Я ловил рыбу на краю земли.
От постоянного движения планеты вода океана то накрывала волнами, то позволяла дышать.
Вдоль берега, утопая в песке больше, чем в воде, барахтался маленький позолоченный человек и спрашивал каждого проходящего:
— Вы видите волны? Посмотрите на эти волны над головой!
— Но это же небо! — отвечали ему.
— Это не небо! Это самый настоящий океан!
— волновался человек.
Я ловил рыбу на краю земли.
Не помню наверняка, но на месте, где сейчас ветер и темнота — всегда была ты.
И мне было неважно, какую я поймаю рыбу, крупную как Америка или мелкую как Мадагаскар. Мне даже неважно, поймаю ли я её или нет.
Если рядом нет тебя, вся моя жизнь — цунами без воды.
А если говорить откровенно
(как обнаженная Луна крутится вокруг Земли), Последний раз рыба попалась мне во сне.
Сон был не мой, а моего попутчика.
Когда попутчик уснул, я прыгнул на его ресницы и постиг апокалипсис тишины. Нет ничего тише безнаказанной грозы или обнимающихся волн! Послушайте!
Мы ехали к закату и не боялись ничего, только выпасть с планеты и попасть на Венеру.
Так вот, в обшарпаной тишине на месте своей левой руки я обнаружил удило. Оно было вытянутое тростником. Потому неважно, была у меня наживка или нет, я был рожден поймать рыбу — сном.
Я всегда верил в твои глаза. Вроде того, если в твоих глазах блестит солнце, значит оно существует. Религия танцующих детей. Если бы можно было вымечтать жить в твоих глазах, я б жил.
Утром я пришёл к океану. Но вокруг была такая же шипящая тишина. Я лег в тёплый песок бызучих воспоминаний и оказался у горящего ядра Земли. Ни рыбы, ни волн. Только я и твои мягкие волосы на моём лице.
— Ты трогал сердце, горячее моего?
Спросила Земля.
— Трогал, Земля.
Отвечал я и просыпался без тебя. Без твоих волос на моём лице. На краю земли.
В доме из бамбука
без окон
питающегося тремя ветрами.
Позолоченный человек на берегу океана стал мной. Я даже находил общие черты и привычки, руку-удило, отсутствие рядом с ним тебя.
Когда я остался один, единственной целью моей жизни стало узнать, какую рыбу я поймаю — маленькую как Америка или большую как Мадагаскар.
На краю Земли стоит мой дом. Из стен и свободы. С крышей, через которую можно считать звезды, потому что крыши нет. Я знаю имя каждого созвездия, умирающего и просыпающегося. Созвездиям, у которых нет имён, я даю твоё. Их стало так много, что ночи напролет я только и делаю, что шепчу твоё имя. Вдруг однажды я упаду на одно из них.
В столетия, когда вся рыба сбегает песочными часами из Тихого в Атлантический, я прыгаю к позолоченному человеку и надеваю его кожу. В эти солнечные моменты я становлюсь совершенством: надо мной волны, подо мной солнце. И я не чувствую раскаяния от пребывающей пустоты. Я пою песню от океана океану золотистым голосом золотистых связок и баюкаю лёгкость.
Внутри меня находят дом миллиарды серебряных рыб. Я бы даже вместил в себя кашалота, если бы мне было, чем его удержать.
Я свободен. Значит любой, любящий меня и любимый мною, тоже свободен. Не может быть двух одинаковых рыб, как не может быть вечно крепких сетей.
Когда танцующими пальцами рук я ощущаю вокруг себя мягкое, значит поднялся ветер и небо волнуется и вырывается из берегов.
В момент, когда солнце под ногами превращается в луну, я возвращаю кожу позолоченому человеку и говорю «спасибо». Он просит не бросаться в него словами. Тогда я подкидываю кожу в океан, и она начинает падать вверх. Позолоченный человек улыбается и начинает ловить её.
Я мчусь в свой дом. Меня ждут созвездия. А значит, и ты ждешь меня.
Бездоннее всех светит созвездие Рыбы.
Его я мечтаю поймать.
Наверное
Потому я ловлю рыбу на краю земли.
Ты моя рыба, созвездие рыб, крыша над головой и отсутствие крыши над головой, океан с бархатными волнами и шумным песком.
У каждого существует свой край земли, на котором есть только он один.
И своя рыба.
И своя ты.
Однажды, когда я поймал рыбу, то не смог удержаться на ногах, потому что потерялся в прозрачной леске удила. И выпал из твоего глаза.
