество не может быть описано исходя из теории классов, поскольку оно распалось на группы. Политически Множество противостоит народу и массе. В отличие от Ортеги-и-Гассета, который наделял массы силой, пусть даже это сила к обезличиванию, и способ- ностью навязывать обществу свою волю, Жан Бодрийяр1 оспаривает взгляд на массы как на держателя потенци- альной энергии общества, способного вдруг стать глав- ным действующим лицом истории. Он анализирует про- цесс возникновения масс.

Массы появлялись через то, что можно было бы назвать остаточным или остатком. Операторами смысла для Бодрийара являются: политическое, социальное, массы. Политическая сфера появилась в эпоху Ренессан- са, в момент краха духовной власти. Политика представ- ляется как игра знаков на поверхности. Так происходит замена отношения физического насилия отношением символического подчинения. Формируется сама идея политической репрезентации или репрезентативного характера власти. Корень этой новой символической системы, по мнению Норберта Элиаса, коренится в идее, согласно которой государство вечно и не может умереть2.

1 Бодрийар Ж. [Baudrillard J.] В тени молчаливого большинства, или Конец социального/ пер. с фр. Н. Суслова. Екатеринбург.: Изд-во Урал. ун-та, 2000.

Социальное появляется в восемнадцатом столетии, после Французской Революции, когда политика заинтересова- лась репрезентацией. В игру входит новое фундаменталь- ное означаемое, которое зовется «воля народа» или

«желание народа». Представление этих означающих тре- бует социальных доказательств. Откуда вы знаете, что народ так хочет? Требуется начать видеть, выделять соци- альные группы, которые в дальнейшем станут объектом исследования социологии. Тогда проявляется термин

«социальное» как отличная, разграниченная сфера или единица анализа. Возникают социальные программы, охватывающие «остатки», т. е. наименее устроенных и приспособленных к жизни. Таким образом, «социаль- ное» имеет сравнительно недавнее происхождение. Соци- альные программы были призваны защитить этих отвер- женных. Но постепенно оказывается, что ширящиеся социальные программы, вместе с нарастающими на них бюрократиями и коррупциями, уже не защищают некое недоразличенное, а как раз формируют его. Социальные программы формируют индифферентных людей без целей, без ответственности за топос. У масс нет никакой истории, чтобы ее написать, нет ни прошлого, ни буду- щего, они не имеют потенциальной энергии, чтобы ее реализовать, и не имеют желаний, чтобы их исполнить. Их мощь состоит в их молчании, в их способности всё абсорбировать и нейтрализовать, в аннуляции актуаль- ного. И как раз здесь происходит гибель социального от того, что было им же порождено — от неразличимости масс. Силу масс Бодрийар характеризует как имплозию. Сила поглощения, нейтрализации и рассеивания

2 Элиас Н. Придворное общество/ пер. с нем. М.: Язык славянской куль- туры, 2002.

до превращения в ничто всего, что к ней направлено.

Таким образом, Бодрийар выступает «могильщиком»

«революционных масс» и показывает нам, что они более не задают вектора революционных изменений. «Они не являются ни хорошими проводниками социального, ни хорошими проводниками смысла вообще. Все их про- низывает, все их намагничивает, но все здесь и рассеи- вается, не оставляя никаких следов. Призыв к массам, в сущности, всегда остается без ответа. Они не излучают, а, напротив, поглощают все излучение периферических созвездий — Государства, Истории, Культуры, Смысла»1.

Фрагментацию общества на множества рассматрива- ют сейчас многие исследователи гуманитарных наук, мы коснемся здесь лишь работ Паоло Вирно, Майкла Хардта и Антонио Негри. Количественно массу можно охарак- теризовать как множество, но в отличие от массы, чего- то неразличенного, однородного и единообразного, мно- жества наполнены и сформированы различиями. Паоло Вирно противопоставляет понятие множества как поли- тического субъекта понятию народа у Гоббса. Идею Мно- жества, Multitude, он заимствует у Спинозы. В отличие от народа представляющего собой нечто цельное и обла- дающее определенной наложенной на него государством идентичностью и единством, множество многообразно и производит различия2. Множество состоит из разных культур, рас, этносов, сексуальных ориентаций, произ- водится различными дематериализующимися формами труда, они разделяют разные ценности, мировоззрения,

1 Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социально- го/ пер. с фр. Н. Суслова. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000.С. 7.

2 Вирно П. Грамматика множества: к анализу форм современной жизни

/ пер. с ит. А. Петровой под ред. А. Пензина. М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2013.

устремления и образы жизни. Несводимые к какой-либо мейнстримной идентичности, радикальные различия являются фундаментальным свойством множества. Мы бы выделили несколько основополагающих измене- ний общества, фрагментирующегося на множества.

1) Отмирание формы государства.

Хардт и Негри1 в одноименной работе показывают, что империя — это глобальный порядок сложной сетевой иерархии, существующей как новое биополитическое устройство общества. Чем являются по отношению к государству транснациональные бизнес-корпорации и транснациональные интеллектуальные альянсы? Что такое по отношению к государству NGO, всевозможные международные компании, террористические организа- ции, что такое по отношению к государствам такие горо- да-государства как Сингапур, Гон Конг, Мумбай, Астана? Сетевая Империя доминирует над национальными госу- дарствами и использует их в качестве инструментов для управления транснациональными потоками капитала, товаров и рабочей силы, однако именно внутри неё появ- ляется политический субъект, который ей противо- стоит — множество. Империя соединяет, но не объеди- няет, т. к. для задания общей парадигмы или принципа интеграции необходима точка внеположенности сети, но как раз это место оказывается неконструируемым и недостижимым. Империя и множество имманентны. Потеря политической силы государственными структура- ми означает проявление этой силы на стороне рассека- ющей их Империи, потеря политической силы империей

1 Хардт М., Негри А. Империя/ пер с англ., под ред Г. Каменской. М.: Культур. революция, 2006. [Электронный ресурс]. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pilot/hardt/07.php/ (дата обраще- ния: 3.09.2014).

означает появление этой силы на стороне множеств.

2) Постфордисткая имматериализация и детерриториа- лизация.

Отсутствие больших конвейеров и прежних форм индустриального труда привели к тому, что «мертвый труд» заменяется «живым трудом», который создается внутри новых, не привязанной к территории коммуника- ции и «общего интеллекта». Если прежняя организация труда вводила различие интеллектуального труда, кото- рый, как считалось, выполняла интеллигенция и труда рабочих сельского хозяйства и промышленности, то в постфордистской системе труда это различие стирается. Пролетариат становится когнитариатом. «Фордистский» (или индустриальный) капитализм включал в производ- ство лишь отдельные, «низшие» человеческие способно- сти и, соответственно, подавлял все другие. Постфор- дистский капитализм втягивает в политэкономический процесс всю тотальность антропологического. Он больше не требует отчуждения в исходном смысле слова. Пост- фордистский способ производства не «калечит» работни- ка, а, напротив, требует развития и раскрепощения всех человеческих способностей. Чтобы добиться успеха чело- век должен виртуозно исполнять свою «человечность». Таким образом, большинство населения земли занято в нематериальном труде, который производит не объек- ты, а идеи, ценности, состояния, социальные связи и социальные отношения. Новый способ организации труда ломает рабочее место, выбрасывая человека на гипертерриторию, которая связывает разные места. На этих гипертерриториях идет битва за «всеобщий интеллект».

3) «Всеобщий интеллект», «язык», «социальные навыки» были разделены в индустриальном обществе. Однако эти «родовые способности», согласно Вирно, вновь соединяются вместе в человеке постфордистской форма-

ции, т.к. он перестает быть рассечен специализацией на закрепленными за ним узкими функциях и все менее вовлечен в отчуждение «мертвым трудом». У Маркса «все- общий интеллект связан с «живым трудом». Вирно счи- тает, что живой труд сегодня не отличим от политиче- ского действия, т.к. от труда отчуждается только приба- вочная стоимость, но не родовая человеческая сущность. Труд очень изменился за последние тридцать лет. Он стал деиндустриализирован, очеловечен, виртуозен, интел- лектуален. Все это побуждает Гая Стэндига углубить раз- личие и ввести понятие работы (в смысле древнегрече- ского понятия практики), не являющейся трудом. Спасти работу как практики себя от бессмысленного отупляюще- го труда — главная цель прекариата в XXI веке1

Хардт и Негри показывают как «всеобщий интеллект» создает сегодня новые модели коммуникации и внегосу- дарственное публичное пространство «Всеобщий интел- лект оказывается коллективным, общественным раз- умом, созданным накопленными знаниями, технологи- ями, научной и технической информацией. Стоимость труда, таким образом, реализуется новой, универсальной и конкретной рабочей силой через присвоение и свобод- ное использование новых производительных сил. То, что Маркс видел как будущее, — это наша эпоха»2. Любой поток энергии (нефть, электричество, дороги) или про- дукции (тяжелой или легкой промышленности) превра- щаются в формы информации. Ведь каждый современ-

1 Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс. М.: Ад Маргинем Пресс, 2014. С. 31.

2 Хардт М., Негри А. Империя/ пер с англ., под ред Г. Каменской. М.: Культур. революция, 2006. [Электронный ресурс], URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pilot/hardt/07.php/. (дата обраще- ния: 3.09.2014).

ный поток, будь то потоки энергии, продукт искусства или промышленности требует создания параллельной сети информации и управления. «Всеобщий интеллект» создает особого вида негосударственное публичное про- странство в Империи виртуальности, номадизма и смешения. Он появился как новые модели коммуника- ции, которые могут подключать людей как связанных так и не связанных гражданством, государством, местом про- живания, рабочим местом. Это подлинная сцена воен- ных действий в XXI веке, ибо здесь разворачивается уже не монолитная идеология, но гибкая биополитика, захва- тывающая всю тотальность жизни. Настоящее поле бит- вы разворачивается отныне не на обагренной кровью территории государств, (она лишь иллюстрация, публич- ное шоу), а в сфере борьбы за «общий интеллект» в дифференцированном, но совместном информацион- ном пространстве. Со-единяющем, но не объ-единяю- щем монолитно.

4) «Разделенное чувственное».

Это понятие, введенное Рансьером в работах «Разде- ляя чувственное» и «Несогласие»1, кажется нам суще- ственным для понимания того как происходит консоли- дация множеств, соединенно-разъединенных в сети. Для согласованных действий и понимания важна не столько инстанция всеобщего — истины (логоса) или закона, сколько сплав чувственного, которое подразумевается, но не может быть четко артикулировано группой. Эта полнота не дискурсивна, но самодостаточна. Она выра- жается лишь как чувства удовольствия или страдания

1 Рансьер. Ж. Разделяя чувственное / пер. с фр. В. Лапицкого, А. Шеста- кова. СПб.:ЕУСПБ, 2007.,

Рансьер. Ж. Несогласие: Политика и философия / пер. с фр. В. Лапиц- кого. СПб.: Machina, 2013.

в форме крика удовлетворения или ненависти, или даже с помощью свиста или аплодисментов. Это создает невоз- можность вступить в диалог, оставляя одни группы неви- димками, незаметными, безымянными для других. Если порой одни не могут рассматривать других как собесед- ников, это означает, что они остаются для них невидимы, поскольку они не разделяют тоже самое чувственное.

Множества обретают свои различия и самоорганизу- ются на номадической территории смешения, это «транс» и «интер» -последовательности. Наилучшим примером последнего являются самоорганизующиеся коммуны от аграрных и эко-сообществ до городов художников и общин, пытающихся создать новые формы этического сожития, их объединяет ряд особенностей:

1) Уход из зоны социального- и биоконтроля;

2) Уход от социальных гарантий и предсказуемого жизненного сценария равный уходу из ситуации «мной живут»;

3) Зачаточный уровень социальности подобный пле- мени или стае;

4) Понимание и утверждение ценности контактного проживания жизни, который демонстрируют жители городов, подчеркивающих свою внегосударственную принадлежность как Мариналеда (имеет ресурс www.marinaleda.com); Зегг (www. www.kommuneniederkaufungen.de), Нидеркауфунген (www.freestateproject.org), Свободный штадт, заявляющий свою экстерриториальность США, образовавшийся в 2003 (zegg.de).

5) Ретерриториализация, которая стала оборотной стороной возможности подключения к всемирной сети из любого места планеты. При глобальной подвижности можно вести локально-замкнутый образ жизни.

6) Креативное создание новых форм работы (как практик себя), не являющейся трудом, форм жизни,

новых форм проживания и опыта, порождение новых линий власти и ценностей.

Часть этих сообществ распадается, но часть из них дает шанс новому типу человеческой организации, ново- му социогенезу, создает ресурс выживания для цивили- зации, многократно констатировавшей смерть всеобщей истории, культуры, государства, общества, человека, социальных институтов. Если XX век стал периодом обез- личивания, обществом отчуждающего труда и восстания масс, стерших многие достижения того, что принято было называть Европейской культурой, то XXI век станет тиглем нового социогенеза, поиском новых форм суще- ствования. Это век риска и пробного существования, век активности множеств. После великой тотальности Модерной эпохи с ее торжеством глобального плана, арматур и армий, сегодня архэ смещается со стороны все- общего, на сторону локального, странного, редкого, уни- кального, не тиражируемого.

Каким образом город вовлечен в производство «мно- жеств»? Для прогнозирования эффекта множеств в городской среде важно каким образом мы будем пони- мать их. Eсть по крайне мере два подхода. Первый связан с такими именами как Спиноза и Делез. Они выделяют изначальное множество как предельный онтологический факт. Тогда всеобщее — медиум, соединяющий множе- ство точек зрения. Например, мы можем наделить стату- сом всеобщего медиареальность, которая исключает воз- можность чего-либо отстоящего, не вовлеченного в нее. При таком подходе другой становится предельным гори- зонтом моего опыта. Следовательно мы должны предо- ставить свободу различий производящему различия мно- жеству. Битвы за всеобщий интеллект ведутся в телеком- муникационной сети и принципиально новая урбо- ретерриториализация, меняющая координаты города (который, с одной стороны застыл в музеефицированном

пространстве старых исторических центров, с другой — стремительно застраивается конструкциями компьютер- но-проектируемой архитектуры, множащей свои локаль- ные фрагменты глобально при помощи операции Ctrl Past), может стать лишь сценой, но не предметом этой битвы. Тогда эффект множеств — партизанский урба- низм — разнообразные пристройки и встройки, предпри- нимаемые множествами, в расщелинах растекающейся урботектуры, операторами которой являются замеры массы жителей (численность, половая, возрастная при- надлежность и т.д). Тогда мы как в средневековой тради- ции citta ideale выделяем невидимый телекоммуникаци- онный город, к сети которого подключены самые разные ресурсы, и считаем его возможностью города архитекту- ры.

Вторую версию высказывает Жижек, неожиданно оказываясь приверженцем Гегеля, утверждая множество как чистое различие, порождаемое единым. «Единое порождает множество, когда для-себя-бытие (единое) начинает отрицать себя, отталкиваясь от себя»1. То есть внутри порядка (общества) заложен антагонизм, произ- водящий различия. Тогда множества — не просто при- меры (группы и стаи, внутренние и внешние мигранты, прекариат и научные цыгане). Множество — результат несовместимости единого с самим собой. При этом анта- гонизм находится не на стороне частного, а на стороне всеобщего2. Антагонизм вписан в самую сердцевину

1 Гегель. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики. М.: Мысль, 1974. С. 319.

2 Хитрость мирового духа «состоит вообще в опосредствующей деятель- ности, которая, позволив объектам действовать друг на друга соответ- ственно их природе и истощать себя в этом воздействии, не вмешиваясь вместе с тем непосредственно в этот процесс, все же осуществляет лишь

общественного устройства. Всеобщее — это всеобщность борьбы. Истина всеобщего раскрывается только в том, что вовлечено в борьбу. Любой шаг на пути становления геометрического телоса вовлекал в виртуальное движение все фрагменты и сегменты сетевого морфологического телоса ему предшествующего и его преодолевающего. Равно как и сетевой телос, будь то сеть римских дорог легионеров, подвергшаяся многочисленным перекодиро- ваниям в дороги паломников, крестоносцев, фланеров, сыщиков, человека толпы, транснациональные сети доставки сырья и товаров вплоть до эффективной детер- риториализации в сеть переноса информации или энер- гии, никогда не избавится от нарастающих на него и стабилизирующих фрагментов геометрического телоса. На примерах развития и самоотрицания городского пространства, рассмотренных в книге, можно заметить, как территориариализация сетевого телоса вызывает вир- туализацию геометрического и наоборот. Так параллель- но упрочению территориальной сети дорог, город начи- нает виртуализироваться, ища своих двойников то в «гра- де небесном», то в античном прошлом, то в архитектур- ном трактате или проекте, то в музее, вплоть до момента потери себя, когда Пиранези в своем видении или про- зрении увидел город осколками пазла, из которых можно собрать все что угодно, а значит отныне движение архи- тектурных форм города лишается исторической законо- мерности упорядоченности стилем эпохи и превращается

свою собственную цель. В этом смысле можно сказать, что божествен- ное проведение ведет себя по отношению к миру и его процессу как абсолютная хитрость. Бог дает людям действовать, как им угодно, не стесняет игру их страстей и интересов, а получается из этого осу- ществление его целей, которые всецело отличны от целей людей, руко- водивших теми, которыми он пользовался». Там же. С. 321.

в случайные миры, выпавшие в калейдоскопе или броске игральных костей. Но и сети дорог присуще движение детерриториализации в телематическую сеть передачи, которая вызывает предельно территориаризированную,

«слабую архитектуру», появление которой фиксирует и концептуализирует Палласмаа, как архитектуру воз- можную только сейчас и в этом локусе, всячески сопро- тивляющуюся глобализации и размножению операцией Ctrl Past. При таком подходе другое, как различение еди- ным себя теряет статус предельного онтологического горизонта и становится посредником. Единое сохраняет себя только противополагая себя себе в другом. Продол- жая эту линию рассуждения множества не изначальны, а результат антагонизма, благодаря которому развивается общество. А значит медиареальность как детерриториа- лизованная аватара сетевого телоса создает прецедент десантирования на территорию контактного проживания и формирования его хрупких архитектурных оболочек, сила которых состоит в их нереплицируемости, подобно тому как неповторимы суверенные города-государства, возникшие в Италии в последней четверти XX века, про- тивопоставившие глобальному свой моноязык, будь то язык среденевековой системы права (Себорга) или язык суверенных практик себя (Буссана ди Веккиа), набираю- щий силу, но все еще маргинальный и не переводимый в правовой язык отмирающего общества всеобщего тру- да. Город как мы его застаем сегодня — это или мертвый город, засыпанный щебенкой туристического брэндинга и индустрии развлечений, в котором живут только тури- сты и мигранты, или город детерриториализированных сетей и предельно ретерриториализированной архиекту- ры, слабой, сенсорной архитектуры, не распадающейся на строительство и проект, архитектуры как практики. В этом открывшемся окне возможна третья волна урба- низации, которая создаст совершенно новые в структур-

ном отношении саморазвивающиеся ретерриториализо- ванные города.